Механист

Вознесенский Вадим Валерьевич

Теперь Вик вспоминает, почему липкое беспокойство кажется навязчиво знакомым.

Даже мои чуткие уши не в силах уловить колебания воздуха, но мне знакомы симптомы Страха такой природы. Легкая сосущая вибрация… как бы объяснить… не тела — души? Нет, не ее, все-таки чего-то физического, но более глубокого, чем мышечные рефлексы. Объяснять чувства намного сложнее, чем принципиальные схемы. Хоть я и сам мастер настоящего ужаса. Я, механист, понимаю механизм распространения Страха, только это не очень помогает бороться с его парализующим действием. Потому что испытываемое сейчас — не безотчетная эмоция, а вполне механический эффект. И противопоставлять

ему волю практически невозможно.

Вот она — первооснова, нить, на которую нанизаны все случившиеся здесь трагедии!

Я знаю единственный способ борьбы со Страхом, но это метод одиночек. Ярость. Как часто я использовал ее в бою, противопоставляя настроенному на тревожные частоты транслятору! И сейчас гнев касается сознания, рефлекторно выталкиваемый из глубин личности. Устроить резню, чтобы не сойти с ума? Достойнейший выход — браво, Инженер.

Я вижу лица своих спутников — тусклый свет стеклянных колб освещает широко распахнутые глаза и расширившиеся зрачки. Трепетное оцепенение в любой момент может смениться всеобщей паникой. Три раза по три — идеальное количество Для эмоционального резонанса. Не хватает толчка — взбесившегося механиста с окровавленным палашом или шаровой молнии, как это случилось во времена Потопа. Все-таки свет в палатке — это хорошо: не дает дезориентироваться и отпустить Страх на волю. И драться при освещении, если кто-то найдет в себе силы мне сопротивляться, намного легче.

Хочется бить себя по щекам, но, упаси Зеленое Небо, делать резкие движения. Может быть, все пройдет? Стихнет или переменится ветер, и мы доживем до утра, как напуганные удавом кролики в теплых кучках собственного дерьма, и больше никогда не отважимся вспоминать эту ночь. Но так, как есть, я долго не выдержу. Они — не знаю, я — нет, меня распирает от адреналина.

Отвлекись. Посмотри на шамана, неподвижного, как труп, и на его ладони поверх мембраны расположившегося на груди потертого бубна, и на его подрагивающие пальцы. Пальцы — они живые! Чуть касаются натянутой на бугристую обечайку лосиной кожи! Так-тук… секунда… так-тук. Это ритм нормального сердцебиения. И даже медленнее. Давай, как там тебя, выду'тана, давай — правильные такты уравновешивают мозговую активность, дыхание и сокращения сердца. Ты выбрал необходимый всем нам ритм. Может, он уже давно настукивает, просто я лишь сейчас услышал?

Кто еще? Я опять заглядываю в глаза товарищам по несчастью. Венди, Моисей… Но пока только у одного зарождается искра, и неудивительно, что именно у него. Гармония звуков — его душа. Все хорошо — мы медленно ломаем самоубийственную силу тройного триквестра. Я — диссонансом ярости, Ясавэй — своим сомнабулическим постукиванием, а он — прислушиваясь. Как могу тихо, чтобы никого не спугнуть, шепчу:

— Менестрель, Менестрель, пой, пой, Менестрель.

Ты сможешь, без гитары, под незатейливый монотонный «так-тук», ты найдешь слова, Менестрель, ведь музыка — это твое Я. Только не делай лишних движений…

Пересохшие губы парня шевелятся, он пробует на вкус ритм шамана, и звуки, тихие звуки застенчиво разбавляют вязкую атмосферу:

За… сы… пай, до рас… све… та оста… лось чуть-чуть, ты уста… ла и на… до поспать. Ухо… ди в цар… ство снов, обо всем поза… будь, и душа переста… нет страдать. Лунный свет из окна на холодных камнях потускневшим блестит серебром. Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх, и неважно, что будет потом.

Мальчишка немного раскачивается в такт печали песни, и уже не он к Ясавэю, уже бубен подстраивается под аккорды несуществующей гитары. Венедис отстраненно улыбается.

Пусть приснится тебе голубая река, Кони в сумерках на берегу. И дорога, что лентой уходит в закат. Я чудесный твой сон сберегу…

Ох, дьявол же, Менестрель, где ж ты такие стихи-то берешь, что ж ты, сука такая, с людьми-то делаешь? Неприкаянные — сначала один, потом Другой, тоже двигаются, зачарованно, вправо… влево…

Первый раз я жалею, что я не колдун, Я бы в птицу тебя превратил. И отправил туда, где тебя не найдут, От врагов и от смерти укрыл…

Вик хотел бы знать эти слова, запомнить, чтобы когда-нибудь спеть. Побери его Зеленое Небо, Драконы, Убийцы, Горы Мертвецов, он хотел бы петь эту балладу здесь, сейчас, вместо пацана, и пусть голос у механиста как скрип несмазанных шестеренок, он хотел бы петь именно эту балладу! Для той, кто отстраненно улыбается…

Я вплету в твои сны отражение звезд из серебряной чаши с водой. Ты пройдешь по дорогам видений и грез, что волшебной встают чередой. Но светлеет восток, и исчезла луна, гаснут звезды в небесной дали. Скрип замка разобьет мир волшебного сна. Просыпайся. За нами пришли…

Последние слова рвут все — хрупкое равновесие, страх, ярость, ничтожный ветер. Где ты, мальчишка, не умеющий держать меч и стрельбу, находишь такое оружие? Каким по счету чувством ты определяешь правильность выбора своих песен? Магия механизмов, мыслей, шаманов, Мест Силы, храмов, богов, космоса — мусор. Пыль и прах перед магией Менестреля.

Парень смело тянется за гитарой, неприкаянные ошарашены, но теперь расслаблены, Страх никуда не ушел, но всем на него уже наплевать. Только пальцы шамана все так же поглаживают натянутую кожу бубна — так-тук… секунда… так-тук. Это камлание запомнят все и навсегда.

И колышется палаточный полог.

Да что же это такое? Вик мгновенно определяет, кого нет, — и когда это она успела выскользнуть? Не заметил, ибо увлекла магия Менестреля.

Зная, что разделяться сейчас противопоказано и что именно сейчас тройной триквестр резонирует в позитивной плоскости, Вик полез наружу — все одно в палатке находилось уже меньше, чем девять человек. Моисей должен присмотреть за своим стадом.

Зрение пока не отошло от рудников, и только это позволило рассмотреть в кромешной темноте и валившейся с неба слякоти тонкую фигурку, упрямо карабкающуюся вверх. Она что — с ума сошла? Да еще без верхней одежды — неужели проклятие этого места не ограничивается волнами паники? Вик, оскальзываясь, как мог, быстро потащился вдогонку. Странно — на воздухе более отчетливо чувствовалось, что гнетущее ощущение появляется и усиливается не в порывах ветра, а когда он дует ровно и не очень сильно. Вик на ходу попытался определить направление: где-то рядом, что и не удивительно: инфразвук не распространяется далеко.