Механист
Шрифт:
Старьевщик потянулся за стрельбами — настолько вызывающий пофигизм мог означать только одно: непоколебимую уверенность в собственных силах и, возможно, скрытую угрозу. Хотя хозяин ни в коей мере не выглядел устрашающе — среднего, даже невысокого роста, не массивный, скорее сухой, худощавый, да еще с каким-то детским выражением лица.
Но Вик за стрельбы все равно схватился — что-то было в хозяине не то.
И тогда человек усмехнулся.
— Чай, кофе?
— Кофе? — переспросила Венди.
— Шутка, — без эмоций открестился хозяин.
Кофе — это было бы слишком невероятным, но Вик почему-то пребывал в
И гора немытой посуды.
Хозяин бросил несколько щепоток из деревянной коробки в глиняный заварник, обычный, глиняный, а не какой-нибудь фарфоровый, дышащий древностью. Освежающе пахнуло мятой и терпко — да, чаем. Не ромашкой, не брусникой, не смородиной или зверобоем — реальным черным чаем. Откуда здесь, а?
Мужчина расставил кружки, высыпал в плетеную корзинку горсть сухарей и хрупкие, оледеневшие осколки масла из холодного шкафа. Пододвинул плошку с, шайтан его побери, сахаром:
— Как дома будьте.
А потом вышел на улицу — заниматься своими делами.
— Что это было? — поинтересовался механист, отпивая обжигающий напиток, прилаживая подтаявшее масло на сухарь и поглядывая на цельный бесформенный кусок сахара.
— Ты не понял? — Венди обхватила ладонями кружку и не пила, как будто пыталась согреть пальцы. — Он — Убийца.
Убийца? Вик понимал, что внешность бывает обманчива, но представить хозяина этого дома сражающимся с драконами решительно не мог. Впрочем, не всякий мог распознать, не прислушиваясь, и в Старьевщике — механиста. И в виде избранника Венедис названный Убийцей никак не котировался. Слишком никакой. Да откорми Вика как следует, дай нарастить мяса на кости — Убийца рядом с ним, ха, будет выглядеть сопливым мальчишкой.
Убийца, одним словом, Старьевщику не приглянулся. А еще механисту не понравилось то, что Убийца не нравится ему настолько отчетливо. Ибо он, как человек рациональный, понимал, откуда могла взяться такая стойкая антипатия и желание мериться членами. Из-за нее…
Килим ножом расколол сахарный ком, собрал в пригоршню и высыпал в рот несколько осколков. Он лучше остальных ухитрялся вести себя здесь так, как предложил хозяин. Непринужденно, словно не первый раз в гостях. Старьевщик тоже взял кусок сахара, положил на язык и отхлебнул чай. Хорошо.
Помещение, в котором находились путники, впечатляло. Похоже, единственная комната на этаже совмещала в себе и кухню, и гостиную, и даже спальню. В противоположном углу на огороженном перилами возвышении размещалась здоровенная кровать. В остальном же пространство комнаты не было обременено мебелью — кресло, стол, по размерам не уступавший кровати, заблудившийся шкаф, пустая полка, широченная лестница наверх и камин из необработанных валунов. У Убийцы явно было не все в порядке с гигантоманией: помещение было просто огромным, а потолки — высоченными. Даже втроем здесь ощущалось одиночество. Вику таких больших комнат видеть еще не приходилось Может быть — ханские палаты, но туда механисту попадать не подфартило, да он и не стремился.
И отопить такую дуру надо постараться, хотя внутри было тепло. Старьевщик не видел, но чувствовал где-то внизу, наверное в подвале, работу многих механизмов. Значит, хозяин действительно тот, о ком рассказывал Палыч. Или просто — механист-отшельник, заточивший себя в комнате, в которой, если крикнуть, можно услышать эхо. Такой из себя необычный сумасшедший.
Пожалуй, окажись хозяин здесь со своими гостями и задай ему Вик вопрос о несоразмерности жилища, он мог бы и ответить. Что-нибудь насчет того, что длительное заточение в каменном мешке, очень-очень длительное, вырабатывает в человеке, да и не только в человеке — в любой твари, особое отношение к пространству. В частности — к низким потолкам и близким стенам. Но хозяина не было, да если бы он и почтил их своим присутствием — докладчик из него получился бы аховый. Одиночество тренирует умение разговаривать без собеседников, но молча.
Вик взял чай, сдобренный маслом сухарь и пошел прогуляться вдоль стен, знакомиться с обстановкой. Стол был девственно чист, а исследовать ящики механист постеснялся. Полка, представлявшаяся издалека пустой, почти такой же и оказалась при детальном рассмотрении. На ней сиротливо ютились лишь серебряная на вид шкатулка тонкой работы и обшарпанная детская игрушка-неваляшка. Старьевщика заинтересовала, понятно, шкатулка. Он приподнял крышку и удовлетворенно кивнул — устройство отозвалось мелодичным мотивом. Механизмы Вик определял даже не чувствами — несознательной тягой к ним. Он их понимал на расстоянии, как понимал наличие какой-то мощной машины под полом.
Музыка вдруг споткнулась на одной из нот, устройство скребануло шестеренками, заикнулось, тренькнуло снова, но Вик уже захлопнул шкатулку и осмотрелся по сторонам.
— Не бери вещи мертвых — плохо, — прокомментировал Килим.
Вик хмыкнул: мертвых — кого? Убийца мертвым не выглядел. А любой предмет с историей старше срока жизни двух-трех поколений когда-то принадлежал уже умершему человеку. Все свое сознательное существование Вик только и делал, что подбирал вещи мертвых. И ничего — пока не пожалел. На такие шутки, какую проделал с Килимом, всучив ему инертную для восприятия пулю, Старьевщик не покупался. Брал все, к чему тянулась рука, а если давали — брал тем более.
Охотник, оказывается, еще не закончил с нравоучениями — просто прервался для очередного глотка чая:
— Вещь Мер-сусне-хума — особенно. Плохо.
— Чего «вещь»? — Старьевщик не жаловал притчи и труднопроизносимые названия, значение которых — в их нечитабельности.
Разговаривать в таких хоромах приходилось, несколько повышая голос.
— Мер-сусне-хума. — Килим задумался над переводом. — Того, кто наблюдает за миром.
— Это этот че ли? — Механист махнул рукой в сторону входной двери.
Охотник неопределенно пожал плечами.
— Что ты знаешь про него? — перехватила инициативу Венедис.
— Мало — да. Люди рассказывали. Есть человек — живет и смотрит. Не помогает и не мешает. Он э-э-э… — Килим опять запнулся из-за недостатка слов, — только смотрит. Рассказывали.
Рассказывали — забредали сюда охотники. Хозяин не отказывал — чаем поил и делился кровом. Еще бы, когда его, крова, столько. Но вел себя так, словно гостей и не было. Ходил мимо, разговаривал еле-еле. Словно призрак — только что сквозь стены не просачивался. Или если гостей за призраков считал. Дом у него богатый — однажды недобрые люди захотели человека выгнать. Пришли, посмотрели, чай выпили, пожили немного. А человек — он был и не против. Блаженный то ли духом, то ли и телом тоже не от мира сего — таким спрос не предъявишь. То появится, то пропадет надолго.