Механизм пространства
Шрифт:
Вначале, до известия о болезни толстяка Карлито, Джузеппе Гарибальди не сомневался в намеченном маршруте. Вверх по Сене, через систему каналов перебираемся в полноводную Рону, делаем краткую стоянку в Марселе – и вот оно, родное, исхоженное вдоль и поперек Средиземное море! Но путь через всю Францию, в особенности – предсказуемый путь, теперь грозил карантином: не в Париже, так в Лионе.
Зараза могла догнать шхуну по берегу, размахивая предписанием задержать «Клоринду» до выяснения обстоятельств.
– Мы бы дрались, синьор Огюст! О да, мы бы не посрамили чести истинных
– Никому, – согласился Огюст.
Темперамент собеседника уже начал его утомлять. Выяснив, что Шевалье сражался на баррикадах, Гарибальди вознес «rivoluzionario» на недосягаемую высоту. Они были практически ровесниками – сардинец родился на три года раньше. Но со стороны казалось, что капитан, несмотря на роскошную бороду – новобранец, заглядывающий в рот старому, прошедшему огонь битв капралу.
Вчера он признался, что мечтает убить «морского змея».
Такие гибнут первыми, подумал молодой человек, и осекся. У Гарибальди уже была тысяча поводов отправиться на тот свет. Во всяком случае, сам Огюст рисковал жизнью реже и меньше. Ружья «синяков» против ружей пиратов? Полиция против береговой охраны? Тайна баронессы Вальдек-Эрмоли против буйства штормов?
Еще неизвестно, что перевесит.
– Вы правы, мой великолепный синьор! Надо жить! Мы бросим вызов империи – не здесь, так у берегов Южной Америки! Но вернемся к холере… Как вы считаете, теперь мы вне опасности?
– Абсолютно, синьор Гарибальди. Раз на корабле за это время никто не заболел – нам нечего бояться. Кроме, разумеется, бурь и мелей.
– Джузеппе! Для вас я – Джузеппе, мой храбрый синьор! Друзья в Одессе и Керчи звали меня Осипом. Вы, как француз, можете воспользоваться более привычным для вас Жозефом…
Сейчас «Клоринда» шла в проливе Ла-Манш, рассчитывая к вечеру обогнуть Бретань и выйти в Бискайский залив. По левому борту тянулось побережье Нижней Нормандии – меловые обрывы, утесы и галечные пляжи. Мелькали яблоневые сады и замки, похожие на многоглавцев-драконов, сдуру посвященных в рыцари. На зеленых лугах паслись стада коров: белых с рыжими подпалинами и восхитительных, словно выточенных из красного дерева, красоток ожеронской породы.
Вдали, грозно оседлав гору-остров, высилось аббатство Мон-Сен-Мишель. Крепость, как дуб из желудя, родилась из простой часовни. Вояка-архангел трижды являлся местному епископу, требуя воздвигнуть эту самую часовню – и на третий раз, раздражен медлительностью «сволочного попа», пронзил тому голову «огненным перстом».
Епископ сразу понял, что лень – мать всех грехов, и преисполнился рвения. А Святой Михаил встал на шпиле, дабы лично приглядывать за тружениками. Побаиваясь вышнего гнева, монахи таскали гранит через зыбучие пески. Главной же святыней аббатства стал череп епископа, хранящийся в реликварии.
Дыркой в нем могли любоваться все желающие.
Над ухом пронзительно свистнула боцманская дудка. В отсутствие Брузони, оставшегося на койке Отель-Дье, его обязанности выполнял кто-то из экипажа. Матросы засновали по вантам, подтягивая риф-тали – шхуна меняла курс.
Шевалье сглотнул, восстанавливая слух.
– Вы умеете плавать, синьор Огюст?
– Да. В детстве я часто плавал в Роне.
– Ха! В реке! А в море?
Море Огюст видел дважды, еще мальчишкой. Отец брал их с Мишелем в портовый город Сет. Во второй раз он рискнул – искупался в заливе, убедившись: морская вода и впрямь солона на вкус.
– В море – не очень.
– Отлично!
– Чему вы радуетесь?
– Если вы упадете в воду, я вас спасу! Я – чудесный пловец! Я спас множество утопающих. Прачку, упавшую в яму для вымачивания конопли; затем, в Марселе, – юного Жозефа Рамбо, моего тезку… Да, еще в Смирне – мой друг детства, Клаудио Терезе, считай, уже лежал на дне. Их матери рыдали у меня на груди!
– Благодарю, синьор Джузеппе. Вы не станете возражать, если я уйду в каюту?
– О, нет, синьор Огюст! Я не стану возражать. Я просто умру от горя – терять такого собеседника… Прислать вам вина? У меня есть дивное кьянти…
2
В каюте имелось зеркало.
Мутный кругляш в простой металлической оправе походил на глаз циклопа, пораженный катарактой. Огюст снял его со стены, установил на столе, прислонив к массивному подсвечнику из бронзы. Вгляделся в темное отражение, тронул пальцами щеки, уколовшись о щетину. До капитанской бороды еще далеко…
Но герр Бейтс передает привет, это точно!
Больница, скоропалительные сборы, отплытие – тут было не до бритья. Плавание по Сене вспоминалось как в тумане. После «воскрешения» он плохо соображал. В памяти отложился лишь баритон Волмонтовича – князь вечерами устраивал концерты на баке – и подробный рассказ Гарибальди, почему «Клоринда» не взяла восточнее, к Гавру.
В деловом Гавре – «морских воротах Парижа» – шхуну могла ждать засада. Призвав на помощь опыт контрабандиста, капитан предпочел выйти в море из тишайшего Онфлёра, несмотря на заиливание входа в тамошнюю гавань.
«Хватит нам одного Гарибальди, – подумал Огюст. – Бриться, и срочно!»
Отражение исказилось, словно зеркальный «двойник» взмахнул помазком, покрывая мир пеной. Вот-вот скользнет наискось опасная бритва… На миг почудился желтозубый оскал не к ночи помянутого Бейтса. Но рыжий мерзавец тут же сгинул. Вместо него из глубин зазеркалья выступила женщина – темный силуэт на фоне слепящего прямоугольника окна.
Бриджит?!
Женщина медленно, с томной грацией, обернулась; свет упал на ее лицо. На Огюста смотрела черно-белая маска. Рисунок углем на картоне; тени – резкие, утрированные, без намека на полутона. Губы баронессы тронула мягкая улыбка. Лицо ожило, Бриджит поманила Шевалье рукой, одновременно распахивая окно. Не понимая, что делает, молодой человек подался вперед, желая дотянуться сквозь холод зеркальной поверхности…