Механизм жизни
Шрифт:
И радостный гере академик велит добрым санитарам свезти гере помощника в дом призрения – туда, где на окнах крепкие решетки.
– Мне кажется, что памятник был поставлен вскоре после смерти императора, – упрямо набычился Огюст. – Не спрашивайте, почему. Я не знаю. Кажется, и все. Молния? – нет. Кому суждено быть отравленным, того не сожгут…
Молодой человек вздрогнул. Странный холод охватил все члены его тела. На миг почудилось, что в гостиной, у окна, прогибая паркет чудовищным весом металла, встал недавний гвардеец в каске с орлом. Сдвинув тонко очерченные брови, он с усилием, словно был разбит параличом, поднял руку и, погрозив Огюсту пальцем, дал совет:
«Учись
Колыхнулись шторы, моргнули язычки свечей, и Чугунный Гость исчез. Никто, кроме Шевалье, его не заметил, никто не услышал роковые слова. Но взгляды всех обратились на француза – так бледен, так испуган был он.
Эрстед нахмурился:
– Фон Книгге оказал вам, как в басне Лафонтена, медвежью услугу. Он дал развитие вашему дару ясновиденья – и не научил, как им верно, а главное, безопасно пользоваться. Представляю, что бы случилось, если б моему брату предоставили в распоряжение химическую лабораторию Грядущего – и не объяснили, как пользоваться тамошними приборами и реактивами. Гере академик быстро взлетел бы на воздух…
46
Николай I (1796–1855) умрет по официальной версии – от простуды. Лейб-доктор Мандт, дежуривший у постели больного, боясь расправы, сбежит за границу – где и расскажет, что император в связи с поражением в Крымской войне велел дать ему яду. Факт отравления подтвердит и протокол вскрытия тела, составленный анатомом Грубером и опубликованный им в Германии. За эту публикацию Грубера посадят в Петропавловскую крепость. «Учись умирать!» – сказал Николай I на пороге смерти, прощаясь с внуком, будущим царем Александром III.
– У меня нет никакого дара! Я имею в виду, раньше не было…
И снова дрожь пробрала Огюста. На этот раз незваным гостем явилась – память.
«…я все-таки сомневаюсь в правдивости твоего, мой Огюст, мрачного предсказания о том, что я больше не буду работать. Но признаюсь, оно не лишено оснований. Быть ученым мне мешает как раз то, что я не только ученый. Сердце во мне возмутилось против разума; но я не добавляю, как ты: «Очень жаль…»
Это были строки из письма Эвариста Галуа Огюсту Шевалье, от 25 мая 1832 года.
Огюст уже плохо помнил, что именно предрекал несчастному математику за неделю до роковой дуэли – и в какой форме. Но тогда это казалось простым предостережением. Что, если… Нет, не может быть! Стараясь обуздать волнение, Шевалье сел в кресло и закрыл глаза. Перед внутренним взором бурлила и пенилась лаборатория Грядущего, в которой медленно растворялся академик Эрстед-старший.
Тишина воцарилась в гостиной.
– Ладно, – прервал молчание Андерс Эрстед, не зная о печальной судьбе старшего брата. – Вернемся к нашим молниям. Князь, умоляю, потрудитесь уложить эту красавицу на стол. У меня дико ноет поясница. Чертов арап… Мсье секретарь! Вы в Грядущем не видали подобных монстров?
Шутил полковник или говорил всерьез – ответа он в любом случае не дождался. Огюст сидел в полной прострации. Видя, что толку от француза не будет, Эрстед приступил к созерцанию «красавицы», выложенной князем на всеобщее обозрение. Судя по внешнему виду, это был плод преступной l’amoure de trois [47] – ублюдок бомбарды, тромбона и паровой машины.
– Что скажешь, лейтенант?
– Скажу, что
– Этих?
47
Любовь втроем (франц.).
Князь выставил на стол ящики и коробку. Волмонтович уже взялся за крышку большего из ящиков, когда на Торвена накатило. Содрогнувшись, он ощутил себя в шкуре бедняги Шевалье. Только прозрение явилось не из будущего – из прошлого. Рассказ кабатчика Бюжо, трагическая гибель инженера Лебона; оружие, похожее на хищное насекомое, так и не добравшееся до Военного министерства…
Жадный хоботок патрубка. Лапа рычага. Зубчатые колесики, все в блестящей смазке. Прорезь загадочного назначения. Ствол калибром под два дюйма.
– Погодите, – он жестом остановил Волмонтовича, и князь, как ни странно, послушался. – Майне герен! Перед нами электрический пистолет Вольта!
– Пистолет?!
– Ружье, пушка – не важно! Важен принцип. Если я прав, в одном из ящиков должна находиться герметичная емкость с газом. В коробке – гальваническая батарея. А во втором ящике…
– Заряды!
Князь извлек из ящика стальной лоток, в ячейках которого тускло блестели пять металлических цилиндров. Из донышка каждого торчал запал.
– Без сомнения, внутри – разработанная мной взрывчатка на основе ксилоидина, – кивнул Эрстед. – Вот вам и «бешеные сигары»… Нет, но каков прохвост! Веселые фокусы… Да уж, повеселиться господа заговорщики собирались на славу! Этот состав отлично взрывается даже без оболочки. А в корпусе из чугуна… Куда там пороховым бомбам! Вот вам, князь, и Божья кара собственной персоной. Газоэлектрический бомбомет!
Волмонтович, чья страсть к оружию была всем хорошо известна, уже вертел в руках лоток с ксилоидиновыми зарядами. Обнаружив зубцы, идущие по краю, князь хмыкнул – и с неожиданной легкостью одним движением вогнал лоток в прорезь, украшавшую казенную часть бомбомета.
– Добже, добже… – бормотал он, взявшись за рычаг.
– Осторожней!
– Не волнуйтесь, панове. Я не собираюсь здесь стрелять.
Истории папаши Бюжо князь не знал, но в точности повторил действия инженера Лебона, как их описал хозяин кабачка «Крит». Сказались годы практики и чутье искушенного стрелка. Когда через твои руки прошла добрая сотня ружей и пистолетов всех возможных систем, разобраться со сто первой – плевое дело.
Бомбомет ожил, едва князь потянул рычаг на себя. Защелкали-завертелись колесики «часового механизма». Одно из них вошло в пазы меж зубцами на лотке, образовав червячную передачу, – и лоток быстро пополз внутрь кожуха. Там, внутри, лязгало и стрекотало с деловитостью механического сверчка. Из патрубка, словно жало, высунулся металлический штырь.
– Впуск газа, – указал на него полковник. – Открывает клапан.
Рычаг дошел до упора. Выждав секунду, князь отжал его в исходное положение. Снова стук шестерней; «жало» нырнуло в логово. В кожухе что-то явственно провернулось – и замерло.
– Знал бы Алессандро Вольта, чьи руки возьмутся усовершенствовать его изобретение… А главное, с какой целью. Так, что у нас здесь?
В первом ящике обнаружились еще пять снаряженных лотков с бомбами. Тридцати зарядов хватило бы, чтобы разметать в клочья Левиафана. Во втором ящике, как и предполагал Зануда, хранилась металлическая емкость. От нее шел короткий патрубок с предохранительной крышкой. Запас газа: болотного? светильного? Впрочем, не важно. Гальваническая батарея в коробке окончательно расставила все точки над «i».