Шрифт:
На скамье городского сада, осеняемая прозрачной тенью липовых листьев, сидела красивая женщина.
Проходя мимо, я повернул голову, увидел красавицу и остановился.
Вслед затем сделал вид, что внезапно смертельная усталость овладела мною. Еле дотащился до скамейки и уселся рядом с красавицей.
Решил: придерусь к чему-нибудь, заговорю и познакомлюсь.
Её чистый профиль кротко и нежно рисовался на зелени кустов.
Я вобрал в себя как можно больше воздуху и сказал скороговоркой:
— Не понимаю я этих мексиканцев!.. Из-за чего, спрашивается, воюют, революции устраивают, свергают старых президентов, выбирают новых? Кровь льется рекой — для чего всё это? По-моему, всякий гражданин имеет право требовать для себя спокойной жизни. А? Как вы думаете?
Её чистый, ничем не возмущенный взор заскользил по дорожкам.
Мы помолчали.
— И почти каждый день у них резня, которой «старожилы не запомнят».
Она молчала.
— А что такое, в сущности, старожилы? Старожилами сразу не делаются, не правда ли? Старожилами делаются постепенно.
Ничто не изменилось в лиц её.
«Кремень, — подумал я. — Ничем ее не расшевелишь».
Подняв глаза к небу, я сказал мечтательно:
— Где-то теперь моя дорогая мама? Что-то она делает сейчас? Вспоминает ли обо мне? Вам сигара не помешает?
Очевидно, у неё была привычка отвечать только на прямо, в упор поставленные вопросы.
— Нет, — уронила она, снова замкнув свой розовый ротик.
— Мне бы тоже не помешала хорошая сигара, да я, отправляясь сюда, забыл купить. Что мне делать с моей памятью, прямо-таки не знаю. Хоть плачь!.. Ей-Богу. Скажите, это липа?
— Липа.
— Merci. Ботаника — моя страсть. Тоже и зоология. Наука как-то… укрепляет, не правда ли?
Казалось, она дремала.
— Что-то мне из Москвы перестали писать, — пожаловался я. — Это ужасно, когда не пишут. Вы по думайте: три месяца хоть бы слово! Ни-ни. Ни звука. Каково? Вы сами москвичка?
Она медленно, плавно, повернула ко мне порозовевшее лицо.
— Послушайте!! Меня не то возмущает в вас, что вы самым наглым образом заговариваете с одинокой женщиной. Это обычное явление. Но то меня возмущает, что вы возвели этот спорт в ежедневное обычное занятие и, вероятно, сейчас же забываете об объектах вашей разговорчивости. Что за гнусная небрежность! Неужели
Я вскочил, почтительно обнажил голову и сказал:
— Я очень рад, что и вы вспомнили меня… Признаться, я сейчас поступил так невежливо потому, что боялся…
— Чего? — спросила она мрачно.
— Что вы совершенно выкинули меня из головы. А чтобы я забыл?! Помилуйте, разве можно забыть эти чудные мгновения? Помню еще, как вы сидели в вагон с правой стороны…
— С левой.
— Ну да — с левой стороны по ходу вагона и с правой, если считать против хода. Вы еще были в шляпе, верно?
— Пожалуй…
— Ну, конечно. Еще, помните, кондуктор, когда получал деньги, то кричал: «Yет местов, нет местов». Помню, еще дал он нам по билетику — вам и мне… Да… Вам и мне.
Иссякнув, я обернулся к ней и ждал её реплики.
— Вот что, — сказала она, поднимаясь, забирая зонтик и книгу. — Хотя глупость и дар богов, но, видно, к вам боги отнеслись особенно внимательно, особенно щедро. Слушайте — вы! Ни в каком трамвае мы с вами не знакомились — я вас вижу впервые в жизни. Я только хотела убедиться — помните ли вы все эти ваши случайные встречи, мимолетные знакомства и интрижки. Оказывается, у вас их так много (целая фабрика!), что вы уже об отдельных людях и не помните… Какой позор! Я уйду, а вы пока посидите тут, пораздумайте о нелепой судьбе Мексики, а также и о своей судьбе — еще более нелепой. Прощайте… мексиканец!
Она ушла…
Я посидел еще немного, потом встал, засвистал и побрел к следующей скамейке, на которой сидела дама в черной шляпе.
Устало опустился на скамейку и сказал:
— Есть люди, которые до сих пор верят в оккультные науки. Я этого увлечения не разделяю. Конечно, вы мне возразите, что присутствие тайных сил в природе отрицать нельзя. Однако, спрошу я вас, по чему медиумы попадались в целом ряде мошенничеств? Если такая сила существует — для чего это нужно? Конечно, вы мне ответите, что……….