Мелодии весны

Сборник

Наталия Белостоцкая

Инженер-авиастроитель, поэт, философ Наталия Фёдоровна Белостоцкая родилась на Севере – в Мурманске, на берегах студёного Баренцева моря, где она с отличием оканчивает школу, после чего учится в Ленинградском институте авиационного приборостроения. Защитив на «отлично» диплом авиационного инженера-механика в ЛИАПе, она трудится на Ленинградском авиационном заводе.

Писать стихи начала с 1999 года и за это время сумела подняться от уровня обычного бытового стиха до создания произведений философского содержания. Значительное место в творчестве Наталии Белостоцкой занимают мифы, легенды, притчи, сказки, басни. Является победителем многочисленных поэтических конкурсов.

Более подробно с творчеством автора можно познакомиться в интернете –и др.

Зима-стерва

(преддверие весны)

С холодным рассудком и с женским чутьём,Зима словно стерва – ей всё нипочём!И осени старой бесхитростный скарбТа выбросит вон и закроет… ноябрь.И тотчас мороз, снегопад и метель,Как верные слуги, ей стелют постель,Сменив, будто простынь, осенний сезон.Ликует Зима: «Мир лоскутный смешон!»,Взбивая подушки из снежного пуха,Опять возомнив, что она – молодуха:«Я всех раздражаю: “Одна, да и в белом!”,Но землю, как дом, побелю снежным мелом.Вон, бабы твердят: “Белый цвет – молодит!”,Я снова – невеста! Весну это злит…О чём я?! Пусть снятся мне белые сны…Но

всё же состарюсь по воле Весны.Умом понимаю – мне в марте не жить…Не знаю, за что можно зелень любить?!»И в марте бессильная, грязно-седая,В проталинах, как в лоскутах, и босаяЗима, огрызаясь, уйдёт, словно стерва…Но всё же увидит цветение вербы.23 февраля 2006 г.

Озорная непоседа

(весна)

По праву юности, весна,Едва очнувшись ото снаИ заявив: «Я жизнь люблю!»,Стучится в гости к февралю,И с непосредственностью пылкой,В глаза зимы глядя с ухмылкой,Беспечно обратясь на «ты»,Берёт правления бразды.С восторгом ласку излучая,Февраль сердитый удивляя,И землю радуя теплом,Она заспорит с февралём.Так, в феврале: то дождь, то слякотьСосульки учат звонко плакать,А снега голосистый храпУже не слышен – он ослаб.Весне немного дав разминку,Зима готова к поединку.Кому благоволит судьба,И чем закончится борьба?Судья им Время. А слова:«О, юность, ты всегда права!»Расставят точки все над споромС весенним, радостным задором.Но седовласая зима,Желая властвовать, самаС весною спорит целый март,Не признавая ранний старт.В ответ – весна звенит капельюИ дразнит новой, звонкой трелью.Вся жизнь меняется вокругОт ласковых весенних рукХозяйки, любящей трудиться, —Непревзойдённой мастерицы.В борьбе, истратив силы хлада,Зима смирится, а отрадаИ озорная непоседаВсем безраздельно станет ведать.14 февраля 2003 г.

Жених

(мелодии весны)

Басня по мотивам сказки Г. Х. Андерсена «Мотылёк»

В весенний солнечный денёк,Любуясь нежными цветами,Порхал беспечный мотылёк,Махая тонкими крыламиНад полем. Вот где благодать:И форм, и красок ликованьеЦветов, мечтающих сказатьО тайных мыслях и желаньях,Но все воздержаны, скромны,По-деревенски боязливы —Они ещё не влюблены,И все, как д'eвицы, красивы.На поле не растёт бурьян,Как будто мастером известнымПошит цветочный сарафанДля милой молодой невесты,Что ждёт избранника давноИ молчаливо, и смущённо,Томясь, волнуясь – ей даноСтать в этой жизни защищённой.От бед, напастей лишь в семьеНаходят островок спасенья…«Пора жениться, что ли, мне», —Подумал вскользь и даже с леньюТот легкокрылый мотылёкИ загрустил от мысли вольной:«А я на свете одинок,Как это тяжко и как – больно!»В печаль, в унынье погружась,Он вдруг заметил пчёлку рядом,Она, давно над ним кружась,Смотрела умным, строгим взглядом:«Ах, милый, юный мотылёк,Поверь, тебя не грусть снедает —Безделье. Это не упрёк,А факт, который всякий знает.Начни, мой друг, трудиться сам,Чтоб не грустить от мыслей тяжких,И с радостью лети к цветам,Хотя бы к полевой ромашке».«Ромашку называть цветком?!Такую древнюю гадалку,Чьи речи только об одном!Не стану – времени мне жалко.Я без советов обойдусь,Лети себе, пчела, работай.Я обязательно женюсьИ без твоей пустой заботы…Вот если б в жёны взять цветокЖивой, красивый, нежный, стройный,Чтоб я сказать однажды мог:“Моя жена меня достойна!”».В день торжествующей весныВновь к мотыльку вернулись силы,Грусть прогоняя: «Не дурныЦветы на поле, даже милы».Но часть из них не обрелаСтепенной зрелости окраску,Их подростковость не моглаЕщё дарить любовь и ласку —Они незрелы и просты,На них не смотрят с обожаньем,Но проявленье красотыСравнимо только с заклинаньем,Преображающем весь мир…А мотылёк – знаток известный,Изящной лёгкости кумир,Под стать себе ища невесту,Вновь загрустил: «Здесь не найдуЖены такой, чтоб было лестноМне слышать от друзей в саду:“Твоя жена – всех интересней!”И здесь так скуден ароматЦветов, изнеженных лучами?»Теперь ему один лишь сад,Казался полон чудесами:«В саду – культурные цветы,Не то, что сельская поляна.В сад поспешу: до темнотыНайти б цветочек без изъяна».Вот сада мотылёк достигИ, красотою покорённый,Он на минутку иль на мигБыл не в себя, а в сад влюблённый.Но чувства улеглись. ПлацдармОн выбрал, подчинив всё цели,И обаянье, лёгкий шармОн применил – цветы зардели.Увидел мотылёк гераньИ так подумал: «Вот – милашка,Но прехорошенькая дрянь,Что любят только старикашки.Её столь душный ароматРождает в голове трезвоны,Переходящие в набат —Полезны только для Горгоны.А вон тюльпаны у межи:Пышны, нарядны, как купчихи.Они, бесспорно, хороши,Но мне не нужно щеголихи.Нарциссы – первенцы весны,Как слепок солнышка живого.Пусть не бессильны, но бледны —Я словно в спальне у больного.Вон, тайны юности храня,В саду растут и зреют розы.Их надо ждать, а для меняВозвышенность ценнее прозы.Хотя их нежность, даже статьДостойны только королевы.Но о шипах могу сказать:Они – доспехи старой девы.А нежный яблоневый цвет,Все как один недолговечны,Вот ветер дунет – только следОставят в жизни скоротечнойИз лепестков. И как тут быть?Не стану я пока жениться,Их с лёгкостью могу забыть.Тогда в кого же мне влюбиться?..»На этом празднике цветовОн разглядел горошек нежный,Достойный крыльев мотыльков,Такой изящный и безгрешный:«Девица эта хоть куда:Кровь с молоком – видна порода,И от домашнего трудаТакие крепнут год от года.Женюсь! – решился он с трудом. —Такая станет мне опорой…»Но цвет, увядший, со стручкомРос рядом с ней и стал раздором:«Скажи, а рядом кто с тобой?» —Подумав: «Стоит ли жениться?»В ответ услышал: «Ангел мой,Она мне кровная сестрица».И прогремел её ответ,Как выстрел из огромной пушкиПо самолюбию: «О, нет!Мне не нужна жена-кадушка!Цветок

нежнейший отомрёт,На что надеяться мне вскоре?На толстый и зелёный плод,Что станет утешеньем в горе?!»И от цветка скорее прочьЛетит, шепча: «Оно мне надо?»И неприкаянным в ту ночьПокинул он пределы сада…А утро, обнимая всехЛучами тёплыми, – смеётсяНад прошлым днём, и этот смехВесёлой трелью раздаётся.Всё просыпается вокруг:Жужжит, летает и стрекочет,А беззаботный, юный другВсё о невестушке хлопочет:«У той – чуть резок аромат,У этой – лепестки шершавы.Я потому и не женат,Что у цветов – другие нравы».И мотылёк весь день порхалНад каждым миленьким цветочком,А ночью в травке засыпалБесцветным маленьким комочком.Так хоровод весенних днейСменился ярким танцем лета,И в ритмах жгучих, без дождей,Он, в зелень пышную одетый,Всем предоставил мастер-класс,Но вот уже неторопливыйЗвучит осенний, нежный вальсДо восхищения красивый.Неумолимо время-стражСчитает дни, затем недели.Жизнь пролетела как мираж,Не приближая к главной целиУже седого мотылька,И он, порхая одиноко,Всё идеал искал цветка,Как прежде, в юности далёкой:«Мой вкус изыскан, утончён, —Кряхтел цветам уже усталыйЖених, – и я не обручён!»Но что в нём толку? Он был старым.Теперь легко порхать не мог —Нет резвости в крылах прозрачных.Так утомлённый мотылёкИскал, как будто день вчерашний,Свою заветную мечту,Но возраст усмирил желанья:«Ценю, как прежде, красоту,Но мне важнее пониманье.В общении цветы скучны…»Но умиляет старость всё жеЗелёный цвет, как в дни весны,Который с возрастом дорожеОсенней зрелости цветов,Что так строги и грациозны,И в них расчётливость без словСквозит: «Ошибки невозможны».И мотылёк об этом знал.Но вдруг, заметив зелень мяты,Решился он, и ей сказал:«Своею зеленью Вы – святы.Пусть Ваши цветики скромны,Но Вы – само благоуханье,И первой зелени верны,А нам так важно пониманье».И он посватался. ОнаСказала просто: «Мы – не пара,Я огорчить тебя должна,Ты посмотри, мы оба стары?!»Отказа мотылёк не ждал,Волнуясь, чувствовал усталость.Никак не думал, не гадал —Жить в одиночестве под старость.И так остался без женыСедой искатель идеала.Но помнил дни своей весны,Когда поляны было мало,Когда он с лёгкостью порхалНад простодушными цветами,Куражась, он их отвергал,За что? Они не знали сами…Теперь он – старый холостяк,И, в ожиданьи зимней стужи,Порхая, размышлял вот так:«Я должен быть кому-то нужен».И он старался. Но вокругЖизнь замирала постепенно:Ещё недавно сочный лугТравою жухлой стал. Всё бренно.И даже солнцу не вернутьЛучам своим тепла былого,Лишь холод, продолжая путь,Готовил всё к зиме суровой.А мотылёк искал тепло — Уже давно промёрзло тело.И вот однажды повезло:В усадьбе форточка скрипела.И он влетел. Пылал каминВ уютном и старинном зале. Тепло.Как будто «блудный сын» Вернулся…Тут его поймали, Воскликнув:«Редкий экземпляр!»(Что, впрочем, мотыльку известно).И он воспрял: «К тому ж – не стар,А вдруг я здесь найду невесту?»Но ожиданья не сбылись —Он был посажен на булавку.Так в эту маленькую жизньСудьба внесла свою поправку.«Такого для себя не ждалИ не рассчитывал на это?!Ну что ж, – себя он утешал, —Зато тепло и много света.Теперь похож я на цветок,И с внешним видом всё в порядке:Есть лепестки, есть стебелёк,Но быть цветком совсем несладко.И жалко мне себя до слёз —Гулять свободно не придётся,Как будто я женат. Всерьёз —Женатым так же достаётся!»

«Когда порхаешь мотыльком…»

Когда порхаешь мотыльком,Ища достойную дубравку [2] ,То помни: в «рвении» такомЗаслужишь от судьбы булавку.9 июня 2003 г.

Альфред Бодров

Родился в Грузии в городе Кутаиси в 1942 году. По окончании неполной средней школы получил среднетехническое образование, трудился на оборонном предприятии. В 1973 году окончил исторический факультет МГПИ им. Ленина и преподавал в техникумах, перешёл в СМИ, увлёкся литературным творчеством. Публикуется в журналах и сборниках, выпустил пять книг и два лирических сборника, имеет литературные дипломы, стал членом Союза журналистов России и Интернационального Союза писателей.

2

Дубравка – второе название растения «Девичья краса» (В. И. Даль).

Брезгливая Домна

Фельдшер физиокабинета и по совместительству философ-герменевтик Иван Алексеевич Малофеев ввалился к себе в квартиру в уличной обуви, в широкополой темно-серой фетровой шляпе, в макинтоше «реглан» и с порога потребовал у полноватой супруги Роны Артемовны свежую газету. Она привычно проворчала:

– Ты бы сначала переобулся, снял бы с себя шляпу, реглан, умылся бы, а потом сел бы ужинать, как всегда, с газетой.

– Ты не понимаешь, – горячился хозяин квартиры, – сегодня в «Столичном комсомольце» напечатана скандальная статья о нашем министре обороны. Мне не терпится посмотреть на заголовок. Ты принеси, я тебе сейчас его прочитаю. «Пашка-мерседес. Вор должен сидеть в тюрьме, а не быть министром обороны», – прочитал Иван Алексеевич, когда Рона Артёмовна всё же принесла мужу требуемую газету.

Только после этого он совершил обычный вечерний ритуал, установленный супругой за сорок лет совместной жизни с Иваном Алексеевичем.

Разворачивая газету за столом с тарелкой, в которой аккуратно лежали два аппетитных антрекота с кровью и луком, на пол выпал конверт. Мыслитель-герменевтик поднял письмо и удивился. Вместо обратного адреса стоял прочерк, а на почтовом штемпеле значился город-курорт Сочи. Из столовой, в которой традиционно проходила семейная трапеза, Иван Алексеевич окликнул супругу, которая в этот момент хлопотала над десертом. Рона Артёмовна не спеша, торжественно внесла в столовую пиалы с малиновым муссом из манной крупы, с преданностью молодой кошечки вглядываясь в глаза мужу. Словно величайшую реликвию поставила перед сладкоежкой мужем вожделенную пиалу. Со стороны сцена выглядела так трогательно, что невольно всякому гостю, случайно оказавшемуся её свидетелем, могло почудиться сходство с жизнью и бытом старосветских помещиков из гоголевского Миргорода.

Поставив перед Иваном Алексеевичем десерт, она взобралась к нему на колени, поджала ноги под себя и преданно взглянула ещё раз в глаза мужу.

– Милый, тебе понравились мои антрекоты с кровью и луком? – спросила она в ожидании всяческих похвал и комплиментов.

– Дорогая, у тебя всегда все получается хорошо, что бы ты ни готовила. Сегодня твои антрекоты удались особенно, как никогда, и мусс твой получился лучше прежних. Ты вообще сегодня превзошла сама себя. Спасибо тебе за заботу и любовь.

Рона расплылась в улыбке от умиления и снова спросила:

– Мусс тебе понравился? – с таким же умилением ей в унисон он отвечал:

– Конечно, милая. Кто же ещё может готовить такой мусс, как ты? Супруга насторожилась.

– Я не знаю, тебе виднее. Ты ко многим женщинам ходишь, рассказываешь им о герменевтике и продлеваешь многим из них молодость при помощи инъекций новокаина, разговариваешь с ними на языке эсперанто. Я не знаю, чем ещё ты с ними занимаешься, может быть, они угощают тебя своим рецептом мусса в знак благодарности за новокаиновую молодость.

Иван Алексеевич удивился:

– Роночка, ты меня ревнуешь? Мы с тобой прожили сорок лет душа в душу, и только сейчас ты стала ревновать? Ты лучше почитай письмо, которое пришло тебе без обратного адреса. Кто же тебе пишет из Сочи? Курортный любовник? Кто он, с кем и когда ты познакомилась?

Он с загадочной улыбкой спрашивал жену, испытующе вглядываясь в её глаза, словно боясь обнаружить в них тайные мысли.

– Кстати, скажи, куда девалась наша домработница и твоя подруга Домна? Я её почему-то давно не вижу. Не знаешь?