Мемнох-дьявол
Шрифт:
Но я хочу сказать тебе сразу, что Винкен де Вайльд не имеет никакого значения, он связан лишь с одним моим сном, хотя и очень порочным, извращенным. То есть я хочу сказать, что Винкен де Вайльд был страст–ной любовью всей моей жизни – за исключением Доры, разумеется, – но если после нашего разговора тебе он будет неинтересен, то, значит, и никому боль–ше. Доре, во всяком случае, нет до него дела.
– И все же кто он такой, этот Винкен де Вайльд? И что с ним связано?
– Искусство, конечно. Красота. Лет в семнадцать у меня в голове была полная каша. Я вдруг решил, что должен основать новую религию, своего рода культ, –
– Да, они проповедовали очень популярную в средние века мистическую идею о том, что каждый может познать Бога.
– Именно. Надо же, ты и об этом знаешь!
– И что для этого не обязательно быть монахом или священником.
– Все правильно. Монахи чересчур нетерпимы и завистливы, а мои юношеские мечты вдохновлял Винкен. Я знал, что он последователь немецкого мистицизма, Мейстера Экхарта и его единомышленников, хотя и работал в монастырской мастерской, где переписывал от руки на пергаменте старинные молитвенники и другие священные книги. Однако книги Винкена резко отличались от всех других. И мне казалось, что если я соберу их все, то непременно добьюсь успеха.
– Но почему именно Винкен? Чем он отличался от остальных?
– Попробую объяснить. Видишь ли, наш пансион представлял собой смесь нищеты и элегантности. Моя мать, что называется, не опускалась до грязной работы – для этого существовали три служанки и старик-негр – мастер на все руки. Что касается жильцов, все они были людьми состоятельными, с приличными доходами и собственными лимузинами, стоявшими в гаражах по всему Садовому кварталу, а потому могли себе позволить и трехразовое питание, и красные ковровые дорожки, и все остальное. Дом этот, я уве–рен, тебе известен – он был построен по проекту Генри Хауарда в поздневикторианском стиле. Мать унаследовала его от своей матери.
– Да, я знаю его. Видел, как ты останавливался перед этим домом. А кто владеет им сейчас?
– Понятия не имею. Я потерял его. Я вообще многое потерял. Но речь не об этом. Так вот, представь себе: дремотный полдень; мне всего пятнадцать, и я чувствую себя ужасно одиноким; Старый Капитан приглашает меня к себе, и в дальней комнате – а он занимал две гостиные в передней части дома и жил в особом, волшебном мире удивительных и редких вещей – я вижу на столе…
– Могу себе представить…
– ..Я вижу на столе эти книги! Маленькие средневековые молитвенники! Конечно, мне и раньше приходилось видеть молитвословы, я хорошо знал, как они выглядят. Но только не средневековые рукописи… В детстве я прислуживал при алтаре в церкви, ежедневно вместе с матерью ходил к мессе, умел читать церковную латынь – в той мере, в какой это было необходимо. Иными словами, я, конечно, понял, что книги эти религиозные, что они очень редкие, ценные и что Старый Капитан, несомненно, собирается их продать.
«Ты можешь посмотреть их, Роджер, – сказал он мне, – и даже взять в руки, но только если будешь обращаться с ними бережно и аккуратно». До этого уже в течение двух лет он приглашал меня к себе, мы
Когда я вошел, он разговаривал с кем-то по теле–фону. Речь шла о судне, стоявшем в порту.
Через несколько минут мы были уже на пути в га–вань. Вообще, мы часто поднимались на борт разных кораблей. Я ничего не знал о цели этих посещений. Видимо, все та же контрабанда. Помню только, как Старый Капитан сидел за большим круглым столом и беседовал с командой – как правило, это были гол–ландцы, – а в это время кто-нибудь из офицеров по–казывал мне машинное отделение, штурманскую каюту, радиорубку… Все они говорили с сильным ак–центом. Я никогда не уставал от таких экскурсий, по–тому что очень любил корабли. В те годы причалы Но–вого Орлеана не пустовали и там всегда было полно пеньки, конопли, крыс.
– Да, я помню.
– А помнишь длинные канаты, протянутые меж–ду бортами судов и берегом? На таких канатах всегда закрепляли специальные металлические пластины, служившие своего рода щитами, потому что крысы не могли через них перелезть.
– Конечно.
– Так вот. В тот вечер мы вернулись домой очень поздно, но, вместо того чтобы по обыкновению от–правиться спать, я стал упрашивать Старого Капитана, чтобы он позволил мне снова пойти к нему и еще раз взглянуть на книги, прежде чем он их продаст. Матери в холле не было, и я надеялся, что она уже легла в постель.
Позволь, однако, немного подробнее рассказать о моей матери и нашем пансионе. Как я уже упоминал, он выглядел достаточно элегантно. Интерьер и обста–новка были выдержаны в стиле Ренессанса, хотя, ко–нечно, говорить в данном случае приходится лишь о подражании, ибо такими вещами фабричного произ–водства были буквально забиты многие особняки, на–чиная с восьмидесятых годов девятнадцатого века,
– Я помню.
– В доме была великолепная лестница, винтовая. Она начиналась возле витражного окна – истинный шедевр, которым Генри Хауард мог справедливо гордиться. А у самого ее основания, внутри лестничного колодца, – ты только представь себе! – стоял огромный туалетный столик, принадлежавший моей матери. И она сидела в холле и расчесывала волосы. Стоит мне только вспомнить об этом, и у меня тут же начинает болеть голова! Точнее, начинала болеть, пока я был жив. Поистине трагическая картина! Несмотря на то, что я видел ее с детства практически каждый день, я так и не смог избавиться от ощущения ужасного несоответствия: пожилая женщина с темными волосами, сидящая за мраморным, украшенным филигранью туалетным столиком с зеркалами и канделябрами, никак не увязывалась в моем воображении с парадным, торжественным холлом.
– А жильцы с этим мирились?
– Конечно, потому что дом был забит под завяз–ку. Старый мистер Бридли жил в помещении, некогда служившем террасой для слуг; слепая мисс Стентон обитала в бывшей «обморочной» комнатушке наверху; еще четыре комнаты переоборудовали для жильцов в задней части дома, там, где раньше жили слуги. Я по натуре очень чувствителен к любому беспорядку. По мне, все должно быть устроено либо идеально, либо вообще никак – вроде полнейшего хаоса в той квартире, где ты меня убил.