Мемориал. Семейный портрет
Шрифт:
Прошел месяц. Вдруг накатило, и написал Маргарет - она еще оставалась на вилле. Приезжай, мол, к нам в гости. Как ни странно, она ответила, что приедет.
Эдвард подыскал себе мастерскую на Рю Лепик. Маргарет, улыбаясь, одобрительно ее оглядывала, пока он готовил чай.
– Ты на такое местечко даже права не имеешь, мой милый. Ответил - мол, придется заняться скульптурой, чтоб оправдать свое существование. Говорили по-французски. Затея
1. Киркук, Сулеймания, Халабия -
Маргарет: все эта ее тактичность. Но из Митьки не удалось ни единого слова вытянуть. Сидел, смотрел на них, время от времени - украдкой - сдвигая с глаз светлую прядь. От удивленной улыбки Маргарет ничто не могло утаиться. Задавала свои вопросики:
– А кто вам носки штопает?
– и
– А кто из вас завтрак готовит?
Нет, это становилось невыносимо. Пришлось снабдить Митьку пятью франками: вытурить в кино. Маргарет смотрела на этот трогательный спектакль с улыбкой.
Остались наедине. Глядя в окно, хмурясь, руки в карманах, он спросил без прелюдий:
– Ну?
– Что ну, милый?
Он еще больше нахмурился:
– Как он тебе?
– По-моему, прелесть, - нежно выпела Маргарет. Начинало накрапывать. Он отвернулся устало от мокрой
оконницы, медленно прошел по комнате, сел на диван:
– Дурак я, что тебя сюда пригласил.
– Намекаешь, мой милый, - дура я, что приехала?
– Нет.
– Должна признаться, - сказала Маргарет, - главным образом, я это из любопытства.
– Не одобряешь.
– Неужели мое одобрение столь существенно для твоего счастья?
– Наоборот.
– Но тогда…
– Суть в том, - он сказал со своей беглой, несчастной, нехорошей усмешкой, - что тебе надо было окончательно убедиться, что исключение и впрямь подтверждает правило.
Она со вздохом спросила:
– Стоит ли нам в этом копаться?
– По-моему, не мешало бы. Разнообразия ради. Она смолчала.
– Но вот ты скажи, Маргарет, просто мне интересно. Что ты имеешь против Митьки?
– Против этого ребенка? Да я его толком и не разглядела.
– Этого ребенка?
– передразнивая ее тон.
– Да ты, кажется, рисуешься, моя радость?
– Ну, может быть, разве что чуточку, - она улыбалась.
– Но ей-богу, я же ничего абсолютно не говорю против… Митьки, да? Какое милое имя.
– Очень. То есть ты считаешь, что такие вещи всегда обречены на провал?
– Нет, почему. Не всегда.
– Она запнулась.
– Не для всех.
– Но для меня?
– Да, Эдвард, признаться, я так считаю.
Повисла пауза. Он осторожно прочистил горло; спросил уже другим, примиренным тоном:
– Почему?
– Ну, не знаю. Не твой стиль. Это так… - вдруг она осеклась, против воли усмехнулась.
– Ой, Эдвард, прости, но я просто себе не представляю - ты и…
– Давай-давай,
– Какие остроты. Иди по крайней мере… ой, нет, не могу, это так смешно, это как…
– Ну?
– Как няня при ребеночке. Или гувернер в благородном семействе.
– Спасибо большое.
– Прости, Эдвард. Ты же сам меня к стенке припер, знаешь ли. Но все так и есть. По-моему, тут бы надо абсолютно не иметь чувства юмора. А у тебя его слишком много.
– Может, не так много все же, как тебе кажется.
– Милый, но ты не сердишься, нет?
– Нет.
– Сердишься.
– С чего бы. Мне исключительно интересно. Снова она вздохнула.
– Ох Господи, поздно уже. Я пойду.
Он проводил ее вниз на несколько маршей.
– Милый, - она вдруг сказала, - знаешь, я очень надеюсь, что ошибаюсь.
– Уверен, ты надеешься, что ты права.
Прощались с улыбками. Осклабясь, он отвесил свой фирменный легкий поклон. Но он ее ненавидел. По-настоящему ненавидел. Взяв себя в руки, сжав волю в крепкий кулак, сам весь сжавшись - сплошное упрямство, ненависть, - медленно побрел по лестнице наверх, в мастерскую, - ждать Митьку.
* * *
Как- то вечером, месяцев семь спустя, Митька ушел из мастерской. В кафе, сказал, сбегаю, за пачкой сигарет. Он не слишком удивился, когда Митька не пришел и через три часа. Но заснуть не мог. Вообще, последнее время насчет сна дело обстояло из рук вон, если только в доску не напиться. Так что сидел чуть ли не до утра, надирался.
И наутро Митьки не дождался. В тот вечер решил закатиться на рю де Лапп. И назавтра до вечера в мастерскую не возвращался.
На третий день позвонил в полицию, обзвонил больницы. Ни среди задержанных, ни среди жертв несчастного случая Митьки не оказалось. Просто он ушел.
Ушел. Вот оно, вот наконец и случилось - так мелькнуло в последний миг перед тем, как сознание погасло тогда, после катастрофы во Фландрии. Слава Богу!
* * *
Меньше недели спустя он выходил из поезда на Виктории, зверски пьяный. "Больше в жизни не протрезвлюсь, - было объявлено Маргарет.
– Никогда, никогда, хватит". Она, кажется, испугалась. Все, кажется, были слегка испуганы. Кролики. Да не обижу я вас, очень надо. Что за комичный городок, этот Лондон. Ну и таскался по их кроличьим вечеринкам, сам из себя разыгрывал кролика - самого большого из всех. Незнакомые были в восторге. Друзья - исключительно приветливы и милы, но чуть-чуть испуганы.