Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945
Шрифт:
В мае 1941 г. в Зальцбурге я встретился с финским начальником Генерального штаба, генералом Хайнрихсом, с которым мы достигли основных соглашений по утвержденному Гитлером вопросу о разрешении на сосредоточение немецких войск под командованием генерал-лейтенанта фон Фалькенхорста на финской территории; это соглашение впоследствии было доведено до его окончательной формы Йодлем. Ни Йодль, ни я и не подозревали, что наша миссия была только подтверждением предварительных переговоров, уже состоявшихся в Цоссене несколькими месяцами ранее, между Гальдером и Хайнрихсом.
Генерал Хайнрихс отнесся к нам с пониманием и со всей готовностью согласился передать все наши требования маршалу Маннергейму, как мы и хотели. По моему мнению, генерал Хайнрихс производил весьма благоприятное впечатление, поэтому я доложил фюреру, что Финляндия не собирается упустить свой шанс свести старые счеты за нападение на них России зимой 1939/40 г. Мы
Фюрер строго-настрого запретил проводить какие-либо дипломатические переговоры и даже переговоры на штабном уровне, с Венгрией и Чехословакией, хотя военное министерство и отмечало их важность, ввиду текущих планов транзита наших войск через эти страны и переброски их по железным дорогам. Гитлер, однако, на уступки не пошел, несмотря на связанный с этим риск; он опасался, что секретность этой операции будет раскрыта, и не соглашался, что преимущества заблаговременной подготовки перевесят эти недостатки. В данном случае никакого особого ущерба не получилось, хотя я и не знаю, в какой степени венгерский Генеральный штаб позволил нам провести некоторые подготовительные меры.
Наше нападение 22 июня было в действительности тактическим, но никак не стратегическим сюрпризом для Красной армии.
Венгрия и Чехословакия, исключительно по своей собственной инициативе, подняли свои экспедиционные войска после того, как начались боевые действия, – естественно, что они твердо рассчитывали расширить свои границы – и предоставили их в распоряжение военного министерства. Но уже в сентябре 1941 г. венгерский начальник Генерального штаба [Штомбателий] сообщил мне, что он хотел бы посетить штаб-квартиру фюрера, поскольку он хочет отозвать венгерскую маневренную бригаду (дивизию) – вопреки желанию военного министерства – даже до того, как наши войска форсируют Днепр: она не была экипирована для зимней кампании, и в будущем году войны ее необходимо дополнить новыми частями. После короткого и традиционного приема в штаб-квартире фюрера дискуссии были переведены на Гальдера и меня. Я устроил банкет для генерала Штомбателия (известного также как Клаус – типичный шваб) в моем поезде, а днем привез его в штаб военного министерства, где ему показали некоторые вещи.
Я был настолько раздражен его многочисленными, более чем оскорбительными замечаниями по поводу нашего командования и использования единственной венгерской «легкой дивизии», что резко сказал ему, хотя и в рамках протокола, что нужно прежде всего отучить свои войска от привычки грабить и мародерствовать всюду, где бы они ни прошли, и отправлять все награбленное к себе домой. Когда он понял, что его заносчивые манеры не производят на меня никакого впечатления, а скорее дают совершенно противоположный эффект, он вдруг стал очень дружелюбным, начал расточаться в лести всему нашему командованию сухопутных войск и не мог выразить свое восхищение фюрером, который произвел на него такое глубокое и неожиданное впечатление, когда он в общих чертах изложил ему по карте общую обстановку на Восточном фронте. Этим вечером он оставался гостем военного министерства; на следующий день он вылетел домой, договорившись с Гальдером о компромиссе, который предусматривал более поздний отвод венгерских войск.
В начале 1942 г. я по поручению фюрера поехал к нему в Будапешт с ответным визитом. Моя миссия была трудной: я должен был просить проведения мобилизации венгерской армии мирного времени и отправки по крайней мере ее половины для участия в запланированных летних операциях. В это время Венгрия располагала примерно 23 бригадами в процессе превращения их в малые дивизии, в том числе горно-стрелковые бригады и кавалерийские части, не считая оккупационных войск, которые уже были переданы или обещаны военному министерству в качестве служб безопасности в тылу. Кроме посещения имперского администратора [Хорти], военного министра [фон Барта], премьер-министра [фон Бардосси] и других, я принимал участие на двух отдельных утренних, весьма обстоятельных переговорах с начальником Генерального штаба и военным министром.
В первый день мы не продвинулись дальше продажи лошадей, за которых мы могли бы расплатиться с ними поставкой большой партии оружия. Естественно, в этом вопросе я пошел на уступки, поскольку без противотанковых орудий, стрелкового оружия и прочего современного вооружения венгерские войска окажутся бесполезными для нас перед лицом вооруженных современным оружием русских. Но когда этим вечером Штомбателий сам отвозил меня на своей машине на устроенный для генералов большой банкет, он вдруг неожиданно спросил меня, о каком необходимом мне количестве «легких дивизий» я просил его сегодня утром. Задумавшись на мгновение, я ответил: «Двенадцать!» Он сказал, что он тоже подумал о таком количестве; он может пообещать мне девять легких пехотных дивизий и еще одну довольно слабую танковую дивизию и добавил, что он собирается сформировать для нас и вторую танковую дивизию, если мы незамедлительно пошлет им танки, которые фюрер лично обещал имперскому администратору. Кроме этого, в наличии осталась только кавалерийская дивизия, которую Хорти на данный момент ни за что не отдаст. Если я буду добиваться обещания от имперского администратора во время завтрашнего визита, он поддержит меня. Противодействие бы тогда шло только от военного министра и самого Хорти, который, под влиянием премьер-министра, боялся намерений Румынии и парламента. Так, за эти несколько минут, до того как наша машина остановилась перед дверями отеля, между нами и было достигнуто соглашение. Я был доволен его итогом, поскольку несколько хорошо экипированных и хорошо обученных дивизий были для нас более ценными, чем многочисленные подразделения со слабой боевой мощью.
Хотя на следующее утро в наших трехсторонних переговорах все еще и возникали разные критические пункты, когда мы дошли до обсуждения деталей, где мне противостояли две других стороны, а в одном вопросе мы столкнулись так, что мне даже пришлось пригрозить прервать переговоры, но в конечном счете мы все-таки выработали соглашение и зафиксировали его на бумаге, особо оно касалось масштабов и графика поставок немецкого снаряжения.
Моя аудиенция у имперского администратора прошла более гладко, чем я ожидал, так как начальник Генерального штаба явно подготовил для этого почву. Этот пожилой господин был в очень хорошем настроении, и его отношение ко мне было весьма любезным. В конце аудиенции германский посол устроил банкет, на котором особое впечатление на меня произвел разговор `a deux [43] с премьер-министром Бардосси: он сказал мне, что он прекрасно понимает, что эти десять дивизий будут использоваться на Восточном фронте как отдельные силы от запланированного нами укрепления сил безопасности, патрулирующих оккупированную русскую территорию, но он серьезно обеспокоен тем, что совершенно не представляет, как он объяснит парламенту венгерского народа, почему они должны участвовать в войне Германии. Люди совершенно не готовы к этому. Никто из них, сказал он, и не думает о войне, возможно, только против Румынии. Я сказал ему, что теперь для этой борьбы с большевизмом Европа должна приложить все усилия, и совершенно непонятно, как они в такой момент могут думать о сведении старых счетов с Румынией: это было выше моего понимания! На этом наш разговор закончился, так как обед был подан. Вечером я вылетел обратно в штаб-квартиру фюрера. Не сомневаюсь, Штомбателий был самым дальновидным из них; он оказывал весьма сильное влияние на имперского администратора. Таковым, во всяком случае, было мое впечатление.
43
Наедине (фр.). (Примеч. пер.)
После того как 11-я армия под командованием генерала фон Шоберта, ведя наступление из Румынии совместно с румынскими войсками, в августе 1941 г. соединилась с группой армий «Юг» и после нескольких тяжелых сражений освободила от врага Бессарабию, в штаб-квартире группы армий «Юг» фельдмаршала фон Рундштедта состоялась первая встреча маршала Антонеску с фюрером. После военного совещания и переговоров на высшем уровне фюрер лично, в присутствии фон Рундштедта и меня, наградил Антонеску Рыцарским крестом; и было очевидно, что румынский маршал вполне заслужил это. По оценке группы армий, его исключительно деятельное вмешательство и личное влияние на румынских офицеров и солдат было достойно подражания; эти качества, как отмечали его немецкие помощники, характеризовали военную выправку этого главы государства.
Конечно же Муссолини не желал отставать от Венгрии и Румынии и предложил фюреру итальянский легкий (механизированный) корпус, в ответ на танковый корпус Роммеля в Африке. Военное министерство взбесило такое предложение, поскольку они не считали это справедливым возмещением, потому что было нерационально возлагать такую ношу на нашу перегруженную этим летом систему железных дорог, поскольку итальянцы могли быть переброшены на фронт только за счет уменьшения необходимых военных поставок.
Пока итальянцы продвигались к фронту, Муссолини, по приглашению фюрера, прибыл во вторую штаб-квартиру Гитлера, расположенную в Галиции. Два штабных поезда были переведены в специально приспособленный для этого железнодорожный туннель. На следующее утро, на рассвете, мы все, на нескольких самолетах, вылетели в Умань к фон Рундштедту; после общего военного совещания и рассказа Рундштедта о битве за Умань мы на автомашинах выехали осмотреть итальянскую дивизию.