Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945
Шрифт:
Первым, и совершенно необъяснимым, эпизодом была публикация в газетах западных держав точной копии нашего плана нападения. По крайней мере, одна фраза фюрера из «базовой директивы» была воспроизведена настолько точно, что совершенно не оставалось сомнений, что где-то в цепочке произошло предательство. Подозрение фюрера пало на штабы, и предварительное расследование выявило новые факты: он вновь стал обвинять Генеральный штаб, который, как он говорил, мог быть единственным источником этой измены.
На самом деле, как обнаружилось следующей зимой, виновником предательства оказался офицер из оперативного штаба военно-воздушных сил, служивший в их разведывательном отделе, который установил контакт со шпионской сетью врага. На большом процессе
Вторая беда произошла, когда самолет офицера штаба дивизии потерпел аварию на нейтральной полосе Восточного фронта; он вез личный приказ фюрера для генерала корпуса армии Штумме о его действиях во время большого наступления, которое должно было начаться всего через несколько дней. Несчастный офицер сбился с курса и вместе с документами попал в руки к русским; сам он был убит на месте. Негодование Гитлера против замешанных в этом деле – командующего генерала, начальника штаба и командира дивизии – в итоге привело к военному суду перед военным рейхстрибуналом под председательством Геринга. Благодаря ему и моему собственному участию эти обвиняемые офицеры были оправданы и вновь возвращены на службу на других должностях. Достойный генерал Штумме был убит в бою несколькими месяцами позже, будучи представителем Роммеля в Северной Африке.
После трехдневного сражения нам наконец-то удалось прорваться к Воронежу, и теперь началась битва в самом городе за переправу через Дон; тогда-то и стали возникать первые опасения насчет правильного руководства фон Боком группой армий, поскольку, по мнению Гитлера, он слишком завяз в сражениях, вместо того чтобы повернуть на юг (совершенно не беспокоясь о судьбе Воронежа или о своих флангах и тылах) и завоевывать территорию вдоль Дона настолько быстро, насколько это возможно.
В его ссорах с Гальдером я вновь видел нарастающий кризис руководства и посоветовал фюреру самому вылететь к фельдмаршалу фон Боку и лично обсудить с ним это. Мое предложение было принято. Я сопровождал фюрера в этом полете, в то время как Гальдер предоставил штабного офицера из оперативного департамента военного министерства. Как обычно, фюрер обрисовал фон Боку свою базовую стратегию и обсудил с ним, вполне дружелюбно, каким способом он хотел бы продолжить эту операцию.
Все стороны были весьма дружелюбны, что, я должен признать, разочаровало меня, поскольку фюрер только слегка коснулся того вопроса, который прежде всего занимал его и который он еще днем так уверенно заклеймил как грубейшую ошибку. Меня это очень рассердило, и, что весьма необычно, меня покинула моя обычная сдержанность, и я прямо сказал Боку о том, что хотел фюрер, надеясь, что последний теперь также выскажет ему свои претензии более ясно. Но этот момент прошел незамеченным, поскольку все стали подниматься на обед. Мне все-таки удалось найти возможность сказать начальнику штаба группы армий, генералу фон Зодернштейну, вполне открыто, почему фюрер прилетел сам лично и что было у него на уме.
После обеда, который прошел в той же любезной атмосфере, что и совещание, мы вылетели обратно в штаб-квартиру фюрера.
Итог всего этого был отрицательным: уже на следующий день, когда Гальдер выступал на совещании, Гитлер вновь начал ругаться на непокорных и некомпетентных руководителей группы армий: но виноват в этом был только сам фюрер, я сам был очевидцем того, как он ходил вокруг да около, вместо того чтобы ясно выразить то, что он хочет. Поэтому нам – Гальдеру, Йодлю и мне – вновь пришлось смириться с этим.
Я упомянул этот эпизод только потому, что я очень хорошо знал эту слабость Гитлера при «ведении переговоров» с далекими от него, но занимающими высокие посты генералами. У меня сложилось впечатление, что он был весьма смущен и потому был вынужден принимать не свойственную ему позицию скромной сдержанности, в результате чего эти генералы, которые довольно редко встречались с ним, совершенно не могли понять всей сложности ситуации. Они даже представить себе не могли, что их подозревали в неповиновении и неуважении к Гитлеру как к фюреру и Верховному главнокомандующему вооруженными силами. В этом отношении – не говоря уже о его врожденной подозрительности – Гитлер был весьма чувствителен и обидчив. Таким образом начали зарождаться предпосылки к увольнению фон Бока, и уже через несколько недель его заменил фельдмаршал барон фон Вейхс.
Для операции на Кавказе предназначалась заново сформированная группа армий «А», для которой уже был подготовлен оперативный штаб. Возник вопрос о подходящем главнокомандующем для этой группы; Гальдер и я – совершенно независимо друг от друга – предложили имя фельдмаршала Листа. Гитлер колебался и никак не мог решиться, в то же время и не объясняя, что он имел против него. Наконец, когда на принятие решения уже не оставалось времени, мы вместе с Гальдером поговорили с Гитлером об этом, и после длительных колебаний он дал свое согласие. Но при первой же операции, проведенной этой группой армий, когда она продвинулась за Ростов и готовилась развернуться в глубь Кавказского района, возникла новая волна необоснованных обвинений против Листа: тотчас же возникли заявления, что он помешал танковым соединениям СС прорваться к Ростову или начал слишком поздно и атаковал слишком осторожно и т. д., хотя каждый из нас знал, что он действовал согласно отдававшимся ему приказам.
Через несколько недель Лист прибыл с докладом в штаб-квартиру фюрера в Винницу; я сам был в Берлине, но по возвращении был вынужден выслушивать жалобы Гитлера, что это я несу ответственность за то, что предложил имя этого неподходящего человека, поскольку он производил самое наихудшее впечатление, кроме того, совершенно не ориентирующегося: он явился к нему, принеся карту, напечатанную в масштабе один к миллиону, и даже не отметил на ней никакие диспозиции своих войск, и т. д., и т. п. А когда я возразил, что он, Гитлер, сам специально запретил возить подробные карты на самолетах, он яростно обернулся ко мне и закричал, что Геринг также присутствовал на этом совещании с Листом и тоже был весьма возмущен всем этим.
Неудачный полет, совершенный Йодлем в горнострелковый корпус, базировавшийся преимущественно на Кавказе и ведущий сражения за горные перевалы, ведущие к Черному морю, вывел этот кризис на максимум. Йодль подробно переговорил с командующим этим горно-стрелковым корпусом генералом Конрадом и с фельдмаршалом Листом о безнадежности ситуации, и по возвращении он этим же вечером доложил фюреру, что вынужден был согласиться с мнением Листа, что поставленная перед ним задача была невыполнима. Я опущу подробности этого дела – Йодль, может быть, расскажет о них лучше, чем я. В любом случае, доклад Йодля – который на самом деле не представлял ничего, кроме мнения самого Йодля и Листа, – лишил фюрера дара речи, а затем вызвал ужасающую вспышку ярости. Это опять произошло из-за кризиса доверия и патологических подозрений, что его генералы в заговоре против него и пытаются саботировать его приказы, находя этому, по его мнению, жалкие отговорки. Им овладела idee fixe захватить прибрежную дорогу вдоль Черного моря и над западным отрогом кавказских гор; он считал, что его генералы не могли понять все достоинства этой стратегии и по этой причине противостояли ему. Чего он совершенно не хотел понимать, это того, что огромные трудности материального и технического снабжения из-за горных дорог делали эту операцию совершенно невыполнимой.