Мемуары негейши
Шрифт:
– Правда? Ну, я не пил, честное слово. Кстати, твой запах всё еще на моей подушке. С того раза, когда ты пришла вздремнуть ко мне.
Мы стояли в темноте, обнявшись. Я уткнулась носом в его грудь и случайно коснулась губами креста. В тот день я впервые испытала странное, неведомое мне ранее чувство, для которого я до сих пор не нахожу слов. Может, их и нет в нашем русском языке, а может, и в других.
Телефон пронзительно заиграл. К тому, что мои родственники не умели звонить вовремя, я уже привыкла. Впрочем, кому я вру? К этому невозможно привыкнуть. Выслушав недовольную речь о том, где меня
«Ладно бы я была пьяна. Но что в прошлый раз, что в этот, я трезва. Отчего же тогда я не понимаю, где нахожусь, когда иду обратной дорогой?»
– Раз уж ты пахнешь хмелём, может, от тебя можно опьянеть? – игриво спросила я, не сказав Сергею о своих пространственных ощущениях, решив, что он посчитает меня чокнутой.
Репрессии «Аргументов недели»
Отношения отношениями, а работа в редакции «Аргументов недели Юг» продолжала кипеть. Перед каждым номером газеты Сергей создавал группу в соцсетях. И вот, в ноябре, надо было приступать к следующему выпуску. Тогда мой «суровый» редактор открыл чат «№ 46 и репрессии». Он обратился ко всем сочувствующим…то есть работающим со следующей речью:
– Господа! Товарищи! джентльмены и джентледи! В эту суровую для редакции годину мы не можем далее терпеть то, что терпим. А именно, нарушение сроков сдачи материалов, несоблюдение требований к их оформлению, увядающую дисциплину и крепнущую безответственность!
Поэтому суд-тройка постановляет:
1. Кто не желает далее участвовать в работе редакции, и намерен появляться только эпизодически, тот может честно заявить об этом, и мы не будем более тревожить его покой, пусть занимается более важными делами, раз они у него есть. Мы не будем испытывать в его адрес ничего плохого, просто сэкономим время и нервы ему и себе.
2. Кто выбирает сопричастность коза ностра, тот должен облачиться в хламиду кроткого и самоотверженного служения, ибо ежели не готов он к службе на Стене в преддверии зимы, то характеристики и практики подписаны ему не будут.
К сему добавлю, что здесь нет ничего личного, и это, в общем-то, нормальная практика в изданиях, просто цена за открытость и демократичность начинает становиться лично для меня непосильной.
Имеющий уши да слышит.
Я, мирно попивающая какао дома, едва не поперхнулась, почитав обращение Сергея. Он обожал древние античные тексты и иногда любил изъясняться на древнегреческий лад.
Иногда, когда молодое поколение совсем отбивались от рук, Сергей переходил к более серьёзным угрозам.
– Так просто возьмёшь и уедешь, не написав ни одного текста? Какой пример ты подаёшь подрастающему поколению? А ну как прокляну? Отрекусь? Можешь оставаться в Европе. Ага-ага…
– Серееежа, я сплю.
– «Я всё сказал» (с).
– Немецкий братвурст растопит твое сердце).
– Серьёзно. Я тебя буду запинывать в самолёт назад, когда прибудешь.
– Хахаха. Я скажу австрийцам, что на родине мне
– Можешь просить убежище.
В действительности, если отбросить шутки, газета придерживалась довольно либеральных взглядов, что не так часто встречается в журналистике. Список предложенных редактором тем был в духе «Русскую идею увезли в Майами» или «За кого будет графа против всех».
– Что думаете про поджоги машин? У кого есть в полиции знакомые, которые могут инфу слить? – вытягивал из нас признаки жизни Сергей.
– Давайте я с поджогами разберусь. Какая-то мутная история: с двойным, если не с тройным дном, – отвечал самый старший (после Сергея, конечно же) журналист в нашей команде.
– Поджоги, ложные заминирования, суета. Всё это напоминает создание тумана перед тем, как реально где-то жахнут… – развивал тему мой редактор.
И параллельно консультировал меня в личных сообщениях по моим темам. В том далёком ноябре, когда я захотела написать серьёзную аналитику о некачественных детских товарах в регионе, Сергей взялся тщательно разбирать мою задумку.
– Надо проанализировать социальные причины этого явления. Можно использовать советский опыт: почему тогда некачественной продукции было трудно прорваться на прилавки? Почему теперь производители идут на это, что их толкает? Почему тут не помогут запретительные меры и контроль?
В такие моменты я понимала, насколько пока узко мыслю, не умею докапываться до сути. И заодно осознавала, что под таким руководством уж точно однажды научусь.
Он, она и масоны
Первые прогулки с моим редактором проходили в основном на Чкаловском, втайне от родителей. Я всё ещё не могла поверить, что моём городе есть район, где настолько много зелени. Здесь располагались как минимум четыре рощи, плавно перетекающие друг в друга. Каждая из них была волшебна по-своему. Лесной массив, прилегающий к дому Сергея, граничил со школой. Мы наблюдали, как мальчишки и девчонки тайком сбегали сюда, чтобы поделиться своими секретами, скурить одну другую сигаретку, поворковать между собой.
Держась за руки, мы шли по аллее, скрывающей учебный корпус, и обсуждали книги, которые я читала на тогдашнем втором курсе, а Сергей, давным-давно выпустившийся из университета, – лет эдак 8 назад.
– Пытаюсь понять вторую часть «Фауста». Гёте – чёртов гений.
– Всего лишь талантливый масон.
– Не веришь в гениальность?
– Да эти ребята варились в собственном соку в ложах и обменивались идеями. Это считай коллективное творчество.
– Но тогда, получается, всё есть коллективное творчество. Так как всё человек создает под влиянием беспрерывного обмена идеями, мыслями, чувствами.
– Всё да не всё. В эпоху возрождения и новое время можно прям проследить творческие гнёзда, буквально пропихивавшие с помощью литературы и искусства некоторые идеи в общественное сознание.
Мои познания в масонстве оказались скудны и я, ловко перебравшись через взявшийся из ниоткуда овраг, сменила тему.
– В «Фаусте» есть момент, где Бог говорит, что люди созданы рабами божьими. Во время обсуждения книги наш преподаватель спросила, как мы считаем. В аудитории воцарилась тишина…