Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению
Шрифт:
ИИИИ ЭЭЭЭ ОООО ЮЮЮЮ ОФФФ? ААА!
Окруженное тайной!
ЭИ АААА ОФФФ!
О существо, созерцающее эоны.
Окруженное тайной!
а е е в в в и и и и ю ю ю ю ю ф ф ф ф ф ф
О сущий во веки веков.
Окруженный тайной!
И эа аио в глубинах души!
О сущий ю-псилон во веки вечные!
Ты – это мы!
Мы – это ты!
Я воистину воздаю хвалу тебе.
Ибо познал тебя;
Твое, О Иисус! Смотри О навечно о-мега.
О навечно э-псилон, О Иисус!
О вечность, О вечность!
О бог безмолвия, умоляем тебя, Ты наше царство покоя. О Сын, Эс, Эс, эпсилон!
Подними человеческое существо
Закончив литургию, магистр помог мне вылезти из емкости. Он прикоснулся своими губами к моим, приветствуя и благословляя меня поцелуем. Со столика за его спиной он взял мою новую белую одежду крещения, надел мне ее через голову, покрыв мое нагое тело.
– Приветствую тебя в общине истинно верующих, Пеппе, – сказал он тихо и со всей нежностью и заботливостью матери (настоящей матери, которой я никогда не знал) прижал меня к себе.
– Благодарю, магистр, – ответил я, тронутый до самой глубины души.
Да, я действительно родился заново.
1520
Меня снова прервали. Ко мне в комнату ворвался Лев, сжимая в пухлой руке какую-то книгу. Лицо его раскраснелось, глаза были гневно выпучены.
– Ты читал, что теперь говорит этот немецкий ублюдок? – закричал он, яростно размахивая в воздухе книгой.
– Ваше Святейшество, сейчас почти полночь…
– Во имя костей Господа, плевать мне, который сейчас час! Сперва он сжигает мою буллу на базарной площади, а теперь у него хватило наглости прислать мне с каким-то раболепным посланцем копию своей диатрибы!
– Если Ваше Святейшество успокоится…
– В задницу спокойствие! Слушай, Пеппе, слушай, какого дерьма навалил этот нечестивец!
Лев открыл книгу и начал читать вслух, расхаживая взад и вперед, временами просто задыхаясь от ярости.
– Как он ее озаглавил? – спросил я устало.
– An Den Christlichen Adel Deutsches Nation. Какая жаба! Жополиз! Членосос! Как он посмел обращаться к дворянству немецкой нации через мою голову?! За кого он себя принимает? За второго Папу? Только послушай… послушай, Пеппе!
– Хотя канонизация святых, возможно, и была хороша в прежние времена, сейчас такой порядок определенно плох. Как и многое, что было приемлемо в прежние времена, – посты, церковная собственность и украшения – сегодня постыдно и оскорбительно. Так как очевидно, что канонизации святых делаются не ради божественной славы или духовного блага христиан, а лишь ради денег и репутации! (Кровь Господня!) Одна церковь хочет превзойти другую и не хочет делиться преимуществами с другой церковью. В эти злые времена злоупотребляют даже духовными ценностями для достижения мирских благ, так что все, даже сам Бог был поставлен на службу стяжательству (я бы приказал ему яйца оторвать, если бы они у него были!). Эти преимущества лишь способствуют расколу, сектам и гордыне. Церковь, имеющая преимущества, смотрит на другие свысока и возвышает себя. Однако божественные ценности являются общими для всех, служат всем и должны способствовать единению. Но Папе нравится все так, как есть. (Святотатственная, мстительная скотина!) Ему не понравилось бы, если бы христиане были равны и объединены вместе.
Здесь следует сказать, что все церковные вольности, буллы и все прочее, чем торгует Папа в своей лавке в Риме, должны быть отменены, не должны приниматься во внимание или должны быть распространены на всех. Но если он продает или дает особые вольности,
Совет мой таков: если это безрассудство не может быть запрещено, то каждому честному христианину следует открыть глаза и не позволить сбивать себя с пути буллами, печатями и всем их суетным великолепием. Пусть он останется дома в своем приходе и довольствуется лучшим: своим крещением, Евангелием, своей верой, своим Христом и своим Богом, который тот же Бог повсюду. Пусть Папа будет слепым поводырем слепых. Ни ангел, ни Папа не сможет дать вам столько, сколько дает Бог в вашей приходской церкви. Дело обстоит так, что Папа уводит вас от даров Бога, данных вам бесплатно, к своим дарам, за которые вы должны платить. Он дает вам свинец вместо золота, шкуру вместо мяса, шнурок вместо кошелька, ушную серу вместо меда, красивые слова вместо блага, букву вместо духа. Вы все это видите перед своими глазами, но упорно не замечаете. Если вы намереваетесь уехать на небо на его дешевых бесовских безделушках, то эта колесница скоро сломается и вы упадете в Ад, и не во имя Бога живого!
Лев прервал чтение. Он тяжело дышал, ловил ртом воздух. Лицо его опасно побагровело. Я всерьез подумал, что он сейчас доведет себя до сердечного приступа. Лев в гневе швырнул книгу на пол.
– Ваше Святейшество, прошу вас, – это всего лишь риторика крестьянина!
– Я его сожгу, клянусь!
– Язык сточных канав. Я все время слышал такое вокруг себя в детстве в Трастевере. Любая пропитая блядь напишет лучше.
Я с сожалением посмотрел на мемуары, лежащие передо мной на столе. В самом деле жаль, у меня тоже неплохо писалось, пока Лев меня не прервал.
– Я его живым зажарю, Пеппе, – выговорил Лев, немного успокаиваясь. – Я буду смотреть, как он горит в этой жизни, и буду тешить себя мыслью о том, что в следующей он будет гореть вечно. Этот человек – зараза, Пеппе. Его надо уничтожить.
– Да, Ваше Святейшество.
– Что ты там пишешь? Вот там, на столе.
– Ничего.
– Пишешь ничего? Действительно литературное достижение. У других это получилось не нарочно…
– Как у Лютера, – сказал я.
– …но ты делаешь это умышленно. Как умно. Могу я посмотреть этот шедевр, состоящий из ничего?
– Лучше не надо, Ваше Святейшество. Это… ну… довольно личное.
– Как же «ничего» может быть личным?
– Я выразился фигурально, и Ваше Святейшество это прекрасно поняли.
– Не может быть ничего личного в том, что касается Папы.
– Скажите это своей курии, Ваше Святейшество.
– О, я уже пробовал, поверь…
Лев как-то странно и задумчиво посмотрел на меня; его отстраненный взгляд был направлен в себя, и я понял, что его уже нисколько не интересует характер моих записей.