Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Мэдсен Дэвид

– И Папа устал от этой дискуссии, – сказал он обиженно. Прекрасно понимая, что разочаровал меня. – И давай, чтоб этого больше не было.

Надо сказать, что в первые несколько лет своего правления Лев хотел, чтобы очень многих дел «больше не было», но политическая необходимость заставляла уделять им значительное внимание. Лев быстро понял, что осмотрительность не помешает, что впоследствии, как вам известно, было истолковано как нерешительность. В самом начале, однако, до того как происки государств и амбиции королевств вынудили Льва для служения Святой Матери Церкви изучить науку тайной стратегии, его в первую очередь занимали дела семьи.

Итальянцы – люди, по природе любящие дом и семью (в чем одна из причин, по которым мое детство было таким несчастным, так как и то, и другое в моем случае было недостойным любви), но Лев просто помешался на своем

доме и на своей семье. Как только Конклав избрал Льва Папой, его брат Джулиано и кузен Джулио приехали в Рим, что также сделал и его племянник Лоренцо, сын его брата Пьетро. Лев немедленно сделал их римскими патрициями, и церемонию эту провел с большой помпой в Капитолии. Вообще-то Джулиано своим отцом Лоренцо Великолепным предназначался к мирской деятельности, но здоровье его оказалось никудышным (а также и его способности, если уж об этом говорить), так что Лев оставил его в Риме, дав ему звание «генерал Церкви», что было всего лишь почетным титулом. Задача же править Флорентийской республикой выпала Лоренцо, хотя ему исполнился всего двадцать один год, так что 10 августа 1513 года в первый год понтификата Льва он вернулся во Флоренцию. Естественно, он носился между двумя городами, как синежопая муха, хватая что только можно каждый раз, как возвращался в Вечный город.

Флорентийская республика в то время управлялась почти так же, как и при Лоренцо Великолепном: по всем вопросам законы издавали два совета, один состоял из семидесяти пожизненно избранных членов, другой – из ста, которые сменялись через каждые полгода. Но ученики, сторонники, сикофанты и подхалимы семьи Медичи составляли большинство в обоих советах, и это означало, что все, что Лоренцо хотел, Лоренцо получал: он жил в прекрасном дворце на Виа-Ларга, проявлял щедрость и дарил милости прямо как монарх – или Папа, вполне можно сказать. Так что независимость республики была лишь формальной – вся власть принадлежала дому Медичи. В сентябре 1513 года празднику Святых Козьмы и Дамиана, святых покровителей Медичи, был придан статус народного праздника Флоренции.

Лоренцо, казалось, обладал всеми качествами, которые должны были бы сделать его достойным племянником Папы из семьи Медичи, к тому же его мать Альфонсина Орсини постоянно побуждала Лоренцо стремиться к власти. Она выдумывала самые тщеславные планы, включая и план получить княжество Пьомбо. Ей не терпелось увидеть корону на голове своего сына, и что это за корона, большого значения не имело. С удивительной принципиальностью сам Лев всячески противился этой идее; я думаю, что каким-то образом, благодаря интуиции, которую сам он полностью не осознавал, но тем не менее которой доверял, Лев видел в Лоренцо будущий упадок семьи Медичи.

Ну, а теперь к Его Высокопреосвященству кардиналу Джулио де Медичи! Джулио жил довольно тихо в Ломбардии в монастыре святого Иоанна, но вступление Льва на престол Петра резко оборвало период его безвестности. Девятого мая 1513 года он стал архиепископом Флоренции, а после того, как вопрос о законности его рождения был улажен (его «отец» был убит членами рода Пацци), 23 сентября 1513 года он был назначен кардиналом. Джулио никогда мне не нравился. Даже до того, как я слышал, как он шептался с Лоренцо в коридоре, замышляя что-то против Льва, у меня не лежало к нему сердце. Я ему не доверяю, и, думаю, Лев делает глупость, доверяя ему; как я уже сказал в начале этих мемуаров, Лез слеп, когда дела касаются семьи. Люди говорят мне, что находят Джулио мягким и добрым человеком, с довольно вялым темпераментом, но я не могу согласиться с их мнением. То, что он склонен к меланхолии, – это правда, но само по себе это еще не указывает на мягкость характера, и я убежден в том, что его меланхоличность происходит от сравнения им того, что он хочет, и того, что смог получить на самом деле. Я считаю, что его самосозерцание (а на вид действительно кажется, что он занят самосозерцанием) на самом деле – лишь постоянные раздумья над собственными тщеславными устремлениями. Он все время замышляет козни, в частности вместе с племянником Папы Лоренцо, которого он приобщил к тайному пороку. Каждый раз, когда Лоренцо приезжает в Рим, Джулио делает все, чтобы тот по-настоящему оттянулся. Мать Лоренцо Альфонсина предупредила сына о дурном влиянии Джулио, но Лоренцо только дерзко ответил: «Io mi voglio dare piacere hora ch'io sono giovane et ch'io posso per haver un papa…»

Говорят, что Альфонсина пнула его по яйцам.

Бернардо Довици, известный как Биббиена, по имени своего родного города, тоже был сделан кардиналом

в первый год понтификата Льва. Я, кажется, уже говорил, что Биббиена мне нравился, но он и Серапика были постоянно в ссоре, из-за чего атмосфера в папском доме иногда бывала, мягко говоря, прохладной. До этого Биббиена уже много лет был тесно связан с семьей Медичи. Во Флоренции он наблюдал за обучением юного Джованни, до того как стать его личным секретарем. Он также разделил ссылку Медичи и упорно отстаивал интересы Льва перед Папой Юлием. Наконец, как вам известно, Биббиена тайно и неутомимо трудился в пользу Льва во время Конклава – как вообще-то и Серапика, хотя эти двое едва ли перекинулись даже парой слов. В первые годы правления Льва звезда Биббиены неизменно всходила, и у него был практически свободный доступ к Папе в любое время дня и ночи. Честно говоря, был он и у меня, и у Серапики, но у Биббиены было теперь звание кардинала, что Серапике безмерно досаждало.

При Иннокентии VIII, capo всех личных секретарей Папы, состоял segretario intimo, через которого проходили все дела и которому были доверены все секреты Папы. Эта особая должность неизбежно стала объектом истерической зависти других секретарей, и ею очень злоупотребляли. Биббиена убедил Льва реорганизовать эту систему, и значение поста segretario intimo было сильно ослаблено. На самом деле Биббиена просто вставил себя между Папой и segretario intimo, которым в то время был Пьетро Ардиньелло. Позднее Биббиену сменил Джулио де Медичи. Многие люди (кроме Серапики) очень завидовали власти и влиянию, которые присвоил себе Биббиена, особенно после того, как он сделался кардиналом. Государственные тайны зачастую доверялись только ему, а Джулио носился по дворцу и вульгарно ругался, жалуясь на то, что Биббиена был «помешанным на власти членососом» и «хитрым содомитом». На самом деле Биббиена не был ни тем, ни другим: Биббиена обожал красивых женщин, и его любовные похождения вызвали скандал даже среди папской курии, которая привыкла такие дела обычно не замечать. Он был, определенно, мирским человеком, преданным литературе и наслаждению искусством (но ведь и Лев тоже), однако он также не пренебрегал и развлечениями более грубого характера. В качестве организатора празднеств, которые включали в себя более чем оттенок вульгарности, Биббиена не знал себе равных, и Лев любил его за это. Даже после того, как его влияние начало уменьшаться, а влияние Джулио – расти, люди все еще называли его alter ego Папы. Один приезжий высокопоставленный венецианец заявил, немного с раздражением, что Биббиена – это «все и вся».

Лев, Биббиена, Серапика и я часто ужинали вместе в личных апартаментах Папы. Лев был, в сущности, миролюбивым человеком и очень хотел примирить Биббиену и Серапику, но, как я уже говорил, Лев мало что мог сделать, поскольку дело было в несовместимости характеров. Но он упорствовал в своих попытках, и эти неформальные soirees a quatre очень часто были просто невыносимы.

– Ну и как прошел день? – спрашивал обычно Лев довольно неловко, словно бездарный актер в третьесортной исторической драме.

– Лучше Биббиену спросите, Ваше Святейшество. Это ведь он его организовал.

– Я имел в виду твой день, Серапика.

– Я тоже.

– Эта рыба свежая?

– Лучше Биббиену спросите, Ваше Святейшество. Он нанимал повара.

– Да, заткнись ты, ради Христа! – обычно говорил наконец Биббиена.

– Ты разве что-то знаешь о Христе?

– Я запрещаю вам говорить так за моим… за нашим столом!

– Может быть, вам лучше, прежде чем приказывать, обсудить это с Биббиеной, Ваше Святейшество?

Затем обычно наступала ледяная тишина, которая лишь изредка нарушалась тогда, когда Лев пердел. Один раз после того, как Лев с треском выдал особенно густой и насыщенный заряд газов, Серапика взглянул на сидевшего на другой стороне стола Биббиену, ангельски улыбнулся и сказал:

– Ты что-то сказал, мой милый?

Что касается меня, я имел, конечно, и другие занятия, которые спасали меня от депрессии из-за всех этих перебранок и дрязг, а также отвлекали от постоянно снующих Джулио, Лоренцо и других менее значительных членов клана Медичи, постоянно высматривающих возможность послужить своим интересам – прежде всего финансовым. У меня в Ватикане были апартаменты, так же как и у Серапики, но и он, и Биббиена содержали частные дома еще где-нибудь – у Биббиены был собственный дворец в Бельведере, где он находил убежище от язвительного языка Серапики. Так что мне было просто необходимо иметь выход в другой, менее тесный мир, и этим миром было гностическое братство.