Мемуары
Шрифт:
/Колебания Протектора./ В этом году Виконт де Тюренн должен был один командовать армией Фландрии. Произошедшее под Валансьеном в конце концов дало понять Кардиналу, что если он и был прав с одной стороны, пожелав дать двух Генералов одной армии, он ошибся с другой, поскольку это порождало столь великие неудобства. Виконт собрал свои войска в окрестностях Амьена, куда Король явился собственной персоной устроить им смотр. Этот Генерал, прекрасно осведомленный о действиях Испанцев, счел, что он мог бы нанести славный удар в ожидании прибытия Англичан. Кардинал вновь отправил в эту страну того же дворянина, кто уже туда ездил, просить Кромвеля не сводить до половины, как тот хотел сделать, ту помощь, какую он пообещал Его Величеству; Кромвель оправдался невозможностью, в какой он находался в настоящий момент, сдержать данное слово. Он внушил этому дворянину, что изложение, распространенное Испанцами, столь сильно настроило дух Англичан против него, что ему было совершенно необходимо оставаться вооруженным в Королевстве; без этого средства для него не будет там никакой безопасности; в таком случае он бы подвергся серьезному риску вскоре в этом раскаяться. Его извинение показалось
Это дело долго оставалось в подвешенном состоянии; каждый из этих двух людей упорно хотел пересилить другого. В течение какого-то времени все это наводило на мысль, что Договор вот-вот разорвется. Но на самом деле не таково было намерение Кардинала, потому как он пообещал много денег Протектору и даже выплатил ему большую их часть; теперь же он потребовал или урезать эту сумму наполовину, или же исполнить Договор в полном его объеме. Кромвель, кто был бы вынужден тогда возвратить деньги, не пожелал об этом и слышать. Однако в то время, как все это еще обсуждалось в Лондоне, при том, что ни одна из партий не желала идти на уступки, Виконт де Тюренн, собрав свою армию, сделал вид, будто вознамерился маршировать в сторону моря. Он побаивался, если даст знать, что задумал напасть на какое-то другое место, как бы враги тут же не нашли бы средство противодействия; он обманул их этим ложным маршем, так что они уверились в нерушимости его решения взять Дюнкерк; они тоже потопали в ту сторону, дабы быть на месте и самим пропускать туда все то, что считали необходимым. Они уверились также, что сохранят этим и соседние города, за какие они испытывали ничуть не меньшее беспокойство, как и за другие. Виконт де Тюренн был счастлив увидеть, как они проглотили наживку. Итак, тут же начав разворачивать свой настоящий план, он отрядил Кастельно с частью Кавалерии для блокирования Камбре по ту сторону Эско. Сам же он ринулся блокировать его по эту сторону, отдав приказ Пехоте следовать за собой со всей возможной поспешностью.
/Осада Камбре./ Как в самом городе, так и в цитадели, насчитывалось не более шести сотен человек, и это было практически ничем в сравнении с тем количеством войск, какое потребовалось бы для надежной их защиты. Итак, Виконт де Тюренн рассчитывал сделаться мэтром этого города в самом скором времени. Он ожидал лишь свою Пехоту, намереваясь начать осаду с возведения укрепленных линий вокруг собственного лагеря. Он и не думал строить линии обороны вокруг самого города, не предвидя никакой опасности от гарнизона по причине его слабости. Но, к несчастью для него, в тот же день, как Кастельно обложил место, это было двадцать девятого мая, Принц де Конде, выйдя из Брюсселя, дабы устроить смотр своей Кавалерии, встретил на дороге человека, кого Комендант Камбре послал предупредить Дон Жуана о том, что враги находились под стенами его города. Он абсолютно не колебался в выборе решения в столь чрезвычайной ситуации. Он оценил, что пока он дождется полного сбора его армии для подачи помощи городу, или он будет взят до его прибытия, или, по меньшей мере, линии обороны лагеря будут уже готовы; тогда же он будет принужден дать сражение, успех которого далеко не предрешен. Между тем он счел, так как событие не казалось ему вполне определенным, что лучше уж он сразу пойдет туда вместе с Кавалерией, какой он намеревался дать смотр; итак, явившись на поле, назначенное им для сбора, он не стал забавляться видом поэскадронного прохода ее перед ним; он разом бросил ее прямо оттуда на Камбре. Дорога туда была так далека, что он смог прибыть лишь к ночи с последнего числа мая на первое июня. Виконт де Тюренн установил там очень строгий ночной дозор; не то чтобы он предвидел, что с ним вскоре случится, но просто из страха, как бы Коменданты каких-нибудь близлежащих испанских городов не предприняли оказания помощи Камбре. Он не желал давать им над собой такого преимущества, как возможность говорить, якобы они нанесли ему подобное оскорбление, тем более, что эта Нация уже была преисполнена гордостью от другого преимущества, какое она получила в первые дни весны. В самом деле, после того, как они упустили Сен-Гийэн в течение последней кампании, они, наконец, отбили его в начале этой, 22 числа марта-месяца.
/Диверсия Принца де Конде./ Но каким бы великим Капитаном ни был Виконт де Тюренн, когда он имел дело с Принцем, кто был им ничуть не меньше, чем он сам, ему ни к чему не служили ни бдительность, ни хитрость, приобретенная им за долгие годы службы на войне. Месье Принц, знавший всю Фландрию лучше, чем знал собственный дворец Конде, указав своим войскам место, где Виконт де Тюренн выставил наилучшую охрану, потому как именно оттуда тот ждал поддержки городу, если к нему двинутся в настоящий момент, выбрал совсем другую дорогу, чем эта, дабы избежать столкновения с ним. Он не ошибся; Виконт подстерегал его как раз там, где он указал, распорядившись поставить незначительнейшие из своих войск с той стороны, откуда тот и нагрянул. Он даже уверился, что это место следовало оберегать, так сказать, только для формы. Эти войска охранения не должны были вроде бы быть, тем не менее, наихудшими, если судить по той милости, какой они пользовались подле Министра. Это были полки Мазарини и Манчини, но так как и те, кто ими командовал, и их Капитаны были куда лучшими Куртизанами, нежели вояками, едва они увидели появление первых эскадронов Принца де Конде, как вместо упорного сопротивления ради того, чтобы другие успели прийти им на помощь, они тут же попятились назад. Наконец, они повели себя в этих обстоятельствах ни более, ни менее, как если бы были составлены исключительно из женщин; напротив, полк Клерамбо, поддерживавший их, превосходно исполнил там свой долг. Потому он грозил некоторой опасностью Месье Принцу; но, счастливо увернувшись от него, тот повелел открыть себе ворота города, где он был принят, как триумфатор.
Виконт де Тюренн, предпринявший эту осаду лишь по причине слабости гарнизона, счел совсем некстати теперь, когда он получил в подкрепление такие добрые войска и такого великого Принца в качестве их главы, упорствовать в своем намерении. Он немедленно отступил, так что в мире узнали об этом последнем событии почти в то же время, как и о первом. В самом деле, всего лишь три дня отделяли их одно от другого, что показалось столь мало значительным тем, кто дотошно изучает новости, прежде чем в них поверить, что большинство из них не пожелало принять всерьез, будто это место было по-настоящему осаждено. Как бы там ни было, едва до Кардинала дошло это неприятное известие, как он отослал приказ своему дворянину, еще находившемуся в Лондоне, уговориться с Кромвелем обо всем, чего он от него хотел. Так как от Амьена, где пребывал тогда Двор, было совсем недалеко до Булони, где гонец, посланный им в эту страну, должен был преодолеть море, он ничуть не замедлил туда прибыть. Маршал д'Омон в то же время велел найти барку для его переезда, и так как путь оттуда до Англии занимает самое большее три часа, он явился в Лондон к следующему утру. Дворянин, к кому этот гонец должен был обратиться, разговаривал с Кромвелем уже час спустя, а когда они все согласовали, был отправлен приказ войскам, что должны были переправиться во Францию, незамедлительно отплывать. Суда были совершенно готовы, и войска находились уже на берегу моря; итак, отплытие осуществилось со всем вообразимым проворством, Полковник Рейнолдс принял командование вместо Мэлми.
/Англичане прибывают./ Эти войска соединились с нами в Тюпиньи и претендовали маршировать вместе с нами, не теряя времени, в сторону моря, дабы исполнить все, согласованное с Кромвелем. Но так как еще до осады Камбре Маршалу де ла Ферте было поручено осадить Монмеди, а случившееся перед другим городом обязывало помочь ему теперь, когда он в это уже ввязался, оказалось невозможным сделать то, чего требовал Полковник Рейнолдс. Он нашел такое положение дурным, потому как он перебрался во Францию гораздо менее ради продвижения наших дел, чем для устройства дел своей Нации. Итак, были употреблены все труды на свете, дабы втолковать ему, что надо запастись терпением до тех пор, когда предприятие Маршала будет завершено, а после этого у него будет сколько угодно времени для всевозможных дел. Но все, что только могли сказать Рейнолдсу, не сделало его более сговорчивым; наконец, потребовалось послать гонца в Англию, дабы заручиться приказом Кромвеля, чтобы заставить его прислушаться к голосу разума.
/ Взятие Монмеди./ Дворянин, кого Кардинал посылал в Англию для ускорения прибытия оттуда помощи этой Нации, уже не находился больше в этой стране, когда гонец Его Преосвященства туда добрался; итак, вынуждены были обратиться к Бордо, кто все еще был там послом, но тот, затаивший на сердце обиду по поводу того, что другие дела проплывали мимо его рук, может быть, не выполнил бы своего долга как следует, если бы он был в этом абсолютным мэтром. Но так как Король сам написал Кромвелю и объяснился в своем письме настолько хорошо, что посол просто не мог ничего испортить, Протектор удовлетворил его просьбу тотчас же. Таким образом, мы отправились в сторону Мезы, и Виконт де. Тюренн изловчился встать между отрядом врагов и Монмеди, наконец-то осажденным Маршалом; вся армия Испанцев явилась на соединение с этим отрядом, дабы постараться оказать помощь городу. Осада была долгой, и Комендант, по имени Монландри, необычайно там отличился. Но когда он, к несчастью, был убит своими же, пожелав разведать лично, что мы делали на передовом посту, показалось, его смерть отняла у осажденных всякое мужество. Они и защищались-то, так сказать, больше для очистки совести, в том роде, что вскоре мы сделались мэтрами этого места.
Король, кто с самого раннего возраста имел привычку проводить столько же кампаний, как и его армия, появлялся два или три раза при осаде, дабы поторопить ее успех. Все высокородные персоны, сколько их там ни было, не могли помешать себе восторгаться его редкими качествами. Он не боялся ни дождя, ни солнца, ни пыли, ни остальных неудобств, что как бы являются участью военных людей. Другим поводом восхищения для его армии было то, что он как бы затмевал своей доброй миной всех имевшихся при нем Куртизанов, претендовавших на то, что именно они были наиболее ладно скроены. Единственная вещь, какой находили возражения в нем, была та, что он, казалось, немного чересчур следовал советам Кардинала. Тот давал ему между другими и такие, что были хороши сами по себе, но ничего не стоили для Короля, по меньшей мере, ему их и не следовало усваивать. Он ему рекомендовал во всякий день быть экономным, потому как боялся, как бы Его Величество не предался великолепию, к чему он, казалось, имел склонность, и не пожелал бы узнать, что делается с его доходами, дабы иметь возможность ими довольствоваться. А так как он присваивал значительную их часть, он издалека предпринимал свои меры, из страха, как бы Король не заставил его вернуть награбленное, когда он разузнает обо всех злоупотреблениях, творимых Его Преосвященством.
Эти уроки, что не могли быть никем одобрены в тех намерениях, в каких они были преподаны Его Величеству, настолько, однако, запечатлелись в его душе, что Король во всякий день делал над собой насилие, дабы применить их на практике; за ним даже подметили столь большую бережливость, что когда он был на коне, частенько видели, как он снимал с рук перчатки и прятал их в карман, едва начинал накрапывать дождь. Вполне возможно, что этот принц поступал так только потому, что ему было неприятно ощущать промокшие перчатки на руках; но так как никогда не интерпретируют подобные вещи в добрую сторону, особенно, когда верят, будто совет исходит от особы, к кому не питают большой дружбы, этого вполне довольно, чтобы все это приписали Кардиналу, как лишний повод о нем позлословить.
Монмеди, продержавшись более двух месяцев, сдался на предложенных ему условиях, причем Испанцы не осмелились оказать городу помощь. Виконт де Тюренн всегда предупреждал каждый сделанный ими шаг; так что, не сумев проникнуть дальше вперед, не натолкнувшись на него, из страха перед неудачей, они лучше предпочли сами сделаться свидетелями потери этого места, чем подвергнуться риску выставить себя на гораздо больший позор, взявшись за предприятие, по их собственному мнению, превышавшее их силы.