Мемуары
Шрифт:
Эта бедная женщина совсем не ожидала, когда ее муж получил это Комендантство, быть присоединенной к числу тех, кого он имел приказ содержать под замком; она скорее рассчитывала, что у нее будет больше удовольствий и больше блеска, потому как вместе с должностью он получил и крупные доходы от нее; но он ей сказал, дабы она не надеялась ни на то, ни на другое, что ему нужны так же и ее глаза, как и его собственные, для охраны доверенных ему заключенных; а так как она начала рожать ему детей, следовало прямо с настоящего момента начинать копить ради них. Итак, под предлогом этих двух резонов он не желал больше, чтобы она выходила куда-либо, кроме как на мессу в ближайший женский монастырь Сент-Мари, ни чтобы она позволяла себе хотя бы минимальные расходы; да еще и выходила-то она только в своей огромной маске с громадным подбородочником, совсем так же, как если бы она страшилась загара; ее сопровождали два солдата замка даже в ее религиозных паломничествах, один якобы под предлогом подать ей руку, другой же, как ни в чем не бывало, принимал все меры, как бы кто-нибудь не сказал ей лишнего слова, или как бы ей не подсунули по дороге какой-нибудь записки. В общем, никогда еще мужчина не заслуживал больше, чем этот, сделаться рогоносцем. Он не стал им, однако, по моим сведениям, потому как то, что охраняет Бог, — в надежной сохранности, и в этом он был более удачлив, нежели мудр, поскольку, по его обращению с ней, это все, чего он заслуживал; но, к счастью для него, она оказалась добродетельной женой, что не так уж часто встречается в том веке, в каком мы
/Король и его Мушкетеры./ Но вернусь к моему сюжету; едва Месье Кардинал дал мне ту должность, о какой я недавно говорил, как я был завален письмами из моей стороны и из тысячи других мест с просьбами места мушкетера для бесконечного числа людей, кого мне рекомендовали со всех сторон. Бернажу, о ком я рассказывал в начале этой истории, отдал мне своего брата для представления его Королю, дабы Его Величество сказал мне, принимает он его или нет, поскольку без этого ничего и ни для кого нельзя было сделать. Потому я и неохотно ручался за всех тех, за кого меня буквально молили, из страха получить отповедь. Король желал, чтобы они были ладно скроены, имели состояние и были высокородными людьми. А это далеко не всегда сочеталось в одной и той же персоне, особенно в нашей стране, где, если первое и последнее из этих качеств встречаются часто, то другое настолько редко, каким оно просто не может быть в каком бы то ни было ином месте. Оно было, однако, еще более необходимо, чем все остальные качества, на посту вроде этого. Во всякий день надо было делать все новые и новые расходы, без чего не было никакого средства суметь там остаться. Король, кто получал единственное удовольствие от личного проведения с нами выучки, ежедневно приказывал что-то новое для ее усовершенствования, так что тот, кто предпринял бесчисленные шаги и использовал бесчисленных друзей, лишь бы сюда попасть, оказывался столь обескураженным три месяца спустя, что частенько хотел бы начать все сызнова. Король обычно собирал нас во дворе Лувра, как в зимние морозы, так и среди палящего лета. Он оставался там все три или четыре часа целиком, командуя нам все передвижения и построения, одно за другим. Его не заботили ни холод, ни жара, тогда как его Куртизаны частенько дули на пальцы, дабы согреться, или же извлекали платки из карманов, дабы утереть пот, струившийся по их лицам. Затем Король повелевал нам дефилировать три или четыре раза перед ним, бригада за бригадой, и позволял нам разойтись почти с сожалением, так ему нравилось находиться с нами.
/Любезность Месье Фуке./Эта страсть Короля должна была бы ободрить Герцога де Невера; но тут потребовались бы другие средства, чтобы заставить его оставить свою нерадивость, и так как он по-прежнему придерживался того же самого поведения, все заботы о делах Роты настолько прочно легли на мои плечи, что хотя я и был всего лишь помощником Лейтенанта, каждый рассматривал меня, будто бы я уже был но главе ее. Это привлекло ко мне бесконечное почтение со стороны Куртизанов и даже со стороны подчиненных Министров, каковыми были Сеньоры де Лион, ле Телье, Сервиен и другие. Не было ни одного из них, кто не выражал бы ко мне дружеских чувств, и Месье Фуке, кто все еще был Суперинтендантом, упрекнув меня в том, что я не заходил его навестить и ни разу еще не был у него на обеде, буквально вынудил меня пообещать ему незамедлительно туда явиться. Я отправился туда прямо на следующий день, потому как он уговаривал меня с такой доброй любезностью, что я счел бы себя недостойным оказанной им мне чести, если бы отложил хоть на единый момент сделать это. Он беседовал со мной во время почти всего застолья, потом, пригласив меня выйти в свой кабинет по окончании обеда, он мне сказал, что так как на посту, где я нахожусь, мне необходимо делать множество затрат, он был бы счастлив мне сказать, что когда у меня объявится нужда в чем бы то ни было, я не должен обращаться ни к кому другому, кроме него, всегда у него будет наготове к моим услугам тысяча экю и даже более крупная сумма, как только у меня появится в ней надобность, он же просил у меня в качестве всей признательности просто стать одним из его друзей и оказывать ему знаки внимания при случае. Я принял, как должно, эти проявления его доброй воли и принес ему мои нижайшие благодарности; тогда, прежде чем меня покинуть, он пожелал делом подкрепить свои обещания. Он необычайно настойчиво уламывал меня принять кошелек, где содержалось пять сотен луидоров, говоря мне, что это лишь задаток того, что он имел бы желание сделать ради меня. Но я ничего не захотел от него взять, из страха, как бы подобный демарш с моей стороны не был бы неприятен Его Преосвященству. Я извинился тем, что в настоящий момент не имел в них никакой надобности.
/Кардинал хмурится./ Он никак не удовлетворялся моим ответом до тех пор, пока я не пообещал непременно обратиться к нему, когда буду испытывать в этом какую-либо нужду. Я вовсе не вынуждал его меня упрашивать, потому как мне казалось, что я не вступаю ни в какие обязательства по отношению к нему. Только от меня зависело всегда говорить ему, будто бы я пребываю в изобилии, хотя мне и частенько приходилось поститься; итак, мы расстались самыми добрыми друзьями; но в тот же вечер я заметил, как Кардинал скорчил мне мину, когда я явился обхаживать его, как делал это обычно. Он едва удостоил меня взгляда; я проверил мое поведение, дабы посмотреть, не навлек ли я на себя такое дурное обращение моей же собственной ошибкой, и, не найдя абсолютно ничего, как мне казалось, что не соответствовало бы моему долгу, я настолько укрепился в этом, что последовал за ним в его кабинет, когда он пожелал удалиться туда совсем один. Он был изумлен, когда, повернув голову, обнаружил меня непосредственно за ним. Привратник позволил мне войти, видимо, полагая, будто бы он сказал мне следовать за собой, так что этот Министр спросил меня с угрюмым видом, кто это научил меня подобной дерзости войти туда, меня, кто отлично знает, что к нему не входят без приказа; я ему ответил, что моя невиновность и тот дурной прием, какой он мне оказал, явились причиной того, что я взял на себя такую смелость; должно быть, у него имелось что-то против меня, раз уж он смотрел на меня в такой манере, а так как я предпочел бы лучше умереть, чем жить в его немилости, я не стал остерегаться, входят ли туда лишь с позволения или же позволено безо всего этого обойтись. Он мне ответил, не заставив меня ожидать ни единого момента, что я был весьма неблагоразумен, присоединив еще и наглость к оскорблению; он прекрасно видел, как я вообразил себя чем-то великим, потому что я разговариваю с Королем, когда захочу; но он мне покажет в самом скором времени, что я еще не добрался туда, куда думал; Его Величество оказал честь ему поверить, дав мне должность на основании того хорошего, что он ему обо мне сказал, но тот же Король распрекрасно сможет у меня ее отнять, когда он его известит, насколько я был недостоин уважения честных людей; итак, он мне вскоре покажет, что от неблагодарности до кары совсем небольшая дистанция.
Другой бы, может быть, на моем месте растерялся, услышав от него такого сорта речи. Но что до меня, то я был скорее обрадован, чем удручен, потому как уверился таким образом, что сумею оправдаться, как только он объяснится яснее; я умолял его сделать это, под заверениями, какие я ему дал, что без необходимости ходить к Королю, дабы отнять у меня должность, я сам возвращу не только ее в его руки, но еще и отдам ему мою голову, если окажется, что я был виновен. Он заметил, что уже говорил мне, насколько непредусмотрительно добавлять наглость к оскорблению, так вот он повторит мне это еще раз; однако, дабы меня сразу же пристыдить, он просил бы меня ему сказать, называю ли я невинным поступком вступление в тесные сношения с врагом своего благодетеля.
Признаюсь, я еще не понимал, что он хотел мне этим сказать. Я совсем не знал, в каких дурных отношениях находились Месье Фуке и он сам, и что, оказывается, следует называть тесными сношениями присутствие на обеде у какого-либо человека. Поскольку, наконец, именно от этого его тошнило в настоящий момент, поистине, надо следить за каждым сделанным тобой шагом, когда хоть раз показался при Дворе. Как бы там ни было, не зная еще, ни кем был этот его враг, ни что это за секретные сношения, о каких ему угодно было упомянуть, я умолял его соизволить все это мне пояснить. Он мне заметил, что я недурно изображаю из себя невинность; но так как нет худших глухих, чем те, кто не желает слушать, все, о чем бы он хотел у меня спросить, так это — не обедал ли я в этот же день у Месье Фуке. Я ему ответил, что да, но я не вижу здесь, что же Его Преосвященству угодно вменить мне в преступление; я полагал, что тот весьма хорошо к нему относится, и он доставит мне удовольствие, сказав, ошибался я или нет; а до тех пор мне будет простительно верить, как верит вместе со мной и вся Франция, что Суперинтендант в прекрасных отношениях с первым Министром, особенно, поскольку он же сам сделал того тем, кем он является, и без него, очевидно, тому было бы невозможно удержаться на его посту; между тем, ноги моей у него никогда не было, кроме этого раза, да и это еще произошло только после множества упреков, с какими обратился ко мне Месье Фуке. Кардинал возразил мне, что для первого знакомства, каким, как я желал его уверить, было наше, мы совсем недурно чувствовали себя вместе, в чем он немедленно меня и убедит; случалось иногда, что у него обедали люди, никогда к нему прежде не являвшиеся, но не видывали еще, чтобы по выходе из-за стола он запирался бы с ними в своем кабинете; однако именно это я и сделал вместе с Месье Фуке; таким образом, он спрашивал меня самого, что же все это могло означать.
/Оправдания./ Я узнал из этих слов, что, находясь при Дворе, никогда нельзя сделать и шагу, о каком тотчас же не донесут Министру. Однако, так как я не ожидал здесь никакого подвоха, я наивно пересказал ему, что и как там произошло. Он внимательно меня слушал, а когда я дошел до истории с предложением кошелька и моим отказом его принять, я добавил, что не мог бы, однако, пребывать в большей нужде, чем в настоящее время, поскольку без Месье Буалева, одолжившего мне две сотни пистолей всего лишь двадцать четыре часа назад, я не знал бы больше, куда девать мою бедную голову; он сможет узнать об этом от него самого, поскольку он видится с ним во всякий день; тем не менее, мой решительный отказ проистекал исключительно из страха ввязаться во что-нибудь, несоответствующее моему долгу; и хотя Суперинтендант не был ничем иным, как подчиненным Министром, так как я знал, что он скорее намеревался преподнести мне в подарок эту сумму, чем дать мне ее в долг, я счел себя обязанным держаться с ним настороже; после всего этого я предоставляю ему самому судить, существовали ли основания заподозрить меня, как он это сделал, в каких-то тесных сношениях ему в ущерб; не мог же я запретить себе принять эти почести и даже ответить на них визитом, потому как я ничего не знал об их скверных отношениях; но теперь, когда я о них узнал, я никогда не дам ему оснований жаловаться на меня ни по этому поводу, ни по какому бы то ни было другому.
Его Преосвященство принял мои оправдания. Отказ от кошелька необычайно ему понравился, потому как действительно ничто не служило больше к снятию с меня всякой вины. Итак, далеко не находя более никаких возражений насчет моего визита, он было захотел сам посылать меня туда, дабы выведывать его тайны. Я умолял Кардинала от этого меня избавить, сославшись на собственную неспособность изображать подобного персонажа. Я ему сказал, что предпочел бы лучше отправиться делать это среди врагов, и хотя там речь бы шла о моей жизни, это беспокоило бы меня гораздо меньше, чем позволить говорить, будто я предал человека под предлогом дружбы. Этот Министр не смог порицать такого моего поведения, в том роде, что он условился со мной, когда Месье Фуке вновь заговорит со мной, я ему откровенно скажу; что не могу вступать с ним ни в какие связи, и это понравилось мне гораздо больше, чем то, что он хотел заставить меня сделать прежде. Этот Суперинтендант не преминул снова заговорить со мной несколькими днями позже, отыскав меня в Прихожей Короля. Он сказал мне походя и не ожидая моего ответа, чтобы я непременно зашел его навестить, и у него имеется что-то важное мне сообщить. Я отдал об этом рапорт Кардиналу, а также и о том, в какой манере это произошло, в том роде, что я просто не имел времени его отвадить, как было условлено между нами. Он на какой-то момент застыл, ничего не отвечая, видимо, раздумывая над сказанным мной; но, наконец, внезапно, нарушив тишину, он засвидетельствовал мне, как ему было бы любопытно узнать, что же хотел сказать мне Суперинтендант, так что он сам пожелал направить меня его повидать.
Я явился туда, дабы его удовлетворить, хотя и сделал себе несколько упреков из-за подчинения ему в обстоятельствах вроде этих; но, не сумев избавиться от этого достойным образом, потому что это было бы все равно, как если бы я признался ему в собственной неблагодарности после стольких моих обязательств по отношению к нему; едва Месье Фуке меня увидел, как тут же сказал мне, что так как он претендовал принадлежать к моим друзьям, он хотел бы дать мне добрый совет, он узнал из надежного источника, что Король не был доволен тем малым прилежанием, с каким Месье де Невер исполнял свой долг; мне стоило только поддерживать Его Величество в этих настроениях, дабы он получал все большее и большее отвращение к нему, и вот именно так я расчищу себе дорогу к возведению в его должность; он, разумеется, полагает, что это дело не могло бы еще осуществиться немедленно, потому как Кардинал обладает слишком большим влиянием на его душу, чтобы Его Величество пожелал бы причинить ему такое огорчение; но, наконец, так как этот Принц уже становится большим, он не потерпит постоянного руководства собой, а, значит, это беспроигрышное дело, и оно свершится рано или поздно; если мне потребуется тогда сотня тысяч экю для утверждения на развалинах Герцога, он скорее займет их у своих друзей, если их не окажется в его сундуках, чем позволит мне упустить столь великолепную возможность; я могу твердо рассчитывать на это, а все, чего бы он желал от меня в знак признательности, так это обращения к нему по всем делам, какие бы со мной ни стряслись; он никогда не оставит меня в нужде, и стоит мне лишь потребовать от него доказательств, дабы быть уверенным, что он представит их мне тотчас же.
/Атака благодеяниями./ Его щедрость меня подкупила. Я устыдился губить столь благодетельного человека, а так как я отлично знал, что действительно погублю его, если отрапортую Кардиналу обо всем, что он мне сказал, я настолько хорошо замаскировал перед ним это дело, что он абсолютно не опасался, как бы я не устроил для него тайны из чего бы то ни было. Я сказал ему, якобы важное дело, о каком тот пожелал со мной переговорить, состояло в том, что если бы я пожелал купить полк Пикардии, выставленный на продажу, он одолжит мне деньги; он мне внушал, будто бы я лучше пробью себе дорогу там, чем на той должности, на какой я нахожусь в настоящее время, а ведь это все, чего должен бы желать военный человек в своем ремесле. Его Преосвященство мне тем более поверил, что это достаточно походило на обычай Суперинтенданта. Он предлагал свой кошелек всем тем, за кем признавал какие-либо достоинства, а так как деньги не стоили для него, так сказать, ничего, он приобрел привычку именно так заводить себе друзей. Я не знаю, на что он претендовал таким способом; но я прекрасно знаю, что все те, кого он видел в недурных отношениях с Королем, находили у него помощь, когда хотели купить себе какую-нибудь должность. Он даже давал им пансионы из своих собственных фондов; в том роде, что у него было столько же пансионеров, сколько их было у Государства.