Мемуары
Шрифт:
/Предусмотрительный человек./ Он прервал меня и спросил, как была устроена комната, где тот находился, и не было ли перед ней или же сбоку чего-нибудь такого, при помощи чего кто-то мог с ним говорить или просунуть ему записку; а также, когда тот ходил на мессу, либо священник, либо какой-нибудь Мушкетер не был ли достаточно ловок сделать это так, чтобы я ничего не заметил. Я ему ответил, что все, о чем он тут говорил, не могло бы осуществиться, по крайней мере, если в это не вмешался сам Дьявол; правда, существовала комната в конце его собственной, но отделенная от нее стеной более чем в двадцать четыре фута толщиной; я сам проверил ее из конца в конец перед тем, как его туда поместить, и там не было ни дыры, ни трещины; перед его комнатой была Часовня, где он слушал Мессу, ее я посещаю во всякий день, прежде чем его туда вести, осматриваю, не подложено ли какой-нибудь записки на том месте, где тот привык стоять; по бокам этой комнаты расположены только двор и сад; внизу имеется комната, ключ от нее у меня, и никто, кроме меня, туда не входит; наверху, правда, имеется другая, и я там не хозяин, но и туда тоже никто не входит, потому как она служит исключительно для допросов с пристрастием; я распорядился перегородить дверь двойной железной решеткой, дабы никто туда не входил без моего ведома; вместе со всеми этими предосторожностями я беру на себя еще и ту, что пропускаю своего узника перед собой, когда он идет на Мессу, и никто уже не может к нему приблизиться, ни Сен-Map, ни какой-либо другой ефрейтор;
Месье Кольбер имел терпение выслушать меня до конца, не пропустив ни единого из моих слов. Он мне заметил, что все эти детали ему весьма понравились, и говоря мне по правде, ему кажется, они применены знающим человеком; однако он не знал, что мне сказать, потому как, несмотря на все мои резоны, он был совершенно уверен, что не ошибся. Я не знаю, говорил ли он об этом с Королем или нет, но мне Его Величество ничего об этом не сказал. Он меня спросил, тем не менее, несколько дней спустя, который из Мушкетеров, находящихся при мне, наиболее пунктуально справляется со своим долгом; но так как он часто обращался ко мне с подобными вопросами, и ему нравилось знать, на что каждый из них был годен, я абсолютно не вывел отсюда, что произошедшее между мной и Месье Кольбером было тому причиной. Я сказал ему, впрочем, много хорошего о Сен-Маре, кто был мудрым и прилежным малым; так что я убежден, что не навредил ему в том сделанном для него с тех пор.
/Реформирование Рот./ В то время, как работали над реформой Финансов, и их Глава страдал от этого вот так и столь значительно, Месье ле Телье не забывал со своей стороны делать все, что только мог, для проведения того же самого в войсках. Недостаток дисциплины, всегда наблюдавшийся там, проявлялся в тысяче обстоятельств; до сих пор покидали армию, когда вздумается, лишь бы оказаться на смотре Комиссара, всегда производившемся в определенный день, больше же ничего и не требовалось. Генералы частенько бранили и эти злоупотребления, и многие другие, особенно же то, что отдельные Роты, что должны были состоять из лучших, состояли из худших. Роты Дома Короля среди всех других были ужасающи, потому как вместо набора туда дворян или отставных Офицеров, как это и должно было производиться, там не было никого, кроме деревенщины, согнанной туда за длинный рост. Такие люди были неспособны нести службу и даже находиться в армии. Кем бы они ни были по профессии, что должна была приучить их к работе, а именно, к возделыванию земли, они были приучены также обедать и ужинать в один и тот же час и укладываться каждую ночь в их постель; совсем иные распорядки были в армии, вот почему они лучше предпочитали оставлять их жалование их Офицерам, чем подвергаться неудобствам, неотделимым от их ремесла. Их Капитаны распрекрасно этим пользовались. Не было тогда ни одной Роты Телохранителей, что не стоила бы около восьмидесяти тысяч ливров ренты. Роты Стражников стоили ненамного меньше, и лишь один Навай, кто по-прежнему был во главе рейтаров Гвардии, кто был менее заинтересован, держался за то, чтобы эта Рота была заполнена подданными, достойными их службы. Это часто приводило его к неладам с женой, кто не походила на него вовсе. Она до упаду выговаривала ему во всякий день, что он должен делать, как тот-то и тот-то, и особенно, как Маршал д'Альбре, а не убивать себя на службе за бесценок. Она готова была вместо него носить мужскую одежду; но он все равно не хотел поверить ей по этому поводу. Он претендовал, точно так же, как делал д'Альбре, стать Маршалом Франции, а так как не во всякий день арестовывают первого Принца крови, а кроме того, когда бы даже он арестовал одного, он не знал, дадут ли ему жезл, как его дали другому за то, что тот отвез его в тюрьму; он был счастлив всегда исполнять свой долг, дабы не иметь никаких угрызений совести, если случайно он не преуспеет в своих претензиях.
/Добрые и дурные Офицеры./ Все лейтенанты этих Рот, особенно же Рот Телохранителей, были почти такими же, как и сами эти Телохранители, какими они командовали, за исключением нескольких высокородных и заслуженных людей — что до остальных, то это было самое жалкое зрелище в мире, в том роде, что было невообразимо, как им позволили добраться до поста, какого они ни по каким меркам не были достойны. Но это злоупотребление царило, пока Кардинал был на этом свете; в этом роде, что, так сказать, сын палача, кто принес бы ему деньги, был бы предпочтен человеку высокородному или заслуженному, у кого бы их вовсе не было, или даже у кого бы их недоставало хоть самой малой части. Ла Саль, Лейтенант Стражников, человек, говоривший кстати и некстати все, что он думал, частенько поносил таких товарищей и даже Маршала д'Альбре. Не то чтобы он не был разумным человеком, но обида оттого, что для него ничего не делали, после, уж и не знаю, скольких лет службы, заставляла его подчас терять ориентировку. Итак, Месье ле Телье и его сын нередко бывали поводом его выходок, как, впрочем, и многие другие. Щадил он разве одного лишь Короля, и я еще не знаю, по манере, в какой он предавался иногда своему гневу, испытывал ли он к нему больше почтения, чем к другим, или же просто знал, что и у стен бывают уши. Ведь он не сомневался, что достаточно клочка бумаги, подписанной Луи, для того, чтобы сбить с него всю его спесь и гордыню. В самом деле, он был горд превыше всякого воображения, бравый человек в остальном, и кто всегда славно служил.
Король ради успешного установления надежной дисциплины в войсках пожелал выслушать мнения самых старых Офицеров, как от Кавалерии, так и от Пехоты, дабы взять все доброе и оставить дурное. Виконт де Тюренн был выслушан более внимательно, чем остальные, и это настолько не понравилось Месье ле Телье и его сыну, что породило к нему тайную зависть в их душах, уцелевшую еще и в настоящее время, хотя они и никогда не осмеливались ее проявлять. Правда, этот Генерал сам возбуждал ее некоторым образом тем огромным презрением, с каким он всегда относился к их персонам, но я никогда не верил, что он слишком хорошо в этом поступал, несмотря на все почтение, каким я ему обязан. Когда Король избирает Министров, нам не пристало порицать его выбор, но, наоборот, чтить их, как мы к тому и призваны. Я не знаю еще и в настоящий момент, почему он не смог промолчать по поводу той манеры, в какой проводилась эта Кампания 1672 года. Он утверждал, что это Маркиз де Лувуа стал причиной того, что вся Европа готова подняться против Его Величества. Он приписывает ошибку тому обстоятельству, что тот захотел сохранить все Города, какие мы взяли, и отказал в мире, о каком Голландцы явились просить нас прямо в наш Лагерь, на условиях, безусловно, выгодных для нас. Месье Принц говорил порой о том же самом, и что следовало сровнять с землей все эти Города, дабы всегда иметь армию, внушающую уважение к могуществу Его Величества — но так как он более политичен, чем Месье де Тюренн, в общении с Министрами, ему не надо было говорить об этом так громко, как тому.
/Дисциплина — главная сила…/ Но оставлю в стороне все эти размышления и займусь исключительно моим сюжетом; Король, выслушав вот так мнения своих главных Капитанов, ввел несколько прекрасных регламентов для своих войск, положивших начало той отличной дисциплине, какую видишь царящей там в настоящее время. Это не слишком понравилось некоторым Офицерам, а главное, кое-каким Капитанам, пришедшим на службу с единственной целью — грабить их солдат. Они их оставляли чаще всего в такой жалкой экипировке, что можно было смело сказать — они были просто голы, как ладонь. У них действительно не было ни башмаков, ни чулок, ни шляп, отчего часть из них помирала, особенно в конце кампании, в том роде, что видели Роты, состоявшие всего-навсего из десяти человек. Работали также над очисткой Телохранителей от случайных Офицеров и Стражников, какими эти четыре Роты были заполнены от головы до хвоста. Однако, до того, как все это могло бы быть исполнено, сочли, что вскоре разразится война между двумя Коронами из-за события в Лондоне, казалось, заранее задуманного со стороны Испанцев, дабы оскорбить Его Величество. Но чтобы хорошенько разобраться во всем этом, надо вернуться к более ранним делам.
Обида, засвидетельствованная Королем Англии против Кардинала, была выражена столь сильно, что стала известна всем народам. Так как они по-прежнему продолжали не любить нашу Нацию, они будоражили его так, как только могли, и старались побудить этого Принца порвать с Его Величеством. Они пользовались ради этого разными предлогами и, в особенности, декларацией, сделанной Месье Кольбером, якобы Королю надо было основать столько, сколько он сможет, Мануфактур в своем Королевстве, дабы обходиться своим и ничего не брать у иностранцев. Это им здорово не понравилось, потому как Его Величество таким образом свернул бы шею их торговле сукном, часть которого расходилась по Франции. Это не слишком понравилось и Голландцам, кто также продавали здесь множество их тканей, кроме нескольких других товаров, без каких, по утверждению Месье Кольбера, Королевство тоже смогло бы обойтись. Испанцы, чья душа всегда была устремлена на отыскание чего-нибудь, что могло бы нам навредить, нашли эту ситуацию благоприятной для натравливания на нас этих Могуществ и приложили к этому все их силы. Парламент Англии охотно к ним прислушался, тогда как Соединенные Провинции оказались более сдержанными в их к этому отношении. Они не говорили ни да, ни нет, желая предварительно посмотреть, к чему приведут великие предначертания Месье Кольбера, и нанесут ли они им такой большой урон, в каком Испанцы старались их убедить.
/Испанские интриги./ Король Англии со своей стороны не оправдывал предложенного ему разрыва с нашим Королем. Он хотел насладиться покоем после стольких невзгод, какие он претерпел на протяжении его изгнания из собственного Королевства; кроме того, он испытывал совершенно особое почтение к Его Величеству, а потому желал жить в добром согласии с ним. Так как это не соответствовало расчетам его Парламента, а еще менее планам Испанцев, они вместе задумали принудить его к разрыву помимо его воли. Величие Франции пугало их в равной степени, так что политика оказалась теперь присоединенной к естественному неприятию, какое, как одни, так и другие, питали к нашей Нации. Они предприняли тут довольно-таки трудную затею при тех чувствах, в каких пребывал Его Величество Британское, и от каких, казалось, его было невозможно отвратить. Вся Европа обрела мир, за исключением Португалии, находившейся в войне против Испании, и для нового разжигания ее между двумя Коронами не имелось ни малейшего предлога, что было еще одним резоном, по какому Король Англии отказался войти в их настроения, или, по меньшей мере, предлогом, послужившим основанием для его отказа. Между тем, так как они хотели посмотреть, не от этого ли одного зависело, что этот Принц не пристраивался к их мнению, Барон де Батвиль, Посол Испании в Лондоне, вскоре нашел средство породить такой предлог, под каким Его Величество Британское будет оправдан. Полагают, что это было с согласия самых значительных членов Парламента Англии, и даже будто бы они все это задумали между собой. Те, кто придерживаются этого мнения, основываются на том, якобы Посол был слишком завален делами и не осмелился бы сам начать подготовку такого большого предприятия. Он был не тем человеком, чтобы не предвидеть, что этими действиями он посадит Короля, своего мэтра, в такую лужу, из какой тот никогда не сумеет выбраться в одиночку. Уже существовала значительная разница между силами Испании и Франции до заключения мира; но она еще увеличилась с тех пор, как он был заключен. Палата Правосудия не только заплатила все долги Короля единым росчерком пера, но еще и наполнила его сундуки в таком избытке, что никогда еще у Короля Франции не было такого могущества. Итак, увлечь Его Католическое Величество померяться силами с таким Принцем, кто был способен раздавить его в один момент, не было действием рассудительного человека, вроде этого Посла, по крайней мере, если не имелось средств, неизвестных всему миру. А такими средствами могли быть только те, о каких я сказал, и вот почему заподозрили Парламент Англии в сношениях с ним. Как бы то ни было, не желая проникать и дальше в то, что там могло быть или же нет, вот все-таки как за это принялся Батвиль, дабы возбудить не только Короля Англии объявить себя в пользу Короля, его мэтра, но еще и привлечь к этому Голландцев.
Век назад или немного больше Испания, пребывавшая в те времена в чудесном великолепии, додумалась оспаривать первенство у Франции при правлении Филиппа II. Карл V, отец этого Монарха, имел его над ней, не в качестве Короля Испании, но как Император, потому как он был и тем, и другим вместе. И вот его сын, воспользовавшись прошлым, как правилом для будущего, никогда не желал принимать во внимание возражения, какие ему делали, что требуется различать эти качества одно от другого. Он претендовал, как Король Испании, на все, чего никогда не имел его отец, как Император. Все это стало причиной великих споров между этими двумя Государствами, что не были никогда урегулированы, потому как наши Короли имели только право на их стороне, тогда как Короли Испании с их стороны имели силу. Что создает первенство одного Государства над другим, так это древность и величие. Короли правили Францией около семи сотен лет, прежде чем появился Король в Кастилии, откуда и следует, что право Его Величества было совершенно неоспоримым, а их ничего не стоило. К тому же величие нашей Монархии всегда было чем-то иным, нежели у Королей Испании, если исключить отсюда правления Карла V и Филиппа II, его сына. Наконец, Батвиль, не найдя ничего, что лучше бы подходило его интересам, чем возобновление этой претензии, казалось, уже погребенной в молчании в течение тридцати или сорока лет, выбрал момент, когда Граф де Браге, чрезвычайный Посол Швеции, должен был осуществить свой въезд в Лондон.
/Покушение Барона де Батвиля./ Мы имели в этой стране в том же качестве Посла Графа д'Эстрадеса (его имя — д'Эстрад — А.З.), кто был Генерал-Лейтенантом армий Короля. Он был умным и дельным человеком, и, конечно же, способным получить удовлетворение за оскорбление, какое Батвиль намеревался ему нанести, если бы дело решилось между ними двумя. Но так как в такого сорта положениях действуют не мэтры, но те, кого они посылают с их каретами, случилось так, что Англичане, в числе более двух тысяч человек, соединились с людьми Батвиля, дабы преподнести ему преимущество, о каком он и Замышлял. Они обрезали сначала вожжи лошадей кареты нашего посла, так что возница, кто ею управлял, не мог ее сдвинуть с места; все, что смогли бы сделать его люди — это поступить точно так же с каретой Батвиля, но они ничего не добились. Этот посол принял к этому меры, он приказал сделать вожжи для своих лошадей из гибкой стали, покрытой кожей. Последовал обмен ударами с обеих сторон, но так как схватка была явно неравная, там на месте осталось несколько слуг нашего посла, тогда как другие вышли из дела, не потеряв ни одного человека ни убитым, ни раненым. Д'Эстрадес в то же время отослал курьера к Королю осведомить его об этом покушении, а сам испросил аудиенции у Короля Англии, дабы пожаловаться ему на то, что Англичане в этой схватке действовали в пользу Батвиля. Она ему была тотчас же предоставлена. Этот Принц пообещал ему воздать полную справедливость, какую тот только мог бы пожелать, и он сделал это на самом деле, но все это не идет ни в какое сравнение с тем достоинством, с каким Король пообещал себе получить за это удовлетворение от Испании. Он незамедлительно послал курьера к своему послу с приказом узнать у Его Католического Величества, действовал ли Батвиль по своей воле или же ему велели это сделать.