Меншиков
Шрифт:
В этих пышущих злобой к Меншикову словах масса передержек. Неверно, что войска находились без продовольствия и фуража, что они оказались «разорванными и разоренными». Наветом является и обвинение князя в трусости.
Светлейшему было присуще множество слабостей. С ними мы отчасти уже познакомились и еще будем иметь возможность познакомиться. Но среди них напрочь отсутствовала та, которую пытался приписать Александру Даниловичу Огильви, – в трусости Меншикова никто никогда не подозревал. Скорее всего, его можно упрекнуть в противоположном – в безрассудной отваге, азартном риске и утрате в пылу сражения чувства осторожности.
Меншиков оставил Гродно по повелению Петра. Царь писал ему: «По получении сего моего письма изволь немедленно ко мне на встречу наскоро ехать,
Царь выехал из Москвы, как упоминалось выше, 13 января. Недомогание, которым он страдал еще до отъезда, обострилось в дороге настолько, что Петр вынужден был вернуться в столицу и возобновить путь после того, как почувствовал облегчение.
В итоге расстояние до Смоленска Петр преодолевал десять дней и прибыл туда 23 января. Через пять дней он продолжил путь в Гродно, но в девяноста верстах от Смоленска встретил Меншикова с тревожной вестью: пути к Гродно перерезаны неприятелем, и русской армии, сосредоточенной в городе, грозили тяжелые испытания.
68
ПиБ. Т. 4. СПб., 1900. Вып. 1. С. 13.
Царь был в смятении. В Гродно находилась самая боеспособная часть русской армии, в том числе два гвардейских полка – Преображенский и Семеновский. Утрата этой армии могла привести к окончанию войны на крайне невыгодных для России условиях. Удручала и весьма ограниченная возможность связаться с осажденными. Кроме того, в Гродно неведомо как был утрачен шифр, и воспользоваться даже запоздалыми рекомендациями царя стало затруднительно. Но особенно обескураживало царя намерение Огильви отсидеться в Гродно.
23 января 1706 года Петр отправил в Гродно письмо Репнину. Заметим, что оно было адресовано не Огильви, под началом которого находилась русская армия, а русскому генералу Никите Ивановичу Репнину. В этом поступке просматривалось явное недоверие царя к Огильви. «Зело удивляемся, – писал царь Репнину 28 января, – что по ся поры от вас жадной ведомости нет, что нам зело печально; тако ж объявляем, ежели всеконечно надееться мочно и совершенную подлинную ведомость о приближении саксонских войск имеете, к тому же правиант месеца на три имеете и конской корм (хотя с небольшою и нуждою), то бутте у Гродни: буде же о приближении саксонских войск вернаго известия нет, а обнадеживают польскою правдою, то, хотя и Рейншильда не чаять и довольство в правиантах и кормех конских есть, отступить к русской границе всеконечно, не изпуская времени, куды удобнее и безопасне… ибо неприятель уже почитай что отрезал войско наше от границ». [69]
69
Там же. С. 38.
Итак, при решении вопроса, оставаться армии в Гродно или уходить из него, Петр руководствовался не столько запасами продовольствия и фуража, сколько приходом на помощь саксонских войск. Впрочем, сам царь относился к изложенному здесь плану не как к указу, подлежавшему безоговорочному исполнению, а как к совету. «Аднако же, – резюмировал Петр, – все сие покладаю на ваше тамошнее разсуждение, ибо нам, так далеко будучим, невозможно указ давать, понеже, пока спишемся, уже время у вас пройдет». Что касается тяжелой артиллерии, то если она будет задерживать движение войск, то пушки, «разорвав, в Немон бросить».
Репнин показал царское послание Огильви, и тот писал Петру: «Войска вывести не могу потому, что реки еще не замерзли; неприятель одолеет меня конницею; при том же, за недостатком лошадей, придется покинуть знатную часть артиллерии, также предать в жертву неприятелю саксонские войска, которые уже на походе… Посему я решился остаться здесь до лета и ожидать или вящшаго отдаления неприятельского или совокупления с саксонским войском».
Итак, царь требует от Огильви вывода армии из Гродно,
70
ПиБ. Т. 4. С. 53.
Так писал царь Репнину 6 февраля. В этом же письме Петр вновь и вновь повторял, что если не будут получены достоверные сведения о марше саксонцев к Гродно, то армии, «не мешкая», следует идти «к рубежам». Но, как это часто бывало в те времена, когда несовершенные средства связи доставляли крайне важную информацию с большим запозданием, страсти продолжали бушевать по поводу факта, который давно перестал существовать. Именно так случилось и на этот раз – царь в письме от 6 февраля уповал на саксонский «сикурс», а уже 2 февраля саксонцы были наголову разгромлены под Фрауштадтом.
Катастрофа при Фрауштадте была полной неожиданностью для всех – для Августа II, для генералитета, сидевшего в Гродно, для Петра, метавшегося между Оршей и Минском.
Неожиданной она была прежде всего потому, что саксонцы располагали трехкратным преимуществом в живой силе, тридцатью двумя пушками, в то время как у противника не было ни единой. У Августа II и его генералов существовало даже опасение, что Реншильд, командовавший шведским корпусом, будет всячески уклоняться от сражения и тем самым лишит саксонцев лавров победителей. Самодовольный тон приказа Августа II своему генералу Шуленбургу говорит о том, что саксонский курфюрст нисколько не сомневался в успехе: «Не теряя ни минуты, вступить с армиею из Саксонии в Польшу и сокрушить Реншильда, у которого не более 8000 человек». [71]
71
Устрялов Н.Г. История царствования Петра Великого. СПб., 1863. Т. 4. Вып. 1. С. 465.
Но генерал Реншильд хотя и знал, что саксонцев было не менее двадцати тысяч, но не помышлял о капитуляции. Он воспользовался старой, как мир, хитростью, на которую с необычайным легкомыслием поймался саксонский генерал – шведы притворно отступали, делая вид, что боятся навязываемого сражения, а Шуленбург азартно преследовал их и, вероятно, уже в уме подсчитывал трофеи. Игра продолжалась до 2 февраля, когда в 11 часов саксонцы напоролись на хорошо изготовившихся к бою шведов.
Сражение скорее напоминало побоище, ибо на поле при Фрауштадте полегло свыше семи тысяч человек. Погибла и большая часть русских драгун, тех четырех полков, взятых Августом II для охраны собственной персоны, когда он 17 января пробирался из Гродно в Варшаву; шведы их избивали с особым ожесточением потому, что те проявили себя наиболее стойкими бойцами и оказали им упорное сопротивление.
Петр узнал о случившемся только 26 февраля. Извещая об этом руководителя дипломатической службы России Федора Алексеевича Головина, царь иронизировал: «Все саксонское войско от Реншильда разорено и артиллерию всю потеряли. Ныне уже явна измена и робость саксонская (ибо 30 000 человек побеждены от 8000), так что конница, ни единого залпа не дав, побежала; пехоты более половины, киня ружье, отдались, и только наших одних оставили (которых не чаю половины в живых)». «Саксонцы явились яко бездельники, – писал царь вице-адмиралу Крюйсу, – наших оставили однех, которые так пред светом славу заслужили, что против 12 000 6000 вяще 4 часоф по убегании саксонцоф стояли». [72]
72
ПиБ. Т. 4. Вып. 1. С. 109, 110, 129.