Меня зовут Шон
Шрифт:
— И еще он заставил меня перестать принимать противозачаточные, — завершая на этом свою историю, Лиза покраснела. — Убедил, что хорошо родить ребенка в молодости, пока я еще фертильна. А у меня выпускные экзамены были на носу! К счастью, ничего не вышло.
Морить себя голодом — тоже достаточно эффективное средство контрацепции.
— Мне очень жаль, Лиза, — сказала я совершенно искренне. — Надеюсь, сейчас все стало лучше.
— У меня есть друг, — она неосознанно коснулась безымянного пальца на левой руке, на котором не было кольца. — Но такое просто не забывается. Такие вещи оставляют шрамы, — она посмотрела
— Думаю, да. Только теперь он… не торопит события. Осторожничает.
Потому что Сьюзи — особа с более норовистым характером, чем эта застенчивая женщина. Чтобы сломать ее, ушло больше времени, потребовались более хитрые средства. Ник дождался, пока она не совершит что-то, за что ей будет стыдно, а потом умыкнул в сельскую темницу. Интересно, сколько времени он вынашивал этот план и готовил почву для переезда?
Распрощавшись с Лизой возле Лондонского моста, я долго смотрела, как шагают прочь ее тоненькие ножки. А глубоко в моей груди разгоралась ненависть к Нику. За последние несколько недель она каким-то образом сумела затмить мою ненависть к Сьюзи. Ник контролировал ее, использовал газлайтинг, презирал. А я даже не могла радоваться, как прежде, что мне повезло и мой муж был совершенно другим. Потому что он был точно таким же. Он убедил меня, что я схожу с ума и все его романы — плод моего больного воображения. Он врал мне в лицо целых десять лет. Он совершал и другие отвратительные поступки. Крал. Изменял. А может, если прислушаться к намекам Конвея, творил и кое-что похуже.
Сьюзи
Сначала надо было подготовить почву. Когда я решу разнести свою жизнь в клочья, мне потребуется укрытие. Место, где можно спрятаться. И кто-то, кто окажется на моей стороне, раз уж Нора перекочевала в лагерь противников. Я сказала Нику, что хочу повидаться с матерью. Снова пришлось прибегнуть к магии беременности:
— Когда собираешься стать матерью, хочется немного побыть со своей мамой. К тому же в этом году она не приедет к нам на Рождество.
Он, как обычно, медленно заморгал:
— Обычно ты с ней ругаешься. Это не повредит ребенку?
— Надеюсь, мы сумеем свести на нет наши разногласия. Отчасти потому я и хочу повидаться с мамой, ведь скоро у нее появится внук или внучка!
Я изобразила счастливую улыбку беременной дурочки, и Ник, одобрительно кивая, предложил заказать билеты на поезд. Наверное, хотел убедиться, что я поеду именно в Оксфордшир. Вышло удачно: добираться туда самостоятельно очень уж утомительно.
Мама жила недалеко от Оксфорда, в одной из тех симпатичных деревушек, где в приходском центре всегда людно, а из-за дорогих ставней постоянно подглядывают местные кумушки. Пока мы ехали от станции, нам встретились три человека, с которыми мама была знакома, и всякий раз она сигналила им и махала рукой. Я подумала: «Какая куча свидетелей для Ника», и едва не рассмеялась — так глупо все это выглядело.
— Обычно ты приезжаешь не одна, — сказала мама, сворачивая на узкую подъездную дорожку. Она жила в двухэтажном краснокирпичном доме в викторианском стиле, красиво увитом плющом. Отец умер, когда мне было пятнадцать. Вступить в новый брак мама так и не собралась, хотя регулярно получала предложения и ходила на свидания. Это были благоразумные, веселые отношения, обычно связанные с походами по Уэльсу или дегустациями вина в приходском центре. Обычно с вдовцами или с разведенными, у которых неизбежно оказывались свои дети. Любопытно, почему маме удается устраивать личную жизнь без какого бы то ни было драматизма, а я оказалась на это совершенно не способна.
— Он работает, — ответила я, вылезая из машины.
— Но обычно вы навещаете меня по выходным.
— Да. Я просто подумала, что на поезде будет спокойнее. И хотела повидать тебя до отъезда.
Мама собиралась провести Рождество в круизе с Найджелом, своим новым увлечением, и я, к собственному ужасу, поняла, что отчаянно ей завидую — как здорово было бы оказаться в тысячах миль от Ника, от Норы и от того кошмара, в который я превратила свою жизнь! Верхняя гостевая комната была завалена путеводителями, кремами для и от загара, купальниками и прочими вещами для комфортного путешествия.
— Это очень мило, дорогая…
Я чувствовала на себе пытливый мамин взгляд, надеясь, что она все поймет по моему состоянию — именно внимание к мельчайшим деталям сделало ее востребованным юристом. Я не знала, как начать разговор о своих проблемах, и мне хотелось, чтобы она спросила сама.
Как обычно, мама ловко заполнила повисшую тишину суетой. Она последовательно заставила меня разобрать вещи, хотя я взяла их с собой ровно на одну ночевку, очистить целую груду овощей для рагу, а потом просмотреть с ней программу местного литературного фестиваля, обводя все, что казалось интересным. Мама читала только интеллектуальную литературу и в юности отчитывала меня за «трату времени на ерунду», если заставала с Агатой Кристи или Джилли Купер.
За обедом она, клюя что-то, словно птичка, буквально запихивала в меня сыр и пирог. Это было мамино обычное поведение, из-за которого я к пятнадцати годам весила сильно за семьдесят. Наконец, с едой было покончено, остатки аккуратно уложены в лотки, посуда помыта, и мы сели рядом перед маленьким старомодным телевизором. Она надела очки для чтения и принялась просматривать программу в «Радио Таймс».
— Так, что ты хочешь посмотреть? Есть скандинавская драма, которая меня заинтересовала. Или повтор «Сирано де Бержерака».
Мама не подключала специализированные телеканалы, вероятно считая это слишком развращающим; смотри, что предлагают в программе, и радуйся.
— Мам… Я думала, мы поговорим.
— Поговорим? — она изящно изогнула бровь — ладная и стройная, в стильных очках, со светлыми с серебристой сединой волосами, элегантная дама. — У тебя все хорошо, дорогая?
Я замолчала. Самое время было сказать: «Нет, не совсем», и вывалить все сразу. Но, представляя себе ее разочарование: «Ох, Сюзанна, как ты могла?» и терзаясь чувством вины, глубокой вины, я не сумела выдавить ни звука. Их ведь не возьмешь потом назад, все эти обвиняющие меня же слова. И после паузы я спросила:
— Да. Просто… Когда вы ждали меня, папа не вел себя немного… странно? То есть он не слишком опекал тебя?
— Нет, дорогая. Твой отец был очень спокоен. Полагался на волю божью и на авось.
Я очень плохо помнила папу — сила личности моей мамы выгребла все из моей памяти, словно бульдозер. Но момент, чтобы начать меня расспрашивать, был самый подходящий. Только мама не стала этого делать. Мне предстояло вести этот разговор в одиночку.
— Просто Ник… он весь на нервах. Не любит, когда я куда-то хожу без него, делаю что-то или расстраиваюсь. Он постоянно следит, что я ем и пью.