Меня зовут Женщина
Шрифт:
— ...Как его фамилия? Да, да... Это может быть, — зевая, ответил Ю. в ответ на мой истерический телефонный звонок. — Одна некрасивая редакторша в молодости... Она потом внезапно исчезла. Мне намекали, что родился ребенок. И что? Похож на меня? Знакомиться? Ну уж от этого увольте. Мы прекрасно жили друг без друга всю предыдущую жизнь и прекрасно проживем дальше. Он гордится мной? Пусть гордится, если это ему необходимо...
— Но ведь вы всегда жалели о том, что у вас нет сына! Вы всегда мечтали о преемнике! У него такое одинокое лицо! Он так нуждается в вас! — вопила я, и он сдался под моим натиском.
На следующий день мы отправились
Комната была набита народом, стол был уставлен бутылками. Парень позвал всех, кому хотел продемонстрировать происхождение. В прихожей он и Ю. испуганно пожали друг другу руки. Весь вечер Ю. не закрывал рта. Он блистал, и сын купался в лучах его славы. Он пожирал отца подернутыми влагой влюбленными глазами. Когда все разошлись, Ю. подал руку для прощания.
— Я... Мне... Хотел посоветоваться, — сказал сын картонным от страха голосом. — Мне предлагают идти в аспирантуру... А я...
— Да, да, — ответил Ю. холодно. — Я вам как-нибудь позвоню, — и вышел к лифту.
Когда мы ехали обратно, он сказал:
— Мальчик мне неинтересен. А вот жена у него хорошенькая, я бы за ней приударил. Впрочем, носик великоват.
Больше они никогда не виделись. Вскоре сын эмигрировал. А еще через несколько лет Ю. умер. Его хоронили в закрытом гробу, потому что он пролежал почти неделю в своей квартире, набитой антиквариатом, пока бывшие жены и многочисленные любовницы не сообразили, где его искать.
Одна пожилая женщина, вдова человека, умершего от пьянства, очень хотела внучонка. Ее сын, потомственный алкоголик, женился на пьющей девице, отец которой по пьянке зарубил топором не менее пьяную мать. Молодые радостно существовали в выбранной системе координат, однако никак не могли зачать потомство. Соединившись, их проспиртованные клетки никак не превращались в беременность.
И тогда пожилая женщина выяснила, что в городе Питере есть институт, в котором за энную сумму в лабораторных условиях старания молодых могут увенчаться успехом. Недолго думая, она продала корову и, вручив деньги, отправила сына с невесткой в колыбель трех революций. Сладкая парочка приехала в институт, пропустив дни возможной беременности, и тут же с горя пропила все денежки. Пожилая женщина, узнав о крахе, долго плакала, а потом вытерла глаза рукавом и сказала:
— Ничего, вторую корову продам, а внучонка себе сделаю.
Отношения детей и родителей — самая будоражащая тема, самое скользкое «что делать?» и «кто виноват?» Моя подруга, занимающаяся миссионерской опекой инвалидов, поставила передо мной задачу, к которой я периодически возвращаюсь, без всякой надежды на ее разрешимость.
Двое молодых людей на инвалидных колясках вступили в брак. Женщина обнаружила беременность, а администрация дома инвалидов, в котором пара проживала, потребовала аборта. Вопрос задачи: где больше нарушают права человека:
— при насильственном аборте?
— при сдаче ребенка в детский дом — ведь родители не в состоянии даже взять его на руки?
— при удовлетворенном требовании родителей, чтобы некто, какой-то «кто-то» (благотворитель, государство и т. п.) обеспечил их родительскими правами, не требуя от них родительских обязанностей?
Ответа я не знаю.
Должны ли люди, не готовые к роли взрослых, рожать детей? Где граница, с которой начинается взрослость? Не там
Однако Матисс говорил «не бойтесь банальности», когда рисовал первозданный детский мир без комплексов.
А., к которому написано это письмо, будет читать его не в меньшем недоумении, чем все остальные. Он будет искать в нем подтекст, и я уверена — найдет, хотя какой уж тут подтекст, тут и текст не ахти. Тем более что оно вовсе не последнее в бессмертном жанре болтовни женщин со своими бывшими возлюбленными.
Уж кто лучше меня знает, что злоупотреблять случайностями верный способ превратить историю в авантюрный роман, но, уезжая на дачу, я действительно купила книгу Марины Цветаевой с воспоминаниями о художнице Наталье Гончаровой. В моем возрасте такие книги покупают в корыстных целях, в бескорыстных они куплены двадцать лет назад, зачитаны, залистаны и заиграны друзьями. Прелесть данной Цветаевой состояла в том, что страничка на русском дублировалась страничкой на немецком и означала привычное с детства насилие: «Открой рот, это не только вкусно, но и полезно». Каждое лето я делала вид, что привожу в порядок язык, хотя относилась к разряду интеллигенции, которая в вузах «в обязательном порядке изучала историю партии и иностранный язык, чтобы не знать ни первого, ни второго».
Я каким-то образом объяснялась по-немецки; но внятно это получалось либо по жизненным показаниям, либо в условиях германоговорящих сексуальных отношений. Пол-лета истязая себя требованием прочитать «Наталью Гончарову» по-немецки, я возненавидела ни в чем не повинную художницу, саму себя и запущенный сад, в котором так славно валяться под яблоней, отгонять книжкой насекомых и мурлыкать: «Ваш нежный рот сплошное целованье...» Непропаханная немецкоязычная Наталья Гончарова укоризненно качала головой с обложки, а я подростково хамила ей: «Как хочу, так и отдыхаю!»
...В зимних сумерках я вышла из Дома литераторов и побрела к Никитским воротам. Прерывая кайф одинокого гулянья под крупным снегом, передо мной возникла высокая восточного вида молодуха с однозначным англоговорящим акцентом:
— Извините, не могли бы вы мне подсказать, где находится церковь, в которой венчался Пушкин?
— Пойдемте, она в двух шагах, — ответила я, примеряя выговор к видавшим виды дешевым сапогам, среднеарифметическому стеганому пальто и по-мусульмански низко завязанному платку. «Студентка из Эмиратов? Курдская беженка? Славистка из третьего мира?» — пронеслось в моей голове.
— Меня зовут Наталья Гончарова, — сообщила спутница.
— Очень приятно, — с тоской ответила я. Уж если в километре появляется сумасшедший, то он обязательно мой.
— Это очень смешно, что в России меня все время принимают за сумасшедшую. Это говорит о бережности, с которой вы относитесь к Пушкину. Я предполагала, что он известен в вашей стране, но не подозревала, что причислен к сану святых, — откликнулась она. — Я приехала из Новой Зеландии. Там небольшая, но очень славная русская диаспора. И, конечно же, предельно мифологизированная. Я приехала разрушать собственные мифы.