Меня зовут Женщина
Шрифт:
В Наталье был совершенно иной блеск и совершенно иное беспокойство. Характеристика личности начинается с уяснения ее потребностей. Я не могла уяснить Натальиных потребностей, но то, что я чувствовала в ней, меня не отталкивало.
Мне пришло в голову подарить ей замученный лежанием в саду экземпляр немецко-цветаевской повести о Наталье Гончаровой.
— Еше одна Гончарова? — удивилась Наталья. — Но это неинтеллигентно, это — глупый плагиат. По-немецки читать не люблю. Знаете, госпожа Мария, я с детства ненавижу все
Ударили морозы, и Наталья стала появляться в видавшей виды цигейковой шубе. Шуба была не по росту, и Наталья Гончарова выглядела, совсем как мы в совковом детстве, когда тяжеленная маловатая цигейковая щуба и точно такая же бесформенная шапка были залогом зимнего гулянья.
— Я выгляжу экзотично, но мадам Дина силой надела это на меня. В Новой Зеландии я не привыкла носить такие тяжелые вещи и чувствую себя, как черепаха, ненавидящая панцирь. Кстати, я считаю черепах более высокоорганизованными существами, чем крысы, — сообщала Наталья.
В руках ее на смену сумке пришел пакет, содержимое которого она демонстрировала. В пакете жили ключ, разбросанные небольшие российские рубли и доллары, расческа. Из чрезвычайных вещей появлялись дорогущий сундучок с кодовым замком и загадочным назначением; дискеты, каждый раз не желающие совмещаться с нашим компьютером, а потому так ни в чем не признавшиеся; дефицитные импортные лекарства, благотворительно несомые кому-то, и разнообразная печатная продукция в виде проспектов, приглашений и документов с предельно престижных и предельно разнообразных мероприятий.
Наталью интересовало все, и практически на все темы она годилась порассуждать в нахватанной парадоксальной манере. Только такой зануда, как мой муж Олег, не нашел в ней ничего любопытного. Ее речь была убедительна той убедительностью, которая задается своеобразием сопоставлений, архитектурой рассуждения и ритмом. Убеждала не фригидная логика, а магия слов. У нее не было границ языка, она пользовалась языком, как пользуется действительностью постмодернист, создавая изобразительное произведение. У нее не было границ языка, потому что у нее не было границ мира.
— Она все время научничает, но для такого рода рассуждений необходим научный аппарат. Наука — это ритуал, он не работает без ссылок, без отталкивания от последних достижений и культуры дискуссии, — настаивал муж.
— Роль, которую играл прежде шаман, принадлежит нынче научному эксперту! — ехидно цитировала я.
— Совершенно верно, — отвечал муж. — Ты утоляешь тоску по шаману Натальей Гончаровой, имеешь право. Но при чем тут я?
На день рождения моей матушки Наталья пришла с таким торжественно-возвышенным лицом, будто это молебен во спасение человечества или вручение государственных премий.
— Я первый раз в вашей стране
— Обожаю быть свахой, — заехала я на эту территорию. — У меня есть для вас женихи.
— Я рождена для другого предназначенья, — сурово ответила Наталья. — Я не могу принадлежать мужчине, потому что я принадлежу всему человечеству.
Она принесла в подарок кожаный кошелек, внутри которого сидел плоский будильник. Попытки заставить его звенеть не удались ни одному из присутствующих пяти технически одаренных мужчин.
— Ужасно, — залилась краской Наталья. — Видимо, он испортился при перелете из Новой Зеландии. Только человек может выдержать почти тридцатичасовой передет, техника ломается! Я чувствую себя такой виноватой... Я испортила всем праздник.
Чтобы отвлечь ее, я достала красочный проспект на английском, приглашающий меня на тусовку австралийских писательниц,
— Это очень хорошая поездка, — сказала Наталья, подробно прочитав его. — Я возьму проспект с собой и позвоню в аэропорт, чтобы подобрать вам самый удобный рейс. Многие, особенно мужчины, предпочитают делать остановку в слаборазвитых странах с дешевыми борделями. Я не советую этого, без ориентирующегося спутника вас обманут и обкрадут прямо в аэропорту.
— Тридцатичасовой перелет — это ужас, — застонала я.
— Да, госпожа Мария, пожалуй, для Австралии сейчас не сезон, давайте лучше проведем фестиваль в Англии, я так соскучилась по Лондону, — сказала Наталья. — У вас ведь есть пьеса с экологической тематикой?
— Да. У меня есть пьеса «Семинар у моря» об интеллигенции, собирающейся на семинар в момент чернобыльской аварии. Она однажды исполнялась на фестивале и не имела больше никакой театральной судьбы, — призналась я.
— Отлично. Вы хотите, чтоб пьесу ставил русский или английский режиссер?
— Конечно, русский. Английскому слишком много придется объяснять.
— Мы сделаем фестиваль «Русские за экологию», только одного спектакля будет маловато. Можно попросить господина Александра, чтобы капелла, в которой он работает, также приняла участие с какими-нибудь экологическими произведениями.
— У нас кет таких произведений. Разве что «Я пойду, пойду погуляю, белую березу заломаю», — хихикнула я.
— Это вполне подходит. Еще мы сделаем семинар по русской политике, его проведет господин Олег. Я уверена, что у нас все получится, я завтра же дам факс своей подруге в английский фонд, поддерживающий подобные проекты.