Менжинский
Шрифт:
Савинков вернулся из эмиграции весной 1917 года и сразу же сблизился с главой Временного правительства А. Ф. Керенским. Адвокат, выступавший защитником на процессе Петербургской военной организации в 1907 году, Керенский через 10 лет возглавил правительство министров-капиталистов. Министру-авантюристу пришелся по душе другой авантюрист, который и был назначен комиссаром юго-западного фронта.
— Когда ЮЗФ попросил у меня оказать ему поддержку, — заявлял накануне корниловщины Керенский, — я назначил комиссаром Савинкова. Когда начали просить другие фронты,
В июле 1917 года в Могилеве, в ставке состоялось совещание, обсуждавшее военное положение. На совещание съехались министры Временного правительства, генералы Брусилов, Алексеев, Деникин, Марков. От юго-западного фронта приехал комиссар Савинков.
Совещание открыл его инициатор А. Ф. Керенский.
— Временному правительству необходимо выяснить, — говорил министр-председатель, — следующие три вопроса: военно-стратегическую обстановку, общую обстановку и какими мерами можно восстановить боеспособность армии.
Генералы-монархисты с неприязнью, высокомерно посматривали на министра-выскочку. Уловив эту неприязнь, а то и враждебность, Керенский, чтобы польстить генералам, продолжал:
— Я, как председатель, хотел бы выслушать от лиц, опытных в военном деле, объективные выводы из рассмотрения этих вопросов.
И, сделав рукой широкий театральный жест, означающий приглашение к дискуссии, Керенский утомленно опустился на председательское кресло.
Грузный, рано одряхлевший Деникин ехидно усмехнулся, Марков демонстративно отвернулся. Остальные молчали.
Министр-председатель был вынужден сам попросить высказаться первым верховного главнокомандующего.
Со своего места поднялся худощавый подтянутый генерал с пушистыми кавалерийскими усами. Недовольно передернул широкими золотыми погонами, блеснул под воротником белой эмалью орден святого Георгия. Метнул в министра-председателя злой взгляд умных светлых глаз. Заговорил негромко, но твердо:
— Прежнюю дисциплину полностью восстановить нельзя. Начальники — от ротного командира до главнокомандующего — не имеют власти.
Брусилов обвел взглядом присутствующих генералов, снова остановил его на министре-председателе.
— Работа комитетов и комиссаров не удалась. Они заменить начальников не могут…
Как подстегнутый, вскочил с места Деникин и, не дав договорить верховному, почти закричал:
— Комиссары и комитеты разлагают армию. Через них совершенно открыто идет захват власти. Необходимо воссоздать армию. Совершенно изъять из нее политику. Упразднить комитеты. Ввести дисциплину. Восстановить власть начальников. Иметь под рукой отборные части как опору власти на случай необходимости применения вооруженной силы против неповинующихся на фронте и в тылу. Ввести смертную казнь не только на фронте, но и в тылу.
Выговорившись, Деникин тяжело опустился. Керенский не перебил его ни единым словом, только раз или два согласно кивнул головой. Потом, не поднимая глаз, попросил огласить телеграмму в адрес совещания от командующего юго-западным фронтом генерала Корнилова, недавно сменившего Брусилова.
Секретарь совещания, затянутый в портупею белобрысый офицер Роменский, вскочил с места, поклонился министру-председателю и начал читать послание кумира монархистов и контрреволюционеров.
— «Восстановить в пределах территории военных действий закон о смертной казни и полевых судах, распространить его на внутренние округа… Провести основательную и беспощадную чистку всего командного состава… Воспретить законом митинги и собрания в войсковых частях».
Подбадриваемый одобрительными возгласами, Роменский, набирая силу голоса, продолжал читать.
— «Воспретить распространение в армии литературы и газет большевистского направления. Воспретить въезд в район расположения армии делегаций и агитаторов».
Всего в телеграмме было девять пунктов, и каждый из них начинался словами «восстановить» или «воспретить». Восстановить то, что было до Февральской революции, и воспретить все то, что было завоевано революцией.
Окончив чтение, Роменский, снова поклонившись не только Керенскому, но и Деникину, сел на свое место. В зале поднялся шум одобрения. Раздавались голоса: «Правильно!», «Восстановить дисциплинарную власть командиров!», «Не только расстреливать, но и вешать!»
Когда шум в зале немного утих, поднялся особняком сидевший у стены Савинков, медленно прошел вдоль длинного стола, остановился рядом с Керенским, нервно передернул плечами, глухим голосом произнес!
— Все девять пунктов генерала Корнилова изложены с моего ведома и согласия, как комиссара ЮЗФ. Я выражаю свою полную солидарность с мнением господина командующего…
Керенский откинулся на спинку кресла, торжествующим взглядом обвел присутствующих: смотрите, мол, каков мой комиссар. И, как бы продолжая эту мысль, обронил:
— У меня второго Савинкова нет…
И действительно, второго такого человека, человека, который с таким хладнокровием и готовностью мог бы утопить русскую революцию в крови, в ближайшем окружении Керенского не было.
После многозначительной паузы Керенский вскочил с кресла, обычно землистое лицо его пошло некрасивыми, бурыми пятнами, отрывистые слова вылетали из перекошенного нервным тиком рта, словно кольца табачного дыма у опытного курильщика.
— Да, мы введем в армии революционный террор.
Все, что является требованием для укрепления дисциплины, — все должно быть введено. — И, понизив голос, добавил: — Но введем так, чтобы народ не понял, что мы возвращаемся к дофевральскому режиму…
Начало заговору против революции было положено. После этого совещания генерал русской армии, герой знаменитого прорыва на юго-западном фронте Брусилов был смещен с поста верховного главнокомандующего. Вместо него по предложению Савинкова был назначен генерал Корнилов. Керенский рассчитывал, что Корнилов сумеет силой оружия подавить революцию, и прежде всего в Петрограде.