Мера любви
Шрифт:
К тому же ей ие надели рубашку; белое шелковое платье заскользило по телу, подобно струе свежей воды. Это было длинное платье, затянутое под грудью жемчужным поясом, с широкими рукавами, легко скользящими по рукам. Декольте было таким большим, что скорее подчеркивало грудь молодой женщины, чем скрывало ее. Шелковые чулки, завязанные выше колена кружевной тесемкой, и маленькие туфельки из белого шелка дополнили этот странный наряд.
Когда темнокожие служанки, взяв Катрин за руки, снова привели ее в розовую комнату и подвели к зеркалу, она, взволнованная и очарованная, увидела перед собой принцессу
Пораженная, она невольно залюбовалась собой. Из глубины дворца доносилась радостная музыка. По-видимому, праздник уже начался, и за ней скоро придут…
Вдруг у нее тревожно сжалось сердце. Это платье скорее обнажало, чем скрывало ее тело, и в нем она не могла показаться перед приглашенными. Неужели Филипп собирается выставить ее полуголой на всеобщее обозрение гостей, своей супруги, Рене д 'Анжу, Артура де Ришмона?
Она ни за что на это не согласится.
Кто-то вздохнул за ее спиной, Катрин обернулась и увидела герцога. С непокрытой головой, в длинном черном платье, он, скрестив на груди руки, остановился в нескольких шагах от нее, опершись о дверной косяк. Хотя он не произнес ни слова, его горящие глаза были красноречивее любой мольбы:
— Ты никогда еще не была так прекрасна! — прошептал он, и в голосе его было столько затаенной страсти, что Катрин задрожала от удовольствия, что испытала бы любая, даже самая верная женщина, при виде мужчины, находящегося в ее полной власти. — Я еще никогда так тебя не любил! Ты никогда не поймешь, как я тебя люблю!
Он не шевелился, но Катрин отступила назад словно веред надвигающейся опасностью.
— Что это значит?
— Ничего. Я тебя люблю…
— Но вы сказали, что друг… Почему вы здесь?
— Потому что я тебя люблю.
— А банкет? Королевский праздник?
— — Ты на него не пойдешь… и я тоже! Короли, герцоги, принцы поужинают без нас! Этой ночью я хочу лишь одну королеву… тебя! Я тебя люблю!
Опершись о сервант и сжав пальцы, она закрыла глаза, пытаясь остановить головокружение. Перед ней вдруг разверзлась пропасть, в которую она мечтала броситься. Она попыталась сопротивляться.
— Это не правда! — возразила она таким слабым голосом, что сама ужаснулась. — У вас есть жена, бесчисленные любовницы, незаконнорожденные дети… зачем вы мне только что говорили о любви!
— У меня есть на это право. Я никого не любил, кроме тебя…
— Это невозможно!
— Ты не веришь? Посмотри на эту комнату, твою комнату, где ты подарила мне столько счастья, где я тебя так любил.
— Это не моя комната. Мы ведь не в Брюгге!
— Это верно. Но эта комната существует везде, во всех моих дворцах, я заставил с точностью воссоздать ее мне… На этот раз она так удивилась, что герцог рассмеялся.
— Нет, я не сошел с ума! Поезжай в Брюссель, в Дижон, не говоря уже о Брюгге, где твоя комната осталась нетронутой, ты везде найдешь ее.
Он быстро приблизился к одному из бархатных панно, нажал на него, и стена раздвинулась, открыв большой портрет. Катрин удивленно смотрела на него, поскольку она не только никогда не видела его раньше, но даже не подозревала о его существовании. Краска медленно залила
— Кто это нарисовал? — выдохнула она.
— Ван Эйк, по моему приказу. Он тоже тебя любит, а я могу описать каждый кусочек твоего тела. Он мне сделал пять таких портретов. Скажешь ли ты теперь, что я тебя не люблю?
— Это глупо, безумно! Герцогиня…
— Никогда не видела эти комнаты и никогда их не увидит. Единственный ключ — у меня, и лишь эти безмолвные рабыни убирают их по моему приказу.
— Но зачем?
— Чтобы встречаться с тобой, с запахом твоих духов, твоей любимой обстановки. Ты права, у меня рой любовниц, потому что моей плоти нужна женская плоть, но никогда ни одна из них не блистала подле меня так, как блистала ты. Когда я устаю от всех этих женщин, когда мое сердце опустошено, я велю открыть одну из этих комнат, украсить ее цветами, свечами, мне подают здесь ужин, и я пью, пью до тех пор, пока воспоминание о твоем теле не станет невыносимым, тогда я встаю на колени перед твоим изображением и… занимаюсь любовью совсем один! А теперь иди ко мне!
Он подошел к Катрин, протянул ей руку. Она отступила, боясь этой руки как огня.
— Нет!
Он рассмеялся.
— Не бойся! Я не брошу тебя на эту кровать, как бы она меня ни притягивала. Мне кажется, я пригласил тебя на ужин? Пойдем ужинать. Нам накрыли.
Катрин суждено было многому удивляться в эту ночь. Пол раздвинулся, и из зияющей темноты поднялся накрытый стол, затем образовавшаяся дыра бесшумно закрылась. На столе стояли цветы, несколько свечей, из золотой посуды поднимались дурманящие запахи. В резных кубках в оправе из драгоценных камней сверкало вино.
Филипп нежно взял Катрин за руку и усадил ее у камина на украшенную серебром скамью с подушками.
Ноги ее оказались на большой медвежьей шкуре. Ловко и с изяществом герцог положил на небольшое блюдо из золота несколько ломтиков лосося. Казалось, он забыл свой недавние признания. Он наполнил кубок и протянул его Катрин.
— Мое лучшее вино! Моя гордость! Выпьем за королевскую ночь. За самую прекрасную даму Запада!
Они чокнулись и вместе выпили, и Катрин с удовольствием почувствовала, как вино горячит ее, пробуждая воспоминания о других, таких же счастливых часах.
— Зачем, — начала было она, — вы разыгрывали со мной всю эту комедию?
— Какую?
— Этот торжественный банкет.
— Раньше ты звала меня Филипп и говорила мне «ты»! — обиженно заметил он. И затем, изменив тон:
— Разве бы ты согласилась, узнав, что я покину своих гостей, двор ради нескольких часов наедине с тобой?
— Нет, не думаю, — откровенно призналась она.
— Не думаешь? Ты в этом не уверена?
— Возможно.
— Благодарю. Давай еще выпьем!
Ужин получился приятным и веселым. Филипп был радостным, и Катрин вспомнила того милого собеседника, каким он был, еще не приняв тяготы короны. Он прочел ей последние стихи своих поэтов, спел песню, рассказал последние сплетни, раскрыл какие-то политические секреты, упомянув о своем намерении вскоре освободить короля Рене. Катрин слушала его, прикрыв глаза, ей было так хорошо и покойно после всех пережитых несчастий.