Мера любви
Шрифт:
— Я никого не хочу видеть. Мне и так тяжело будет принять жену бургомистра.
— Но этот монах говорит, что был раньше вашим духовником…
— Какая ложь! У меня никогда не было постоянного духовника. Это просто обманщик.
— Он также говорит, что был вашим другом и что…
Грустно усмехнувшись, Катрин пожала плечами.
Друг? Здесь! Кроме несчастного Ван Дейка. я не вижу.
— Вы не очень хорошо выполняете поручения, мой юный друг — упрекнул Готье неожиданно появившийся монах — Я попросил узнать у госпожи Катрин, не изволит ли она принять некоего господина, которого
Вдруг его голос стал заметно тише, а сильный фламандский акцент совершенно исчез.
— Послушайте, Катрин! — прошептал он. — Вы раньше меня так часто называли. Посмотрите хорошенько и представьте меня без этой глупой бороды. Представьте меня не в этих грязных лохмотьях, а в золоте и шелках, с гербом нашего доброго герцога Филиппа, вышитым на груди. — Глаза Катрин расширились от изумления, и обрадованный Готье увидел, как в них загорелись огоньки.
— Вы? выдохнула она. — Вы, да еще в таком одеянии? Не сон ли это?
— Да нет же, это действительно я! Что удивительного? Должен вам признаться, моя дорогая, что я сам не привыкну к своему одеянию.
Странный монах подошел, подбоченясь, к большому серебряному зеркалу, чтобы лучше рассмотреть себя.
— Невероятно! — вздохнул он. — Совершенно невероятно! Интересно, что бы сказали дамы, увидев меня в таком облачении! Я, бесспорно, навсегда лишился бы своей репутации. Я выгляжу отвратительно.
— Разве вы себя еще не видели?
— Конечно, нет! В монастыре де Руле, где меня так нарядили, не было ни одного зеркала, и мне пришлось довериться странствующему монаху, которого откопал для меня капеллан монсеньера. Ему это удалось, не так ли?
С отвращением отвернувшись от зеркала, мужчина подошел к Катрин и церемонно поклонился.
— Может ли мне будет оказана милость, поцеловать эту прекрасную ручку? Моя дорогая, хотя я и испугался, увидев вас, — от вас остались кожа да кости, — но вы по-прежнему восхитительны. Как хороша ваша улыбка!
Улыбка Катрин действительно была похожа на улыбку ребенка, очарованного появлением доброй феи. Готье, которого она тотчас забыла, был раздосадован.
Он пробурчал:
— Может, вы все-таки объясните, кто этот чудак?
Монах обиженно посмотрел на него.
— Мне кажется, я мог бы изменить вопрос, кто этот грубиян?
— Сейчас я вас представлю, — сказала Катрин. — Но сначала, мой дорогой Готье, объясните, где Беранже? Молодой человек показал на потолок.
— На чердаке. Он сказал, что хочет осмотреть сточные трубы. Пойдите, разберитесь зачем! Вы хотите, чтобы я позвал его?
— Да. Попросите его спуститься и подождать в зале, чтобы никто из прислуги не приблизился к этой комнате. Я хочу остаться одна с… моим духовником… Это не кто иной, как мой старый друг Жан Лефебр де Сан-Реми, король бургундского оружия, непререкаемый законодатель мод при герцогском дворе, тот, кто при европейских дворах известен под именем Золотое Руно. Мой дорогой Жан, я надеюсь, вы простите моего конюха Готье де Шазея за несдержанные речи? Он молод и искренне предан мне.
Мужчины поприветствовали друг друга довольно холодно, и Готье вышел, чтобы исполнить приказания Катрин.. Графиня повернулась к Сан-Реми.
— Теперь,
— Если судить по одежде, то это первая мысль, которая может прийти в голову, на самом деле — герцог. Когда он узнал, что эти негодяи посмели сделать из вас пленницу, он страшно разъярился, к тому же он был бессилен в своем гневе. Кроме того, он не понимал, почему вы очутились в Брюгге, почему так внезапно покинули дворец в Лилле. Это было загадкой.
— Слишком громко сказано о такой чепухе!
Катрин рассказала о том, что произошло наутро после королевской ночи. Она также не утаила причину своего путешествия в Брюгге вслед за Ван Эйком и то, чем закончилось ее так называемое «поклонение святым мощам».
— Я боюсь, что явилась причиной смерти этой несчастной женщины, согласившейся помочь мне, — пожаловалась она в заключение. — Местные жители, уверенные, что я беременна от монсеньера, убили ее, чтобы она не смогла мне помочь.
Сан-Реми с беспокойством оглядел Катрин.
— На каком вы месяце?
— На пятом.
— Это не облегчает нашу задачу. Я здесь для того, чтобы вызволить вас отсюда, пока ваше положение не станет невыносимым.
Он рассказал ей о том, о чем Готье узнал из уст Ван де Валя: о непримиримой позиции герцога по отношению к требованиям его подданных в Брюгге и Генте. Филипп категорически отказался менять свое решение, даже узнав о заточении Катрин.
— Герцог страшно беспокоится за вас, моя дорогая, но клянется, что не может действовать иначе. Горожане уже давно насмехаются над ним, и, если он не хочет, чтобы его государства рассыпались, словно песчаный замок, он не поддастся на шантаж.
— Он послал вас, чтобы передать мне это?
— Я вам сказал не только для того. Я должен организовать ваш побег.
— Но почему именно вы? Бургундский двор кишит шпионами, секретными агентами, сеньорами, полностью преданными своему господину и не такими известными, как сир Золотое Руно.
Сен-Реми вытянул ноги, с отвращением разглядывая пыльные ступни в сандалиях из грубой кожи, и скрестил руки на груди.
— По двум причинам: во-первых, нужен был кто-то, кто хорошо вас знает. Видите ли, герцог не был до конца уверен, что заложницей являетесь именно вы. Местные жители могли нарочно разворошить эту любовную историю, которая уже стала легендой.
— Это было бы слишком опасно. Монсеньер рано или поздно заметил бы подлог, и тогда…
Неопределенный жест Катрин позволял домыслить всевозможные репрессии.
— Но в их положении это могло прийти им в голову. Вторая причина достаточно проста: я сам напросился ехать в Брюгге.
— Но почему?
— Тут тоже две причины: первое — это то, что наставник монастыря августинцев мой кузен. Он ни в чем не может мне отказать. И второе: я хотел вас увидеть и убедиться, что вы по-прежнему прекрасны. Я убедился. Теперь же — резко прервал он себя, чтобы окончательно не расчувствоваться, — надо подумать о бегстве. Прежде всего, возьмите это и спрячьте, оно мешает мне и делает мой живот похожим на живот нотариуса.