Мера мужества
Шрифт:
На ближайших подступах к Мценску батарея, в которой воевал младший сержант Ванин, оседлав высоту, преградила путь гитлеровцам. Три дня и три ночи советские воины ни на шаг не дали продвинуться захватчикам, отбили восемь яростных атак. И только когда вспаханная бомбами высота сравнялась с дорогой, что пробегала рядом, немцы пошли в атаку.
Николай Ванин очнулся в тот момент,
Партию пленных загнали в тюрьму. Но ни тюремный режим, ни издевательства охраны не могли убить в советском человеке стремления на волю. Как только Николай Ванин поправился, он тут же задумал побег. Его поддержал Иван Воронов. Решили посоветоваться с товарищами по камере. Но все откладывали, присматриваясь друг к другу: немцы частенько подсаживали к пленным провокаторов — вот и приходилось остерегаться. Кто знает, сколько бы недель и месяцев недоверчиво посматривали друг на друга узники, если б не пасмурный ноябрьский день 1941 года.
Большую партию пленных погнали в лес на заготовку дров. После работы двоих не оказалось в строю. Немцы подняли шум, пустили собак. А спустя час, перед строем невольников поставили двух избитых человек. Николай Ванин на всю жизнь запомнил их имена: это были его соседи по нарам — сибиряк Семен и украинец Василий. Били их долго и методично. Особенно старался длинный, как жердь, с водянистыми глазами гитлеровец. Окончив экзекуцию, он подтащил пленных к сосне, крепко привязал к кочковатому стволу. Аккуратно, не спеша обложил жертвы хворостом, плеснул на груду сушняка бензину, чиркнул зажигалкой. Подобно легендарному Тарасу Бульбе, умирали советские воины.
Вечером Николай Ванин снова заговорил со своим земляком.
— Ну как, Иван, что будем делать?
— А чего думать-то? Двум смертям не бывать, одной не миновать. Бежать надо.
Н. А. Ванин.
Прошло еще пять дней. Команду пленных погнали на станцию грузить «имущество»: потерпев поражение под Москвой, гитлеровцы стремились как можно больше отправить в «Великую Германию» награбленного советского добра.
Вечером не досчитались двадцати человек. Подняли на ноги воинские части. Пустили сотни собак. И только неделю спустя нашли беглецов. Ванин, Воронов и восемнадцать товарищей, избитые до полусмерти, под усиленным конвоем были отправлены в лагерь строгого режима. Ванин и Воронов попали в партию, которую каждый день гоняли в завод на подсобные работы.
Бежать из лагеря было невозможно. Он был обнесен колючей проволокой, охранялся усиленной внешней и внутренней охраной. Ночами десятки овчарок звенели цепями. На угловых башнях-бойницах дежурили пулеметчики. По ночам мощные прожектора прошивали темноту. А тут еще народ в блоке незнакомый. Измученные тяжелым трудом, голодные и доведенные до
В одну из таких бессонных ночей Николай Андреевич склонился к уху своего земляка.
— Иван, а что, если нам прощупать каждого и раскрыть карты?
— Другого выхода у нас нет, — шепнул в ответ Иван Воронов.
На следующий день Николай Андреевич пилил дрова и переносил разные тяжести в паре с высоким сгорбленным украинцем. Оказавшись вдали от конвойного и вглядываясь в бледное лицо напарника, Николай, словно бы мимоходом, обронил:
— Браток, что это ты крылья опустил?
— Опустишь, когда белый свет не мил, — зло ответил напарник.
— Верно, не легко нам здесь живется. У тещи в гостях было бы лучше. Но что поделаешь, мириться надо. Куда денешься…
— Мирись, если хочешь так жить.
— Хочется или нет, но ведь существовать-то как-то надо.
— Ну и существуй. А мне так жить не хочется, — сверкнул глазами напарник.
— Это почему не хочется? — Николай Андреевич чуть подался вперед.
— Да потому, что я не раб. И не привык к рабской жизни, к рабскому обращению. Что мы видим здесь? Что переживаем? Издевательства, насмешки. Лучше смерть, чем такая жизнь.
— Вот тут ты не прав. Какая польза от твоей смерти? Бороться надо. Понимаешь? А для этого свобода нужна.
— Пытался сбежать, — сокрушенно бросил напарник, — да ничего не вышло. Отсюда еще никто не уходил. Шагнул не так, и то охранник орет: цурюк! И собаку с поводка спустить ладит. Нет, отсюда не уйдешь.
— А если хорошенько подумать? Раскинуть мозгами так и этак. Взвесить все за и против? Тогда как? — спокойно спросил Николай Андреевич.
Тот судорожно рванулся и что есть силы стиснул ладонь Ванина.
— В случае чего, я с тобой. Запомни, Алексеем меня зовут.
А вечером Иван Воронов лежал на нарах и шептал соседу-уфимцу:
— Гарей, ты тут присматривайся к своему соседу. И, самое главное, сердцем пойми, чем он дышит. Дело-то мы какое затеваем — сложное. Тут вся артель должна быть, как один человек.
— Понимаю. Моя все поняла, ох как крепко поняла.
На вечерней проверке у одного из пленных нашли гвоздь: в конце смены он забыл очистить карманы. Его расстреляли перед строем притихших узников. Фашистам казалось, что такие крутые меры отобьют охоту у пленных не только бежать, но и думать о побеге.
Внимательно присматриваясь к лагерному начальству, Николай Андреевич подметил, как оно благоволит к тем, кто безропотно подчиняется, кто по одному взгляду угадывает его желание и сломя голову спешит исполнить приказание.
Николай Андреевич собрал весь блок:
— Будем готовиться к побегу. Для этого требуется прежде всего строжайшая дисциплина — это первое. Второе — надо усыпить бдительность начальства и охраны. Ну, а чтоб этого добиться, мы должны быть тише воды, ниже травы. И, самое главное, не перечить начальству, быть послушными, терпеливыми. Понимаете, терпеливыми.