Мера мужества
Шрифт:
— Хорошо бы, сестрица, и нас этой же дорожкой, да в лес.
Наталья будто не слышала, продолжая хлопотать у стола, лишь скосила глаза на дочурку, сидевшую тут же. Та молча встала, накинула на плечи ветхую шубенку и вышла.
Алексей не без тревоги посмотрел в окно. Гарей неторопливо поерзал на лавке и вопросительно посмотрел на Николая Андреевича. Ванин крепко стиснул зубы, нахмурился.
Заметив тревожные взгляды гостей, Наталья подошла к столу.
— Подвигайтесь, небось голодные. А о лесе потом побеседуем. Да и Михаил, сосед-то, строго-настрого наказал не самовольничать. Придет, посоветуемся, тогда и в лес. А пока — к столу!
Горячие щи, картошка, как-то по-особому, знакомо
Внезапно широко распахнулась дверь.
— Немцы! — выдохнула с порога дочка Натальи.
Наталья метнулась к лазу в подполье. Откинула крышку, приказала:
— Скорей за мной!
В подполье она открыла потайную дверь. Через секунду беглецы оказались в земляном мешке.
Было слышно, как глухо захлопнулся лаз, как нервно ходила Наталья от стола к шестку и обратно, громко звеня посудой. Потом несколько минут стояла напряженная тишина. И вдруг резко хлопнула дверь. Тяжелые шаги кованых сапог. Протопав к столу, один из гитлеровцев что-то спросил. Наталья тихо ответила. Почудилось, что про них говорит, про «гостей». Ванин похолодел и теснее прижался к товарищам. Сверху снова донесся лающий голос. Наталья опять тихо ответила. Гитлеровец протопал на кухню. Заглянул под шесток, на печь, пошарил под лавкой. Прошел к полатям, заглянул и туда. Потом громко хлопнула дверь, и все стихло. Беглецы, обессиленные, присели на корточки и, привалившись к стенке, задремали. Николая Андреевича стала донимать обмороженная нога. Стиснув зубы, он переносил неимоверную боль. Гарей бодрствовал, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху. Вот откинулась крышка лаза. Скрипнули ступеньки, открылась дверь тайника, и послышался голос Натальи:
— Ну, как вы тут? Небось натерпелись страху?
— Это разве страх? Мы не такое видывали. На тебя надеялись. Не чужая, знали, что не выдашь, — ответил Николай, морщась от боли.
На следующее утро пришел Михаил, мужчина лет 50—55, как выяснилось потом, бывший матрос Балтийского флота, участник штурма Зимнего дворца и гражданской войны. Почему он остался на оккупированной территории, расспрашивать не стали: видно, выполнял партийное задание.
Кивнув на Ивана Воронова, Гарея и Алексея, Михаил сказал, что они пойдут с ним, а Николай останется здесь и выдаст себя за больного мужа Натальи. Все это приняли как приказ.
Через месяц у Натальи снова собрались Иван Воронов, Алексей и Гарей Муслюмов. Их привел Михаил. Наталья взяла вещевой мешок, подала его Ванину, невесть откуда принесла новенький трофейный автомат.
Три долгих и опасных недели шли Ванин и его товарищи на восток. Проезжих дорог сторонились. В села заходили только в крайних случаях. Отдыхали в лесных дебрях и заброшенных домиках лесников.
К линии фронта подошли на рассвете. Набрели на полуразрушенную землянку, в нескольких метрах от которой между стволами сосен петляла тропинка. По ней беспрестанно шныряли гитлеровцы. А вскоре друзья заметили дымок: он стлался над снежным холмиком.
— Не иначе, командный пункт, — высказал предположение Воронов и предложил напасть на КП. Гарей и Алексей тут же ухватились за эту идею. Но осторожный и рассудительный Ванин остановил их:
— Торопиться не будем. Дождемся темноты, тогда и нагрянем к фрицам. А пока отдыхайте. Я подежурю.
Как только опустились сумерки, Ванин и его друзья вышли из укрытия. Ступая след в след, вышли на тропку. Бесшумно сняли часового и ворвались в землянку. Около десятка подвыпивших немцев покорно подняли руки.
«Языков» передали в штаб полка советских войск.
Вскоре Николай Андреевич Ванин был назначен командиром расчета противотанковой пушки 696-го истребительного артиллерийского полка.
Смоленское шоссе 11 июня 1943 года. Противник, силой до батальона, при поддержке трех самоходных артиллерийских установок перешел в наступление. Сломил сопротивление горстки наших автоматчиков и стал продвигаться вперед. Расчет младшего сержанта Ванина оказался один против наседающего врага. Но Ванин и его бойцы не дрогнули. Выкатив пушку на открытую позицию, они прямой наводкой стали расстреливать густые цепи и прижали пехоту к земле.
— По самоходкам бронебойным, — скомандовал Ванин.
Одна из самоходок, объятая пламенем, замолчала. Попятились остальные. Вражеская атака захлебнулась. Дрогнувшие было советские автоматчики вернулись на оставленные позиции. За этот подвиг Николай Андреевич Ванин и был награжден орденом Отечественной войны II степени. Медаль «За отвагу» засеребрилась на груди его друга Ивана Воронова.
В конце августа 1943 года на подступах к Смоленску, в районе опорного пункта противника у деревни Секарево, гитлеровцам удалось сосредоточить крупные силы, временно задержать продвижение наших войск и даже на некоторых участках фронта перейти в контратаку. Находясь в боевых порядках пехоты, ванинская пушка вступила в единоборство с вражескими танками. Более восьми часов продолжался неравный бой. Выбыли в том бою из строя Гарей и Алексей. Но обескровленный расчет не оставил своих позиций, а когда была отбита пятая контратака, на поле боя осталось три пылающих вражеских танка и 20 трупов фашистских солдат и офицеров. А самое главное, сокрушен, повержен в прах мощный узел сопротивления гитлеровцев.
Но фашисты не могли смириться с потерей опорного пункта. Не успели наши пехотинцы оборудовать огневые позиции, а батарейцы подготовить капониры, послышался рокот моторов. 40 танков и густые цепи гитлеровцев высыпали из-за рощицы. И опять разгорелась жаркая схватка. Еще два подбитых танка и 50 трупов «завоевателей». В память об этой деревне на подступах к Смоленску остался у Николая Андреевича Ванина орден Славы III степени.
Как-то к командиру дивизиона обратился командир пехотного батальона.
— Дайте мне из пятой батареи только на сутки сержанта Ванина с его расчетом.
Было это тоже на Смоленщине, у деревни Горы. Когда Ванин, выбрав удобную позицию и замаскировав пушку на гребне курганчика, явился на КП батальона и представился командиру, тот крепко пожал ему руку и сказал:
— Пойдем в тыл к фрицам.
Наступили сумерки. 20 крепких пехотинцев подхватили пушку и только им одним ведомыми тропами покатили ее к переднему краю вражеской обороны.
Благополучно миновав «нейтралку», остановились перед минным полем. Два пехотинца и минер нырнули вперед. Прорезан ход. Без крика снят часовой. Вот уже пушка за глубокой траншеей. Еще несколько минут, и она встанет на боевую позицию. И вдруг впереди — голоса. Пушка остановилась.
А голоса вот они, совсем рядом. Пехотинцы и артиллеристы замерли. Ванину показалось, что, поравнявшись с ними, немцы остановились. Он крепко стиснул автомат и подался вперед. Но голоса стали удаляться влево. И как только они затихли, лейтенант прошептал:
— Пошли, ребята!
На восходе грохнул первый выстрел. Застрекотал пулемет, затрещали автоматы. Вражеская пулеметная точка была уничтожена. Еще несколько выстрелов — и нет двух минометов. Гитлеровцы заметались, но скоро пришли в себя и открыли по высотке огонь. Маскируясь в кустах тальника, они стали приближаться. Фашистов было много. То и дело раздавалось: «Шнелль! Шнеллер!» Это офицеры подгоняли солдат.