Мера отчаяния
Шрифт:
Она кивнула:
— Понимаю, комиссар.
— Я не спрашивал вас, синьорина, понимаете ли вы. Я прошу прекратить расследование их финансовой деятельности.
— Да, комиссар, — произнесла она, отвернулась и уткнулась в монитор.
— Синьорина Элеттра, — позвал он спокойно. Она оторвалась от экрана, и он продолжил: — Я серьезно. Я не хочу никаких расспросов касательно этих людей.
— Понимаю вас, комиссар. — Она улыбнулась лучезарной и фальшивой улыбкой. Словно субретка в дешевой комедии, она положила локти на стол, скрестила пальцы и оперлась на них подбородком. — Это все, комиссар,
Брунетти не удостоил ее ответом и направился было к лестнице, ведущей наверх, к его кабинету, но вдруг решительно повернулся и вышел из квестуры. Он двинулся по набережной в сторону греческой церкви, перешел через мост и заглянул в бар, притулившийся напротив храма.
— Buon giorno, Comissario, — поприветствовал его бармен. — Cosa desidera?
Не решив еще, что выбрать, Брунетти взглянул на часы. Он потерял ощущение времени и с удивлением увидел, что уже полдень.
— Un'ombra, [13] — ответил он и, когда заказ принесли, залпом выпил содержимое небольшого стаканчика, не удосужившись сначала попробовать, пригубить. Не помогло. Он понимал, что следующая порция тем более не поможет. Бросив тысячу лир на стойку, он вернулся в квестуру. Ни с кем не заговаривал, поднялся к себе в кабинет и сел за стол, а потом снова ушел — на сей раз домой.
13
Добрый день, комиссар. Чего желаете? — Стакан белого вина (ит.).
За обедом стало ясно, что Паола рассказала о случившемся детям. Кьяра смотрела на мать с явным смущением, Раффи, кажется, с интересом, с любопытством. Никто не поднимал больной темы, так что обед прошел относительно спокойно. Обычно Брунетти очень нравилась широкая лапша — тальятелле с белыми грибами, но сегодня он едва притронулся к своей тарелке с пастой. От гуляша и последовавших за ним жареных баклажанов он тоже не получил особого удовольствия. После еды Кьяра отправилась на урок фортепиано, Раффи — к другу, делать математику.
Паола и Брунетти остались одни, они сидели за столом, заставленным неубранной посудой, и пили кофе: он — с граппой, она — черный с сахаром.
— Ты собираешься нанимать адвоката? — спросил он.
— Сегодня утром я разговаривала с отцом, — не ответила она на вопрос.
— И что он сказал?
— До того, как накричал на меня, или после?
Брунетти невольно улыбнулся. Даже в самых диких фантазиях он не мог представить, что слово «кричать» применимо к его тестю. Нелепость ситуации позабавила его.
— Наверно, после.
— Он назвал меня дурой.
Брунетти вспомнил: именно так двадцать лет назад граф отреагировал на заявление Паолы о том, что она собирается замуж за него, Брунетти.
— А потом?
— Потом он предложил мне нанять Сенно.
Брунетти кивнул, услышав имя лучшего в городе адвоката по уголовным делам.
— Ну, это уж слишком.
— Почему?
— Сенно блестяще защищает насильников и убийц, богатых мальчиков, избивших своих девушек, и этих девушек, пойманных на продаже героина, которой они вынуждены заниматься, чтобы расплатиться за свою привычку. Думаю, ты им в компанию не годишься.
— Не знаю, комплимент это или нет.
Брунетти пожал плечами. Он тоже не знал.
Паола молчала, и он спросил:
— Ты думаешь, я не прав?
— Прав, я не стану его нанимать.
Брунетти подвинул к себе бутылку с граппой и налил еще немного в свою чашку из-под кофе. Поболтал немного и выпил залпом. Ее последняя реплика повисла в воздухе, он не стал ничего выяснять, спросил только:
— А кого?
Она пожала плечами:
— Посмотрим, каким будет обвинение. Потом решу.
Брунетти какое-то время раздумывал, а не выпить ли еще граппы, но понял, что ему не хочется. Не предложив ей своей помощи ни в мытье, ни в уборке посуды, он встал и задвинул стул под стол. На сей раз, взглянув на часы, он удивился, что время ползет так медленно: еще не было двух.
— Пожалуй, пойду прилягу, прежде чем вернуться на работу.
Она кивнула, встала и начала составлять тарелки в стопку.
Он прошел по коридору, добрался до спальни, снял ботинки и сел на край кровати, вдруг ощутив, как сильно устал. Потом лег, закинув руки за голову, и закрыл глаза. С кухни доносился звук льющейся воды, клацанье тарелок друг об друга, лязганье сковородок. Он вытащил одну руку, прикрыл глаза тыльной стороной ладони. Стал вспоминать школьные годы, когда, принеся домой плохую оценку, он вот так же лежал на постели, боясь гнева отца и разочарования матери.
Картины прошлого наполнили его сознание, и он погрузился в воспоминания. И вдруг почувствовал рядом движение, теплое прикосновение к груди. Ощутил запах ее волос, коснувшихся его лица, вдохнул аромат мыла и здоровья, знакомый ему вот уже двадцать лет. Он отнял руку от глаз, но не стал открывать их. Обхватив Паолу за плечи, он вынул вторую руку из-под головы и обнял ее.
Вскоре они оба заснули, а когда проснулись, все было по-прежнему.
9
Следующий день прошел спокойно: всё в квестуре двигалось своим чередом. Патта велел доставить Яковантуоно в Венецию и допросить касательно его отказа давать показания, что и было выполнено. Брунетти встретил беднягу на лестнице, когда того вели в кабинет Патты два вооруженных автоматами полицейских. Pizzaiolo поднял на Брунетти глаза, но не подал виду, что узнал комиссара, — на его лице застыло простецкое выражение, какое итальянцы умеют надевать на себя, общаясь с представителями власти.
Увидев его грустные глаза, Брунетти задался вопросом: а имеет ли какое-нибудь значение правда о смерти? Убила ли жену Яковантуоно мафия, или же несчастному это всего лишь показалось — в любом случае он считал государство и его слуг беспомощными, неспособными защитить его от угрозы, исходящей от куда более могущественной силы.
Все эти мысли пронеслись в голове Брунетти, пока Яковантуоно поднимался ему навстречу по лестнице, но они были слишком смутными, и он не смог бы выразить их словами даже самому себе, отчего лишь кивнул в знак того, что узнал его, — маленького человека, казавшегося еще меньше из-за двух огромных полицейских, возвышавшихся над ним.