Мера прощения
Шрифт:
– Но тебе же надо...
– Ничего мне не надо! – обрываю я, ногой открываю и закрываю за собой дверь кухни. Поставив бутылки на стол, я двигаю защелку влево и включаю телевизор, успев услышать первые слова очередного пакостного нападения.
– Папа сказал, ему надо срочно по...
Я лезу в холодильник за закуской. Он забит недоступными обычным «совкам» «колониальными товарами», которые куплены не за валюту в спецмагазине для моряков «Альбатросе» (моей валютной зарплаты не хватило бы и на морозильник), а в скромном магазинчике, где обслуживают только партноменклатуру и где такие низкие цены, что моей жене-мотовке скучно туда ходить. Я делаю бутерброды, открываю бутылки. Если смешать виски с ликером и минеральной водой, выпить и зажевать бутербродом с черной икрой, то мудрено будет почувствовать крепость пойла. Пьешь, пьешь – и вдруг просыпаешься черт знает где. Ну, до дивана я доберусь,
4
Cудовые экипажи делятся на «работяг» и «пьяниц». Вторых больше, несмотря на усилившуюся в нашей стране борьбу с пьянством. Есть еще «бабники», но такие попались мне всего раз, да и то это была маленькая посудина, болтавшаяся в каботаже, по портам Крыма. Был в истории советского флота и «голубой» экипаж, который быстро перекинули бороздить тайгу. Правда, в чистом виде не встречаются ни первые, ни вторые, ни остальные два. Всегда среди «работяг» попадаются «пьяницы» и наоборот, и там и там, изредка, – «голубые» и, довольно часто, – «бабники». Видимо, для образца держат, чтоб всегда можно было посмотреть, как не надо себя вести. Экипажи складываются по каким-то не установленным пока законам. Процент не соответствующих основному «профилю» почти всегда одинаков. Если процент этот увеличивается, значит, скоро произойдет перепрофилизация. Проходит она тихо: тот, кто не вписывается, уходит в отпуск и не возвращается. Хоть и говорят, что рыба гниет с головы, профиль экипажа не всегда совпадает с капитанским. Мне приходилось работать на судах, где капитан был пьяницей, а экипаж – работягами, и наоборот. Впрочем, капитан (по-флотски Мастер) не всегда голова. Частенько заправляет всем кто-нибудь из старшего комсостава: старший помощник капитана (Старпом или Чиф), или первый помощник, или старший механик (Дед), или начальник рации (Маркони). Капитан и эти четыре человека делят между собой «дворцовые» должности: Тирана, Теневого Лидера, Козла Отпущения, Лизоблюда и Лидера Оппозиции. Есть еще один представитель старшего комсостава – старший электромеханик (Кулон), но за этой судовой должностью автоматически закреплена «дворцовая» – Пофигист со сдвигом по фазе. Интересно, какая из «дворцовых» достанется мне? Старпома я заменю, Помпу на тот свет отправили, нового не прислали, вместо него будет парторг, второй механик, о Мастере Володя когда-то сказал мне: «Тряпка», а о Маркони: «Пройдоха». Значит, должности Козла Отпущения и Лизоблюда заняты, и на нас с Дедом останутся три. Меня устраивает любая из оставшихся, предпочел бы, конечно, первую.
Все это я обдумывал по пути на судно. Времени у меня было предостаточно: жена отомстила за пренебрежение ею, с утра укатила куда-то на «Мерседесе». Пришлось преодолевать почти полторы сотни километров на перекладных: сначала на междугородном автобусе (такси ни за какие деньги не соглашались ехать в соседнюю область), а затем уже на такси от автостанции до спецгавани, расположенной довольно далеко от города. Возле проходной порта пришлось выбраться из теплой машины и под дождем топать до судна. Оно стояло в дальнем конце гавани, километрах в двух. Сумки у меня тяжелые, а дождь осенний, проливной и холодный. Вояки, мать их!.. Напридумывают секретов! Как будто таксист не знает, что здесь грузят. Да у любого пацаненка в городе спроси, и он тебе подробно расскажет, какой груз скрывается под названием «сельскохозяйственная техника», и чем отличаются «сенокосилки» с вертикальным взлетом от обычных, и какого калибра бывают «плуги» у «тракторов», и сколько гектаров «засевает» одним залпом сорокоствольная реактивная «сеялка», и как работает «борона» с головкой самонаведения.
Вахтенного матроса у трапа не было – больше ничего не надо говорить мне о дисциплине на судне. Уверен, что вахтенный помощник, в лучшем случае, полупьяный. Хороший пароход – хороший капитан, плохой пароход – плохой старпом, а так как, ступив на судно, считаю себя и вступившим в должность, я, принимая заодно и должность Тирана, нажал на кнопку звонка громкого боя. Короткий сигнал разбежался по коридорам надстройки.
Вахтенный матрос появился со стороны главной палубы: мол, следил за погрузкой. Он что-то жевал и поправлял на ходу нарукавную красно-белую повязку. Наверное, зажевывал перегар мускатным орехом или кофейными зернами. Значит, не совсем еще оборзел. Физиономия у него была круглая, с пушистыми рыжеватыми усами и выгоревшими, почти белыми бровями, причем левая была выгнута в центре, похожа на крышу дома – такие обычно рисуют чертям. Бог шельму метит. На губах играла одновременно виноватая и наглая улыбка: если ты начальник, то поползаю перед тобой на брюхе, если нет, то тяпну за ногу.
Я не дал ему определить, с кем имеет дело, спросил первым:
– Кто из штурманов на вахте?
– Старпом, – ответил он и потупил пьяно поблескивающие глаза.
Запаха перегара я не уловил, скорее, чем-то больничным повеяло. Наверное, валидолом закусывает.
– Проводи, – приказал я и, заходя в надстройку, кинул через плечо: – Сумки мои не забудь.
Куда идти, я знал не хуже матроса. Теплоходы выпускают сериями. Побывал на головном – не заблудишься и на остальных. Тем более, что каюта старшего помощника почти всегда расположена под ходовым мостиком слева от каюты капитана, а капитанская всегда крайняя с правого борта. По правилам судовождения ты считаешься виновным, если другое судно врубилось в твой правый борт, и капитан должен первым узнать о снятии его с должности и передаче под суд.
– С кем ходовую вахту стоишь? – спросил я, не оборачиваясь.
– Со старпомом, – натужно ответил матрос, пыхтя позади с моими сумками в руках. Радовался бы, что не от проходной тащит.
Покажи мне своего вахтенного матроса, и я скажу, кто ты. Получалось, что и Чиф претендует на должность Лизоблюда. Странно!
– Как тебя зовут? – спрашиваю матроса, который перейдет ко мне вскоре по наследству.
– Сергей.
– Фамилия?
– Гусев.
Отвечать ему тяжело, потому что подымается по трапу, но раздражения в голосе я не слышу. Наверное, понял матрос, кто я такой. Сообразительный малый: я уверен, что радиограмма о замене старпому еще не дошла.
В каюте старшего помощника пили водку. Стол был загроможден бутылками экспортной «Лимонной», которую можно купить только в «Альбатросе» за чеки Внешторгбанка. Собственную валюту так глупо и в таком количестве тратить не будут, значит, капитанский фонд опустошают и, следовательно, кто-то из сидящих в каюте капитан. Опорожняли бутылки трое: толстяк со шрамом на лбу и в очках с толстыми стеклами и двое худых: менее пьяный, со сужающейся кверху головой, похожий на плохо заточенный карандаш, и более пьяный, с платиново-русыми с сединой волосами, вихрящимися на макушке, как у мальчишки. Толстяк в старпомы не годился по зрению, скорее всего, это начальник рации. А из худых выбрать нетрудно, ведь капитан – это спившийся старпом.
Я протягиваю направление на судно более трезвому и говорю:
– На замену приехал, – а потом поворачиваюсь к менее трезвому и спрашиваю: – Примите, Сергей Николаевич?
Вихрастый скривил морщинистое лицо, отчего стал похож на обиженного ребенка, который вот-вот заплачет.
– Приму, – тихо ответил он и задумался, припоминая, где мы с ним пили. – А откуда ты меня знаешь?
– Ну, кто ж вас не знает?! – сказал я. – Мы ведь как-то, – в Сингапуре, кажется? – того... – щелкаю я пальцем по горлу. – Капитан мой, Ивлицкий, перебрал тогда и официантку лапать начал – помните?
Хоть и кивает он согласно головой, а ничего не помнит и помнить не может. Никогда мы с ним не пили, а если и встречались раньше, то в коридорах пароходства, где не обращали друг на друга внимания. Но Ивлицкого – жуткого пьяницу, самодура и самого старого и опытного капитана – он знает, потому что Ивлицкого знают все. Большинство капитанов и штурманов прошли через его руки и надолго запомнили их. Тяжеловаты они и, если сталкиваются с тупостью или непослушанием, пускаются в ход без раздумий. А уж перепили с ним, как мне кажется, все, начиная от начальника пароходства и заканчивая практикантами из мореходок, и ссылка на Ивлицкого – своеобразное рекомендательное письмо в общество пьяниц. Сергей Николаевич приглаживает вихры, видимо, выгоняя таким образом из головы недовольство и подозрительность, потому что лицо его постепенно теплеет. Если когда-то пили, тем более, раньше я работал с Ивлицким...
– Ну, садись, – хлопает капитан по дивану рядом с собой, – отметим твой приезд... Наливай, Дмитрич, – говорит он толстяку, потом вспоминает, что забыл его представить. – Это наш начальник рации.
– Валентин Дмитриевич, – протягивает мне толстяк правую руку для пожатия, а левой продолжает наливать водку в стакан.
– Старпома ты знаешь, – почему-то решает Мастер и поворачивается к двери, где переминается с ноги на ногу у поставленных на палубу сумок вахтенный матрос. – А это Серега, матрос... Садись, Серега.