Мерцающие врата
Шрифт:
Я ничего не сказала, потому что начинала чувствовать, как вокруг меня вырастает золотая клетка. Я и так уже была под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, а теперь понимала, что и редкие мгновения свободы, такие как во время похода по магазинам, ускользают от меня. Если они запрут меня теперь где-то, где никто не сможет меня найти, я еще больше буду в их власти. Они окончательно отрежут меня от внешнего мира.
Мысль была грустная, я затосковала. Я бы поспорила, но для спора нужны были аргументы, а не просто слова: не
Я стала старательно изображать, что зеваю, но зевок получился настоящим. Отец посмотрел на меня вроде как с родительской нежностью.
— У тебя был трудный день, — сказал он, — тебе надо поспать.
— Да, пожалуй, — ответила я, снова зевая.
Возникла неловкая пауза; ни отец, ни я не знали, что делать. Понятно было, что я не стану целовать его в щеку перед сном, но все же какой-то жест требовался. Кажется, отец тоже почувствовал это, но тоже не представлял, что тут можно придумать. Наконец я просто сказала:
— Что ж, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил он и чуть официально кивнул. — Сладких снов.
Видимо, на большее проявление нежности друг к другу мы не были способны.
Глава двадцать первая
Мне не спалось. Я была измотана всем случившимся, но мозг отказывался выключаться и не давал мне возможности отдохнуть от мыслей даже пару часов. Тахта казалась очень жесткой — такой, как я и представляла ее себе в первый раз. Я крутилась с боку на бок и не могла расслабиться. Я приехала в Авалон, чтобы не иметь больше дела с матерью и ее проблемами. Но думаю, отчасти я также надеялась обрести в отце родительскую заботу и помощь, которой мне так не хватало. Я хотела, чтобы кто-то из старших помог мне разобраться в моей жизни и спланировать будущее.
Помните эту старую китайскую поговорку: «Бойся своих желаний, они могут исполниться»? Так вот, именно это и произошло со мной. Только теперь поняла я ее истинный смысл.
Я сбросила с себя одело, села в постели и включила свет. Раз уж я не сплю, надо использовать это время с толком. Иначе так и буду крутиться без сна и к утру превращусь в комок нервов. Я посмотрела на часы: был почти час ночи. Значит, в Штатах сейчас день. Может, мне повезет на этот раз, и мама ответит на телефонный звонок? Говорят, третий раз — счастливый.
Я затаила дыхание, набирая номер. Я и не думала, что могу так хотеть услышать мамин голос — пусть даже пьяный, пусть язык у нее будет заплетаться. Пусть она будет орать на меня, пусть расплачется (хотя я никогда не могла спокойно выносить это) — я все стерплю. Только бы она взяла трубку!
И когда трубку на том конце подняли, я ахнула. Но голос, который ответил мне, был чужой.
— Дом Хатэвей.
Сердце у меня оборвалось. Боже мой! Почему трубку сняла не мама? Что с ней? Она больна? Попала в аварию? Умерла?
Все тело свело словно судорогой; горло перехватило, так что я едва могла прошептать:
— Где моя мама? С ней все в порядке?
Боже мой, пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо! Я не переживу, если из-за того, что я сбежала из дома, с ней случилось что-то плохое.
— Дана? — спросила женщина. Я все еще не узнавала ее голос.
— Да.
— Это Френсис, ваша соседка.
Теперь я узнала ее. Она всегда смотрела на маму свысока, и каждое ее утверждение звучало как вопрос.
— Почему вы сняли трубку? — требовательно спросила я. — Где мама, что с ней?
— Дана, дорогая, не волнуйся. С мамой все в порядке. Конечно, ты перепугала ее до смерти, знаешь ли?
Меньше всего я хотела сейчас выслушивать упреки от нашей соседки, сующей свой нос куда не просят. Мне захотелось просочиться сквозь телефонную трубку и тряхнуть ее хорошенько.
— Пожалуйста, скажите, где она? — взмолилась я. Видимо, прозвучало это жалостливо, потому что Френсис решила не продолжать лекцию.
— Думаю, в данный момент она пролетает где-то над Атлантическим океаном.
— Что?
— Она отправилась в Авалон, чтобы найти тебя. А я тут поливаю цветы у вас дома.
У меня даже мысли замерли в голове. Правда, не настолько, чтобы не понять: Френсис оказалась у нас дома, чтобы порыться в наших вещах и вынюхать что-нибудь, потому что за те несколько часов, что мама отсутствует, цветы не успели бы завянуть.
— Мама летит в Авалон? — переспросила я, хотя и так поняла, что я верно расслышала.
— Да, будет у вас завтра. Она очень беспокоится за тебя, солнышко.
Фу, гадость какая! Френсис никогда в жизни не называла меня ни «солнышком», ни другими ласковыми словами. Кстати, как и остальные. Я просто не сближалась с людьми до такой степени. Но скажи я ей об этом, наш разговор только затянулся бы.
— Спасибо, что поливаете наши цветы, — сказала я. — А если мама вдруг позвонит вам, передайте, пожалуйста, чтобы она позвонила отцу домой. Я живу у него.
Я повесила трубку прежде, чем Френсис успела ответить. Да ну их, эти приличия. Мама летит в Авалон!
Я едва могла поверить в это. Во-первых, не верилось, что она смогла достаточно протрезветь, чтобы заказать билет на самолет. Во-вторых, не верилось, что она решила приехать, никого не предупредив заранее. Разве не лучше было предварительно позвонить? Я легко нашла в справочнике телефонный номер отца, она могла бы сделать то же самое.
Конечно, если бы она позвонила вчера, она бы меня не застала. Тут я подумала: а может, отец говорил с ней, но ничего мне не сказал?