Мерфи
Шрифт:
– Мой бедный друг! – сокрушался Вайли.
– И так до сегодняшнего утра, – уточнил Ниери. Почувствовав, что его губы начали подергиваться, он прикрыл рот рукой. И опять уловка не помогла. На лице человека все взаимосвязанно, оно представляет собой некое единство. – Или точнее, вот только сейчас эта способность ко мне вернулась…
Ниери продолжил свой рассказ.
Однажды он отсидел на всех табуретах и уже собирался пересаживаться с одного на другой в обратном порядке, когда появился портье из «У Винни», который запомнился почему-то по его ботинкам, и вручил ему телеграмму: «НАШЕЛ ТЧК ЧТО ДЕЛАТЬ ТЧК КУПЕР ТЧК». На Ниери телеграмма произвела очень странное впечатление – он то плакал, то смеялся, и такое проявление чувств вызвало большое облегчение у священников-завсегдатаев пивной, которых – за несколько
– О том, что происходило дальше, у меня осталось лишь смутное воспоминание, но насколько помнится, меня вышвырнули из пивной.
– Это все из-за этих священников, – высказал предположение Вайли.
– Ну а потом – полный провал в памяти. Первое ясное воспоминание – бессмертный зад, который хотел смутить меня своим видом и заставить опустить глаза.
– Какой зад? Чей зад? Да еще бессмертный? Я тебя встретил на почте. Разве на почте, да еще центральной, можно увидеть приличную женскую попку? – воскликнул Вайли, все перепутав и совсем позабыв о бессмертном Кухулине.
– А я тебе говорю, что там был зад, который дразнил меня своим видом, хотел, чтобы я отвернулся!
И тогда Вайли все вспомнил и сам рассказал Ниери, что же произошло на Центральном Почтамте.
– Не преуменьшай своих заслуг, – запротестовал Ниери, – и не спорь. Ты спас мне жизнь. Не преуменьшай своих заслуг.
– Боюсь, – задумчиво проговорил Вайли, – что цепь всяческих событий, называемых жизнью, слишком длинна, чтобы ее можно было преуменьшить. Уменьшаешь одно звено, лечишь один симптом, растет другое звено, выпирает другой симптом. Возьми, например, конскую пиявку, этого ненасытного кровососа, эту закрытую систему – степень ее ненасытности не меняется.
– Хорошо сказано, – похвалил Ниери.
– Этим примером я хотел сказать вот что: ну возьмем к примеру, например, молоденького студента Оксфорда, Колледж Святой Троицы…
– Да, примером, к примеру, например – это сильно сказано, – отметил Ниери.
– Так вот, он искал спасения в инсулине и излечился от диабета!
– Бедняга… Спасения от чего, ты сказал?
– От потогонного безделья!
– Я не удивляюсь старине Беркли, [63] – несколько поменял направление беседы Ниери. – Что ему еще оставалось делать? В нем сработал защитный механизм. Полный отказ от всякой материальности или развал выстроенной философской системы. Сон, наполненный чистейшей воды ужасом. Сравни с тем, как ведет себя водяная крыса.
63
[63]Джордж Беркли (1685–1753) – ирландский епископ и философ, который полагал, что окружающая нас реальность может быть сведена к игре ума, но в таком случае существование человеческого ума вступает в противоречие с существованием Разума Универсального, т. е. Бога.
– Главное преимущество такой точки зрения, – стал развивать эту неясную мысль Вайли, – заключается в том, что хотя и нельзя ожидать изменений к лучшему, по крайней мере, можно тешить себя тем, что не будет становиться и хуже. Все будет оставаться так, как было всегда.
– Да, верно, но только до тех пор, пока система не разобрана на части, – уточнил Ниери.
– Если, конечно, предположить, что подобное будет позволено, – подхватил Вайли.
– Из всего этого мне приходится заключить, – попытался подытожить Ниери, – и поправь меня, если я не прав, что обладание – Dens det! [64] – ангельской Кунихэн создает в душе мучительное чувство пустоты, соотносимое со степенью обладания.
64
[64] Бог подаст (лат.).
– Человечество можно сравнить с колодцем с двумя ведрами, – продолжил Вайли изложение своего видения сути человека, – одно из которых опускается, чтобы быть
– Иначе говоря, то, чего мне удается достичь на качелях, называемых «девица Кунихэн», [65] – попытался Ниери приложить сравнение Вайли к своей ситуации, – если я правильно понял смысл твоей метафоры, я теряю на всяких обходных маневрах вокруг какой-то другой девицы, не Кунихэн.
65
[65]«What I make on the swings of Miss Counihan… I lose on the roundabouts of the non-Miss Counihan» – такова фраза у Беккета. Существует английская идиома «what you lose on the swings you make up on the roundabouts», что дословно означает: «что теряешь на качелях, восстанавливаешь на каруселях»; смысл этого странного выражения можно передать так: что выиграешь на одном, теряешь на другом, но невероятная сложность для переводчика заключается во множественности значений ключевых слов выражения, развернутого Беккетом в нечто головоломное и приспособленного для нужд беседы; сама по себе беседа еще не чистый «абсурдизм», однако нечто к нему близко подходящее.
– Изумительно сказано, хоть и темно, – восхитился Вайли.
– Однако дело в том, что никакой девицы просто нет, – вздохнул Ниери.
– Ну, кто-нибудь рано или поздно объявится, – утешил Вайли Ниери.
– Да поможется этому острову Кони на востоке, [66] иначе называемому Ниери, – воскликнул Ниери, просительно сжимая руки, – приобрести какие-нибудь китайские аттракционы, иные, чем девица Кунихэн.
– Вот теперь ты дело говоришь, – обрадовался Вайли, – а вот когда ты разглагольствуешь о какой-то панацее, ты просто воздух сотрясаешь. А вот когда хочешь устранить хотя бы один симптом, тогда ты дело говоришь.
66
[66] Coney Island (когда-то действительно это был остров) – часть южного Бруклина в Нью-Йорке, где расположены места отдыха, аттракционы и т. д.; в переносном смысле: место развлечений; Великобритания находится на восток от Америки, отсюда, очевидно, «остров Кони на востоке».
– Не какой-нибудь симптом, а только один-единственный – Кунихэн.
– Ну, как бы там ни было, не думаю, что тебе будет трудно найти ей замену, – высказал уверенность Вайли.
– Бог свидетель, ты иногда изъясняешься так, как изъясняется это дрянцо, этот Мерфи, – скривился Ниери.
– Как только достигается определенная степень проникновения в суть проблемы, – отпарировал Вайли, – все начинают изъясняться, если вообще требуется что-то сказать, на уровне одного и того же, как ты изволил выразиться, дрянца.
– Если тебе когда-либо вздумается унизиться от обобщений к частностям, – съязвил Ниери, – помни, я всегда к твоим услугам и готов внимательно тебя слушать.
– А я тебе дам такой совет в ближайшее же время отправляйся в гостиницу «У Ви…»
– Что ты несешь? – возмутился Ниери.
– Не торопись, дай досказать. Сперва ты посылаешь своей Кунихэн письмо, в котором пишешь, что рад сообщить ей, что все наконец устроено, ты разжился паспортами, всеми необходимыми бумагами, чтобы куда-то там отправиться и зажить счастливой жизнью, и она теперь вольна поступать, как ей захочется – она может заворачивать во все эти бумаги селедку. И больше ни о чем не упоминаешь. Ни о том, почему и куда ты сбежал из Дублина, ни о страсти, съедающей тебя. Она день-два будет сидеть, не рыпаться, обдумывать…
– Обдумывать – это неплохо, – отметил Ниери.
– Так вот, день-другой она проведет… скажем так, в душевных страданиях и наконец решится на то, чтобы, так сказать, случайно столкнуться с тобой на улице… Но вместо тебя с ней столкнусь я.
– Что? Что ты несешь? – воскликнул начисто сбитый с толку Ниери. – Ты же вообще ее не знаешь!
– Да, не знаю, в смысле того, что не знаком с ней, но знаком с ее, так сказать, телесным аспектом, во всех, можно сказать, подробностях.
– Что это значит? – вскричал Ниери.