Мэри, или Танцы на лезвии

Крамер Марина

– ...да, только что вышла от меня, Костя.

«Хрен с ними, с перчатками насмерть не замерзну», – здраво рассудила я, выскакивая из кабинета, и бегом направилась на стоянку.

Все понятно... Этот толстый потный козел разыграл представление, удостоверился, что я – это я, и теперь спокойно сдал Косте. Еще и денег с него поимеет. Это значило только одно – родной город перестал быть убежищем, нужно срочно искать что-то, уезжать, пока не поздно.

Внезапно на меня навалилась апатия. Я села за руль, завела машину, но с места не тронулась. Спокойно закурила сигарету, включила радио, найдя волну с какими-то совсем уж старыми песнями. Мне бежать некуда. При всем желании – некуда. Он все равно меня найдет, куда бы я

ни уехала. Найдет и поквитается – так и стоит ли оттягивать момент? Зачем? Лишние нервы... Не проще ли умереть там, где похоронены мои родители? Да, родители... Оба…

Но как, как я могу умереть и не сделать двух вещей в своей жизни? Даже трех. Я не могу не плюнуть в морду Косте, не могу не увидеть Марго. И не могу еще раз не увидеть Алекса. Это нечестно. Я должна поставить все точки – иначе душа и на том свете не успокоится.

Я выехала со стоянки и неожиданно для себя направилась в клуб бального танца. Мне вдруг отчаянно захотелось танцевать – до тех пор, пока не упаду в изнеможении на паркет, как раньше.

Иван, на мое счастье, был на месте – работал с совсем маленькими детишками, лет по пять. Когда я открыла дверь и без приглашения вошла в зал, он сперва не узнал меня.

– Девушка, если у вас вопрос, подождите до конца занятия.

– Конечно, подожду, – ответила я, улыбаясь, и по голосу Ванька сразу понял, кто перед ним.

Он разлетелся от зеркал и через весь паркет прокатился ко мне, подхватил на руки, закружил:

– Машка! Господи, Машка моя приехала! Машка, моя лучшая партнерша!

– Поставь меня, сумасшедший! – смеясь, отбивалась я, но Ванька держал меня крепко.

– Я уже и не думал, что увижу тебя когда-то, Мария! Думал – все, насовсем уехала, забудешь.

– Ну, что ты, Вань. – У меня вдруг защипало в носу, захотелось плакать.

– Так, ты посиди пока наверху, чаю себе налей, – поставив меня на паркет и протянув ключ от кабинета, проговорил Иван. – Я доработаю десять минут – и поболтаем. Это последняя пара на сегодня.

– Вань... я потанцевать хотела, – запнувшись немного, выдавила я, и он согласно кивнул:

– Да как скажешь. Сейчас детей отпущу – и потанцуем.

В кабинете ничего не поменялось, даже обои старенькие – и то не переклеили. Тот же шкаф, в котором висят костюмы, те же полки для обуви, та же стойка с дисками, фотографии на стенах. Вот и мы с Иваном – разные снимки, разный возраст... О, а вот это последний снимок – буквально через месяц я закончила выступать, Костя запретил. Большая фотография – мы в румбе, Иван с раскинутыми в стороны руками, голова сильно запрокинута назад, я – на коленях, обхватив руками его ноги – это финал танца... Мы выстроили свою концепцию румбы тогда – не любовь, а расставание, конец отношений, разрыв. Господи, какие у меня глаза... Можно подумать, что я на самом деле безумно люблю своего партнера – люблю как мужчину, страстно. Что ж – Костю можно понять: уж если даже я сама по прошествии лет вижу это, то каково было ему тогда?

Я сбросила шубу на диван, потерла руками замерзшие щеки, щелкнула кнопкой электрического чайника. Прошлась по кабинету туда-сюда, заглянула на обувную полку и с удивлением обнаружила там черный мешок со своими туфлями. Не поверив глазам, вытащила его и открыла. Так и есть – моя латина с выбитым на внутренних сторонах сатином и стандартные туфли, почти новые, даже накаблучники не стоптанные совсем. Надо же – за столько лет не выбросили, даже с полки на полку не переложили – здесь ведь было мое место. Я сбросила ботфорты, сунула ноги в стандартные туфли, снова прошлась по кабинету – немного тесновато, но терпимо.

Я села на диван и задумалась. Почему-то вдруг вспомнился момент из жизни в Цюрихе. Алекс играл на пианино. Он был профессионален, настолько безукоризнен и блестящ, что даже я это понимала.

Это был один из тех вечеров, когда Марго не оказалось дома – она унеслась к своему Лео, а мы остались вдвоем, и я почему-то не ушла из гостиной, а забралась с ногами в кресло и курила под чашку кофе. Алекс вдруг сел за инструмент, молча откинул крышку и коснулся клавиш. Во мне все зазвенело почему-то, словно каждая клетка тела отозвалась на Шопена, а душа выпорхнула из тела и уселась на крышку пианино, чтобы быть ближе к чарующим звукам. Алекс играл, чуть прикрыв глаза, а я боялась даже дышать, чтобы не нарушить его гармонии с музыкой, его спокойно-расслабленного состояния. Сигарета в моих пальцах потухла, но я этого не заметила. Я смотрела на Алекса не отрываясь, и мне казалось, что сейчас я готова на все – потому что это совершенно не тот Алекс с бешеными глазами и тихим, властным голосом. Это совсем другой, незнакомый мне человек, и с ним я готова идти куда угодно. Его длинные пальцы едва касались клавишей, но звук получался мощный и такой проникновенный, что мне хотелось плакать. В его игре было столько невысказанной боли, столько внутренней тревоги и страдания, что это меня поразило. Я почему-то считала Алекса едва ли не киборгом, лишенным каких бы то ни было эмоций, и такое проявление чувств меня слегка шокировало.

Я не выдержала, как загипнотизированная, подошла к нему и положила руку на плечо. Не прерываясь, Алекс прикоснулся к ней губами – мимоходом, привычным жестом, словно делал это на протяжении многих лет, оборвал мелодию резко, заставив меня вздрогнуть и очнуться от своей странной летаргии.

– Вот так, Мэ-ри, – бросил он, закрывая крышку. – Вот так, дорогая. Не только у женщин болит душа.

Алекс встал и вышел, оставив меня одну. Смысл его фразы был мне абсолютно понятен...

Не знаю, почему именно сейчас я вспомнила это, возможно, обнаружила связь между его страстью к музыке и моей – к танцу. Как ни крути, у нас все же много общего...

– Что, нашла свою обувку? – Иван поднимался снизу, накинув на плечи полотенце. – Тамара хотела выбросить, а я как чувствовал – не дал. Мне почему-то так легче было.

Он взял из шкафа две кружки, бросил в них пакетики с заваркой, залил кипятком и унес на площадку, где возле балкона у нас было оборудовано место для курения.

– Идем, по сигаретке – и танцевать, – пригласил Иван, и я пошла к нему.

– Вань, ты с кем танцуешь теперь?

– А ни с кем, – закурив, ответил он. – Ты как уехала, я попробовал в пару встать, даже на несколько турниров выехали. Но – не то, понимаешь? Я слишком долго с тобой работал, слишком хорошо тебя знал, мы ж почти родные были. А у каждой следующей партнерши мало что не имелось достоинств предыдущей, так еще и заморочек до фига. В общем, решил не мучиться, взял пять парочек, работаю вот.

– И как? – Я тоже закурила, в душе приятно пораженная такой верностью бывшего партнера, – мне даже стало стыдно за то, что я иной раз считала Ивана продажным.

– А ты знаешь – хорошо. Одни – те, что с тобой начинали, помнишь, такие Катя с Игорем? – Я кивнула. – Ну вот – танцуют уже по юниорам, вот-вот В-класс получат.

– Ого, – с уважением протянула я.

– Ну, я стараюсь, – притворно-скромно потупился Иван, и мы оба прыснули.

Он почти не изменился, разве что в плечах стал чуть шире да заматерел как-то.

– Ты не женился, Вань?

– Женился. Дочке два года, Ленкой зовут. – Иван затушил сигарету, шумно хлебнул чаю. – Квартиру купил, машинешку тесть подарил.

– Короче, не бедствуешь? – Я не удержалась от возможности вставить шпильку, но он не обиделся:

– А чего? Предлагают – отказываться, что ли? Ты-то как? Как за бугром живется? Лучше, чем тут?

Я только рукой махнула – ни сил, ни желания распространяться о своих злоключениях у меня не было.

– Ну что – покурила? Идем тогда. – Иван встал и подал мне руку.