Мерлин
Шрифт:
Однако даже она была не властна повредить тому, кому снится. Напугать, оскорбить, убедить — да, но уничтожить — нет.
— Что ты молчишь, миленький? Язык от страха отнялся?
Во сне я отвечал прямо:
— Да, Моргана, мне страшно, потому что ты и впрямь внушаешь мне ужас. Однако я знаю твою слабость и силу Того, Кому я служу. Я еще увижу твою погибель.
Она чарующе рассмеялась, и вокруг нее заклубилась тьма.
— Что ты такого про меня навыдумывал, племянничек? Я хоть что дурное тебе сделала? Ну, не надо смотреть
— Нам не о чем говорить.
— И все равно, я буду говорить, а ты слушай: нельзя так ненавидеть старые обычаи, в которых ты сам вырос. Будешь упорствовать, придется тебя убрать, а мне это было бы очень грустно.
— С чьих слов ты говоришь? — Я знал ответ, но хотел, чтоб она сказала сама.
— Не бойся убивающих тело, а бойся того, кто может погубить душу. Не этому ли учил твой бедный слепой Давид?
— Скажи, Моргана, кому ты служишь! — выкрикнул я.
— Ты слышал предупреждение. Без моего заступничества тебя убили бы давным-давно. За тобой должок, Мерлин. К следующей встрече изволь вернуть.
— Ты получишь свою награду, владычица лжи! — смело воскликнул я (увы, в моей душе смелости почти не осталось). — А теперь убирайся!
На этот раз она не рассмеялась, но от ее ледяной улыбки могло бы остановиться теплое сердце в груди.
— Прощай, Мерлин. Буду ждать тебя в Ином Мире.
Покуда я спал, Утер, по моему совету, вооружил дружину. Оседлав коней, они направились в то место, которое я указал, — Пенмахно, долину между тремя холмами, куда с древних времен сходились по своим делам окрестные жители.
Они скакали всю долгую ночь, звезда озаряла им путь, а когда небо на востоке чуть посветлело, впереди открылась долина Пенмахно. Здесь, как я говорил, разбили свой лагерь Пасцент и Гиломар. При виде неуловимого противника воины забыли про усталость и, пустив коней вскачь, как бесшумная смерть, обрушились на спящих.
Бой был жестоким и кровавым. Гиломар вскочил с лежанки и, как был голый, возглавил своих воинов. Его сразил едва ли не первый удар копья. Видя, как рухнул их король, ирландцы разразились криками и преисполнились жаждой мести.
Пасценту же не хватило смелости принять честный бой. Он попытался ускользнуть, накрылся старым плащом, поймал за уздечку лошадь и во весь опор полетел с поля сражения. Утер увидел его и устремился в погоню с криком:
— Стой, Пасцент! За тобой долг!
Настигнув труса, Утер плашмя ударил его мечом. Пасцент свалился с лошади и упал навзничь, визжа от страха и умоляя сохранить ему жизнь.
— Ты желал получить отцовскую долю, — промолвил Утер, спешиваясь, — так получи. — С этими словами он вонзил меч прямо Пасценту в рот, так что острие вошло глубоко в землю. Пасцент умер, извиваясь, как змея. — Оставайся теперь с Гиломаром, верным твоим товарищем, и владейте землей вместе.
Лишившись предводителя, ирландцы не смогли долго противостоять воинам Утера, и те, вне себя после
Когда мы с Пеллеасом подоспели на поле сражения, бой уже был закончен. С вершины одного из холмов мы смотрели на Пенмахно и видели то, что предстало мне ночью в угольях: порубленное воинство на склоне холма и копья, как молодая поросль. Вороны каркали, слетаясь на страшное пиршество, и блестящими черными клювами рвали с костей кровавое мясо.
Утер позволил дружине разграбить ирландский лагерь, после чего двинулся к Лондону. Через пять дней нам встретились на дороге воины Морканта.
— Здрав будь, Утер, — крикнули они, подъехав. — Мы везем скорбные вести от правителя Мелата. Некий Аппас, родич Вортигерна, отравил Верховного короля.
Утер, стиснув зубы, кивнул, потом взглянул на меня.
— Как он попал к королю?
— Хитростью и коварством, — горько отвечал передовой всадник. — Он нарядился монахом и, завоевав доверие короля, проник к нему в опочивальню, где и подал королю напиток собственного изготовления якобы в честь свадьбы. — Всадник смолк, скорбь исказила его лицо. — Король выпил и заснул. Ночью он проснулся в лихорадке и к утру скончался.
— Что Игерна? — бесстрастно спросил Утер. — Она тоже пила?
— Нет, господин. Королева вместе с отцом уехала в Тинтагиль за приданым и должна была присоединиться к королю в крепости Уинтан.
Утер на мгновение задумался.
— А что Аппас?
— Его не могли сыскать ни во дворце правителя, ни в городе.
— Ладно, я обещаю его найти, — тихо произнес Утер. Угроза в его голосе резала, словно острие из чистого льда. — Клянусь всеми богами, в тот день, когда он отыщется, он разделит награду со своими друзьями. — Тут он выпрямился в седле и спросил: — Где похоронили моего брата?
— По его собственной воле и по распоряжению Урбана, Верховного короля похоронили в кругу нависающих камней, который зовется Кольцом Великанов. — Всадник замялся, потом сказал: — Он также хотел, чтобы после него страной правил ты.
— Ладно, здесь мы повернем и воздадим ему честь, — просто отвечал Утер. — Затем поскачем в Каер Уинтан, где пройдет моя коронация. Скажу по правде, Лондон мне отвратителен, и я никогда больше не войду в этот приют мерзости.
Свое слово Утер держал до последнего дня жизни.
Когда вероломный Дунаут прослышал о смерти Аврелия, он собрал советников и поскакал в крепость Горласа Тинтагиль обсудить, как получше это использовать. В тот же день он разослал гонцов к Коледаку, Морканту и Кередигауну, зовя их присоединиться к нему. Без колдовства ясно, о чем они там сговаривались.
К чести Горласа, тот, хоть и принял Дунаута с почетом, в крамольных беседах участвовать не пожелал. Даже позднее, когда приехали Коледак и Моркант, Горлас остался верен Аврелию из уважения к памяти Верховного короля и ради своей дочери.