Меррик
Шрифт:
Луи замолчал, словно не в силах продолжать.
Я увидел, что пальцы Меррик еще крепче сжали его колено.
– Прошу, умоляю, читай дальше, – мягко произнесла она. – Ты должен продолжить.
Луи снова принялся читать – тихим, удивительно ровным голосом:
«Луи сделает все, что я пожелаю. Он согласится даже погубить Лестата, действуя по тому плану, который я продумала во всех деталях. А вот Лестат никогда бы не согласился вступить со мной в заговор против Луи. Вот и вся моя преданность, маскирующаяся под любовь даже в моем собственном сердце.
Что за тайну мы собой представляем – люди, вампиры, монстры, смертные, – раз можем любить и ненавидеть одновременно
Наверное, где-то в глубине души я сознаю, что в моем теперешнем положении в гораздо большей мере виновен Луи, чем импульсивный и простодушный Лестат. Одно несомненно: один из них должен умереть и таким образом расплатиться за содеянное, иначе боль во мне никогда не затихнет и бессмертие превратится в нескончаемую череду чудовищных мучений, которые прекратятся только тогда, когда рухнет весь мир. Один из них должен умереть, чтобы второй оказался в еще большей зависимости от меня, превратился в моего безропотного раба. Вскоре я отправлюсь в путешествие и буду все делать по-своему, а потому не смогу терпеть рядом с собой того или другого, если он не будет предан мне полностью – в мыслях, словах и поступках.
Осуществить это немыслимо. Зная неукротимый, вспыльчивый характер Лестата, представить его в роли раба невозможно. Так что эта участь уготована судьбой моему меланхоличному Луи. Впрочем, уничтожение Лестата откроет перед Луи новые коридоры в том адском лабиринте, в котором я брожу давно.
Когда я нанесу удар и каким образом, пока не знаю, но мне доставляет несказанное удовольствие наблюдать за Лестатом в его безудержном веселье, сознавая, что я унижу его до предела, уничтожу без следа, тем самым пробудив бесполезную совесть в моем высокомерном Луи, и тогда его душа, если не тело, станет наконец того же размера, что моя собственная...»
Запись оборвалась.
Я понял это по выражению боли, исказившей лицо Луи, по тому, как он дернул бровями и откинулся на спинку стула, а потом закрыл книжицу и небрежно переложил в левую руку, словно совсем о ней позабыв. Казалось, он не замечает ни Меррик, ни меня.
– Ты все еще хочешь связаться с этим призраком? – почтительно спросила Меррик. Она потянулась за дневником, и он беспрекословно отдал ей книжицу.
– Да, – послышался в ответ тяжелый вздох. – Больше всего на свете. Больше, чем когда бы то ни было.
Мне очень хотелось его утешить, но нет таких слов, которые могли бы умерить столь затаенную боль.
– Я не виню ее за то, что она написала, – заговорил Луи слабым голосом. – Всем нам суждено пережить трагедию. – Он в отчаянии взглянул на Меррик. – Темный Дар... И надо же было так его назвать, в то время как он несет одно только горе...
В душе Луи явно происходила жестокая борьба: он отчаянно пытался обуздать охватившие его чувства и лишь спустя минуту или две вновь обрел голос:
– Меррик, скажи, откуда берутся эти призраки? Мне известно общепринятое мнение, но молва бывает порой такой глупой. Скажи, что ты думаешь об этом?
– Сейчас я знаю меньше, чем когда-либо, – ответила Меррик. – Кажется, в детстве я не задавалась подобными вопросами. Мы взывали к безвременно ушедшим, веря, что они, преисполненные мести или смятения, обитают где-то поблизости от земли и потому с ними можно связаться. С незапамятных времен колдуньи часто наведываются на кладбища в поисках неприкаянно скитающихся злобных духов, которые якобы могут помочь им пробиться к более могущественным силам и раскрыть многие тайны. Я верила в одинокие души, страдающие и потерянные. Возможно, я до сих пор по-своему в них верю. Дэвид тебе расскажет, что они жаждут тепла и света жизни, а иногда даже крови. Но кто может знать истинные намерения какого-нибудь призрака? Из каких глубин восстал библейский пророк Самуил? Должны ли мы верить
Луи жадно ловил каждое ее слово.
Внезапно он снова взял Меррик за руку, и пальцы их переплелись.
– А что ты видишь, Меррик, когда смотришь на Дэвида или меня? Ты видишь того духа, что живет в нас, голодного духа, сделавшего нас вампирами?
– Да, я его вижу, но он безрассуден и нем. И полностью подчиняется вашим умам и сердцам. Сейчас он не испытывает ничего, кроме жажды крови, да и трудно сказать, были ли ему когда-либо доступны иные чувства. Ради крови он медленно завоевывает ваше тело, постепенно подчиняя себе каждую его клеточку. Чем дольше вы живете, тем больше он процветает. А сейчас он зол из-за того, что на земле осталось слишком мало тех, кто пьет кровь.
Луи выглядел озадаченным, но понять Меррик было не так уж сложно.
– Меррик имеет в виду те жестокие бойни, которые происходили почти повсюду, – пояснил тем не менее я. – Последние, кстати, имели место здесь, в Новом Орлеане. Было уничтожено немало разного рода бродяг и тех, чье происхождение считалось сомнительным. А дух переселился в уцелевших.
– Да, – подтвердила Меррик, бросив на меня мимолетный взгляд. – Именно поэтому твоя жажда сейчас вдвойне ужасна, именно поэтому тебя не может удовлетворить «пара глотков». Минуту назад ты спросил, что я хочу получить от вас. Позволь мне сказать, что я хочу от тебя. Возьму на себя смелость ответить прямо сейчас.
Луи молча взирал на нее, готовый подчиниться любому приказу.
А Меррик тем временем продолжила:
– Воспользуйся сильной кровью, которую может даровать тебе Дэвид, и тогда ты обретешь возможность существовать не убивая, сможешь прекратить вечный поиск злодеев. Я понимаю, что, возможно, пользуюсь вашим языком излишне вольно. Это от избытка гордости. Гордость всегда была грехом тех из нас, кто посвятил жизнь Таламаске. Мы верим, что наблюдаем чудеса, верим, что создаем чудеса. И мы забываем при этом, что на самом деле ничего не знаем. Мы забываем, что, возможно, ищем то, чего вообще нет.
– Нет, есть, и немало, – возразил Луи, для убедительности мягко встряхнув ее руку. – И ты, и Дэвид убедили меня в этом, хотя, быть может, помимо своей воли. Есть еще много всего неизведанного. Скажи, когда мы сможем поговорить с призраком Клодии? Что еще от меня требуется прежде, чем ты начнешь колдовать?
– Колдовать? – тихо переспросила она. – Да, это будет колдовство. Вот, возьми этот дневник, – она передала ему книжку, – вырви из нее страницу, любую страницу, которая кажется тебе самой сильной или с которой тебе больше всего хочется расстаться.
Луи взял дневник левой рукой, не желая отпускать Меррик.
– Какую все-таки страницу мне вырвать? – настаивал он.
– Реши сам. Я сожгу ее, когда буду готова. Ты больше никогда не увидишь тех слов.
Меррик жестом отпустила его, велев действовать. Он открыл тетрадь обеими руками, снова вздохнул, как будто даже вид ее был невыносим, но потом начал читать тихо и неторопливо:
«Сегодня вечером, проходя мимо кладбища, я, этакая потерянная малышка, одиноко идущая навстречу опасности, предмет всеобщей жалости, купила хризантемы и побродила недолго среди свежих могил с разлагающимися в них мертвецами, размышляя, какая участь была бы уготована мне после смерти, будь мне позволено умереть. Я ходила и гадала, было бы во мне тогда столько ненависти, как теперь? Было бы во мне столько любви, как теперь?»
Осторожно прижав книгу к колену, Луи вырвал из нее лист, подержал его немного под лампой, после чего передал Меррик, проводив листок таким взглядом, словно совершил ужасное воровство.
Меррик бережно взяла страницу и положила на колени рядом с куклой.
– Теперь, прежде чем ответить, подумай хорошенько, – сказала она. – Ты когда-нибудь знал имя ее матери?
– Нет, – не задумываясь ответил Луи, потом вдруг засомневался, но снова отрицательно покачал головой.