Мертвая хватка
Шрифт:
От этих мыслей она окончательно расстроилась. Сигарета догорела до самого фильтра, еще одной у Анны не было, а успокоиться так и не удалось. Напротив, ее обида и раздражение только усилились, и она с полной ясностью поняла, что на работу сегодня уже не вернется. Завтра – может быть, но только не сегодня. Не было у нее никаких сил на то, чтобы снова встретиться с улыбающимся, похожим на сытого кота директором и опять увидеть жалкий и, главное, совершенно посторонний пенек на том месте, где еще вчера стояла яблоня Азизбекова.
На соседней скамейке старушка с внуком кормили голубей. А может быть, и не с внуком, а с правнуком – разница в возрасте, кажется, у них была подходящая. «Либо поздний внук, либо ранний правнук», – решила Анна, не совсем понимая, почему ее заинтересовала эта вполне обыкновенная парочка – седая старушка и ее кудрявый, непоседливый и, похоже, довольно
Ребенок бросал голубям крошки, широко размахиваясь правой рукой и так далеко подаваясь при броске вперед, что с трудом удерживался на ногах. Было ему от силы года четыре, не больше, и крошки, которые он швырял с такой энергией, падали почти у самых его ног. Жирные московские голуби делали вид, что пугаются его резких движений, лениво, для вида, взмахивали крыльями и тут же, расталкивая друг друга, принимались торопливо и жадно клевать корм. Мальчик радостно, отрывисто хохотал и пытался – вероятно, из любопытства – отогнать голубей, топая на них обутой в красный ботиночек ногой. Голуби пятились бочком, не переставая клевать, мальчик оборачивался к бабушке (или прабабушке?), и та, размеренно, как китайский болванчик, кивая седой головой, отрывала от батона новый кусок и подавала ему. Лицо у старухи было совершенно незнакомое, и Анна никак не могла взять в толк, кого она ей напоминает.
Потом пожилая женщина убрала в клеенчатую хозяйственную сумку обгрызенную половинку батона, встала и взяла за руку ребенка. Мальчик немного поупирался, но все-таки пошел, увлекаемый вперед неумолимой старухой, похожий сейчас на привязанную к корме яхты надувную резиновую шлюпку. Сделав несколько шагов, он обернулся и прицельно плюнул в ближайшего голубя, но, похоже, промазал.
И тут Анна вдруг вспомнила, на кого похожа старуха.
Со спины она здорово смахивала на Валерию Матвеевну, соседку Анны по подъезду. Валерии Матвеевне было уже за семьдесят, но она продолжала каждое лето выезжать на дачу, где самозабвенно предавалась любимому занятию – огородничеству. Естественно, узнав, что по соседству с ней проживает сотрудница ботанического сада, Валерия Матвеевна зачастила к Анне – то за советом, то за семенами, а то и за саженцами. Старуха была вполне приличная, интеллигентная, хотя и несколько вздорная, и отношения у них с Анной сложились вполне добрососедские.
Но не это было главное. Главное, что у Валерии Матвеевны была дочка, а дочка эта в свое время, как положено, вышла замуж, подарив ей сначала зятя, а затем и внуков. Так вот, зять Валерии Матвеевны, насколько было известно Анне, служил на Петровке и даже ходил там, кажется, в весьма высоком чине. Анна никогда не беспокоила соседку просьбами, и теперь, похоже, настало время проверить их отношения на прочность.
Конечно, обычно Петровка не занимается такой чепухой, как украденные яблони, но, может быть, как-нибудь неофициально… На Руси ведь испокон веков все делалось по протекции, так, может быть, это сработает и на сей раз?
Попытаться, во всяком случае, стоило. Как бы то ни было, Анна чувствовала, что не успокоится, пока не сделает все, от нее зависящее. А если у нее ничего не выйдет, то, по крайней мере, ее хоть немного утешит сознание того, что ее вины в этом нет.
Глава третья
В тесноватой, от пола до потолка заставленной полками, которые буквально ломились под тяжестью книг и множества антикварных безделушек, квартире Иллариона Забродова было основательно накурено. Дым слоями плавал под люстрой, и та светила сквозь него мутно, как солнце сквозь облака. , Прямо под люстрой, точно посередине комнаты, стоял выдвинутый сюда из угла стол. Стол был письменный, поскольку нормального обеденного стола Забродов у себя в доме не держал сроду, а беспорядочно пьянствовать на кухне, как это случалось обычно, гости наотрез отказались, сославшись на праздник. То обстоятельство, что хозяин квартиры Первое мая праздником не считал, ничуть не поколебало решимость гостей выпить, как они выразились, «по-человечески». Мещеряков заявил, что он, как полковник ГРУ, просто обязан по долгу службы считать все государственные праздники своими личными, персональными торжествами и отмечать их надлежащим образом и в соответствующей обстановке. Сорокин поддержал его, сообщив, что Московский уголовный розыск тоже относится к разряду силовых структур и является такой же неотъемлемой
Но на том, чтобы разместиться в комнате, а не на кухне, как обычно, они все-таки настояли, и теперь все, что раньше беспорядочной грудой громоздилось на письменном столе Забродова – подшивки каких-то старых журналов, книги, стаканчики с карандашами, мелкие безделушки и прочий хлам, – такой же и даже еще более беспорядочной грудой лежало на полу под окном. Поверх всего этого добра лежала принесенная Мещеряковьм по просьбе Забродова карта Брянской области.
Карта была штабная, очень подробная и жутко секретная, потому что карт иного рода в здании, где работал Андрей Мещеряков, попросту не держали.
За отсутствием в доме Забродова скатерти стол был накрыт большим куском обоев. Кусок этот Забродов криво и неаккуратно оторвал от рулона, оставшегося у него после ремонта и хранившегося за диваном уже второй год. С эстетической точки зрения обои сильно уступали настоящей скатерти, зато на них можно было сколько угодно проливать коньяк, ронять закуску, посыпать их пеплом и даже прижигать сигаретами.
В данный момент на этой импровизированной скатерти стояли полная доверху пепельница, полбутылки коньяка, три рюмки и тарелка с колбасными шкурками и несколькими колечками лимонной кожуры. Еще одна бутылка, пустая, стояла на полу у стены, а на подоконнике в ожидании своего часа томилась литровая емкость с водкой.
На стене у двери, что вела в прихожую, был укреплен большой липовый спил. В спиле торчало четыре метательных ножа. На том, что был ближе к центру, висела украшенная двуглавым орлом парадная фуражка Сорокина. Владелец фуражки сидел напротив и по обыкновению с интересом разглядывал прогибающиеся под тяжестью книг полки, в тысячный, наверное, раз пытаясь понять, каким образом в одном человеке на протяжении столь продолжительного времени могли уживаться чокнутый библиоман и спецназовец, причем и то и другое – самой высшей пробы. Забродов был не только тонким ценителем, но и большим знатоком литературы, начиная от изобретения письменности и до наших дней. Он мог на равных спорить с самыми маститыми специалистами по истории литературы, причем те сплошь и рядом вынуждены были признавать его правоту, и в то же время это был непревзойденный убийца и диверсант. Именно непревзойденный, и наилучшим подтверждением этого немного напыщенного эпитета служил тот простой факт, что Забродов до сих пор был жив и здоров.
«Катахреза, – вспомнил Сорокин словечко, когда-то услышанное от Забродова. – Совмещение несовместимых понятий. А может, не таких уж и несовместимых? Почему-то считается, что всякое там чтение, рисование и прочие неконкретные вещи настоящему мужчине ни к чему. И уж тем более они ни к чему настоящему военному. Картины – искусствоведу, книги – библиотекарше, а спецназовцу – автомат и связку „лимонок“. Еще, пожалуй, спецназовцу пригодится быстрота реакции, звериная хитрость и умение повиноваться не рассуждая. А почему? Почему все так однобоко, перекошено? Почему профессор философии, скажем, должен обязательно быть плешивым доходягой в очках с бифокальными линзами, а командир роты парашютистов – тупой горой мяса, безмозглым роботом-убийцей? Кто сказал, что это правильно? Да никто, в общем-то, этого не говорил. Наоборот, нам все уши прожужжали, убеждая в том, что человек должен развиваться гармонично. Просто кишка у нас тонка воспитать такого человека, а когда он почему-то воспитывается сам, без нашего участия и вопреки стараниям педагогов, мы дружно разводим руками и хором удивляемся: это еще что за чучело? откуда такой взялся? Между прочим, если верить некоторым сведениям, в царской армии большинство офицеров были такими, как наш Забродов, – грамотными военными специалистами и при этом высококультурными, образованными людьми. Недаром же говорили, что офицерский корпус – цвет русской нации. Нынешние офицеры, при всей моей к ним симпатии, при всем моем уважении, это же просто злая карикатура на тех, тогдашних. Сначала вырезали под корень, а потом решили скопировать, а кишка-то тонка, рылом не вышли… А теперь сидим, два полковника и отставной капитан, жрем коньяк без закуски и празднуем Первое мая, будь оно неладно».