Мёртвая зона
Шрифт:
Джонни почти не спал и ненадолго задремал лишь после полуночи. Ему приснился сон. Снова 1970 год. Ярмарка. Они с Сарой стоят у «Колеса фортуны», и он опять ощущает прилив необычайной, сверхъестественной силы. И снова запах горящей резины.
– Давайте! – тихо произнес кто-то сзади. – Взгрейте этого барыгу!
Джонни обернулся и увидел Фрэнка Додда в черном виниловом плаще. Красная полоса на разрезанном от уха до уха горле походила на широкую улыбку, а жуткие мертвые глаза оживленно блестели. Джонни в ужасе отвернулся к аттракциону, но теперь там вместо крупье стоял понимающе подмигивавший Грег Стилсон в желтой каске, лихо сдвинутой на затылок.
– Ой-ё-ёй! –
Да, он желал сорвать куш, но едва Стилсон крутанул «Колесо», как вдруг внешнее поле стало зеленым, а все номера на нем – двойными зеро. Где бы «Колесо» ни остановилось, проигрывали все, кроме хозяина.
Джонни проснулся и остаток ночи смотрел в темноту сквозь заиндевевшие окна. Головная боль, не отпускавшая его после приезда в Джексон, вдруг отступила. Он чувствовал слабость, но вместе с тем спокойствие и уверенность. Джонни сел, сложив руки на коленях, и задумался. Но размышлял он не о Греге Стилсоне, а вспоминал прошлое. Как мама заклеивала пластырем поцарапанное колено. Как однажды собака оторвала сзади клок от смешного летнего платья бабушки Нелли, и как он засмеялся, а мама дала ему затрещину и нечаянно поцарапала лоб камнем обручального кольца. Как отец учил его наживлять червяка на крючок и приговаривал: «Червякам не больно, Джонни, по крайней мере я так думаю». Он вспоминал, как отец подарил ему, семилетнему, на Рождество перочинный нож и очень серьезно сказал: «Я доверяю тебе, Джонни». Все эти воспоминания нахлынули разом.
А теперь Джонни вышел на морозный воздух, и его ботинки скрипели на снегу. Изо рта белыми клубами вырывался пар. Луны не было видно, и черное небо казалось усеянным мириадами звезд – сокровищами Господа, как выражалась Вера. «Ты смотришь на сокровища Господа, Джонни».
Он прошел по Мейн-стрит, остановился у маленького почтового отделения и достал из куртки письма. Джонни написал отцу, Саре, Сэму Вейзаку и Джорджу Баннерману. Он поставил «дипломат» между ног и, чуть помедлив, опустил письма в почтовый ящик возле аккуратного кирпичного домика. Джонни слышал, как они ударились о дно – наверняка первые субботние почтовые отправления в Джексоне, – и этот звук странным образом ознаменовал наступление развязки. Письма отправлены, и пути назад нет.
Подняв «дипломат», Джонни пошел дальше. Тишину нарушал только скрип ботинок по снегу. Большой термометр на двери Сберегательного банка Гранитного штата показывал минус шестнадцать, и застывший воздух был напоен безмолвным покоем, как всегда при морозах в штате Нью-Хэмпшир. Никакого движения. Дорога пустынна. Ветровые стекла припаркованных машин запорошены снегом и кажутся слепыми. Темные окна задернуты шторами. Все окружающее представлялось Джонни зловещим и вместе с тем каким-то отрадным. Джонни постарался избавиться от этого ощущения. То, что он собирался сделать, отрадным не было.
А как ты поступишь, умник, если входная дверь заперта?
Что ж, если понадобится, он сообразит, что делать. Оглядевшись, Джонни убедился, что вокруг никого нет. Вот если бы на встречу в городок приезжал президент, тогда, конечно, все было бы иначе. Уже с ночи это место оцепили бы и расставили внутри людей. Но речь шла лишь об одном из четырехсот конгрессменов, не велика птица! Во всяком случае, пока!
Джонни поднялся по ступенькам и нажал на ручку. Та легко повернулась, и он, войдя в холодный вестибюль, прикрыл за собой дверь. Головная боль возвращалась, и гулкие удары сердца отдавались
Внезапно раздался громкий скрип, дверь гардероба начала открываться, и оттуда прямо на Джонни стало медленно вываливаться что-то белое.
Он едва сдержал крик. Сначала ему показалось, что это труп, совсем как в фильмах ужасов, но это была тяжелая подставка с объявлением: «Для экзамена необходимо предъявить полный комплект документов».
Джонни вернул подставку на место и повернулся к двери, ведущей наверх.
Однако эта дверь была заперта.
Джонни нагнулся, чтобы получше разглядеть замок в тусклом свете уличного фонаря, который просачивался сквозь одно из окон. Замок был с пружинным фиксатором, и Джонни решил попытаться открыть его крючком от вешалки. Взяв вешалку в гардеробе и просунув металлический крючок в зазор между дверью и косяком, он стал осторожно водить им, чтобы подцепить собачку. Голова раскалывалась. Наконец ему удалось отжать язычок, замок щелкнул, и дверь открылась. Джонни взял «дипломат» и прошел внутрь, не выпуская из рук вешалки. Закрыв дверь, он услышал, как снова щелкнула пружина, запирая ее. Когда Джонни поднимался по узким ступенькам, они жалобно заскрипели.
Он попал в небольшой коридор, по обе стороны которого располагались двери с табличками: «Председатель совета городских выборных», «Члены совета городских выборных», «Налоговый инспектор», «Мужской туалет», «Инспектор по делам малоимущих» и «Женский туалет».
В конце коридора находилась дверь без таблички. Не запертая, она вела на галерею над дальней частью лежавшего внизу зала. Джонни затворил за собой дверь и вздрогнул от прокатившегося гулкого эха. Двинувшись вправо, он слышал, как эхо подхватывает звук его шагов. Вскоре он добрался до участка над печью прямо напротив трибуны. На ней через пять с половиной часов появится Стилсон.
Джонни сел, скрестив ноги. Он глубоко дышал, стараясь унять головную боль. Печь не топилась, и холод пробирал его насквозь. Предвестник могильного холода.
Немного придя в себя, Джонни расстегнул замки на «дипломате». Двойной щелчок разнесся эхом. Он напоминал звук взводимых курков.
Правосудие по-американски, почему-то подумалось ему. Именно так выразился прокурор, когда присяжные признали певицу Клодин Лонже виновной в убийстве ее любовника. Теперь она знает, что означает правосудие по-американски.
Джонни заглянул в «дипломат» и потер глаза. Картина перед глазами расплылась, но тут же снова обрела четкость. Джонни понял, что источником «озарения» стал деревянный пол, на котором он сидел. Казалось, он разглядывал старинную фотографию в характерных для того времени коричневатых тонах. Стоявшие мужчины курили сигары, разговаривали и смеялись в ожидании начала городского собрания. Что за год? 1920-й? 1902-й? Во всем этом было нечто жутковатое, отчего Джонни стало не по себе. Один из мужчин говорил о цене виски и ковырял в носу серебряной зубочисткой, и
(а за два года до этого он отравил свою жену)
Джонни вздрогнул. Что бы сейчас он ни видел, это не имело значения. Этого мужчины уже давно нет на свете.
В «дипломате» тускло поблескивал ствол винтовки.
Во время войны мужчин за это награждают, подумал Джонни.
Он начал собирать винтовку. Каждый щелчок отдавался однократным эхом.
Джонни зарядил «ремингтон» пятью патронами.
Пристроил винтовку на коленях.
И начал ждать.