Мёртвая зона
Шрифт:
Баннерман и Джонни вылезли на улицу через окно кладовки.
– Ты уверен, что поступаешь правильно? – спросил Джонни.
– Нет, – ответил Баннерман, – но считаю, что ты должен там быть. Может, ему стоит посмотреть тебе в глаза, Джонни. Пошли, Додды живут в двух кварталах отсюда.
Два человека в капюшонах тронулись в путь, с трудом пробираясь сквозь пургу. Под курткой у Баннермана был пистолет, а к ремню он пристегнул наручники. Они не прошли и квартала по глубокому снегу, как Джонни начал сильно хромать. Однако, стиснув зубы, он упрямо продвигался вперед.
Баннерман заметил это. Они остановились у входа в магазин запчастей.
– Что
– Ничего, – ответил Джонни, чувствуя, что начинает болеть голова.
– Как «ничего»? Ты идешь, будто у тебя ноги сломаны.
– После того как я вышел из комы, мне делали операции на ногах. Мышцы атрофировались. Начали «растворяться», как выразился доктор Браун. Суставы сгнили. Поэтому все, что можно, заменили синтетикой…
– Как в телесериале «Человек на шесть миллионов долларов»?
Джонни подумал об аккуратных стопках больничных счетов в верхнем ящике комода у них в гостиной.
– Что-то в этом роде. При большой нагрузке ноги немеют, вот и все.
– Хочешь вернуться?
Еще бы! Вернуться и навсегда забыть об этом кошмаре. Жаль, что я вообще приехал. Это не моя проблема – а как раз того парня, который сравнил меня с двухголовой коровой.
– Да нет, я в порядке, – ответил Джонни.
Они вышли на дорогу, и ветер едва не сбил их с ног, но они устояли и упрямо двинулись вперед. Уличные фонари, облепленные снегом, раскачивались на ветру и тускло светили. Баннерман и Джонни свернули на боковую улицу и, миновав пять домов, остановились перед типичным для Новой Англии аккуратным коттеджем с двускатной крышей. Как и соседнее здание, он был погружен в темноту и казался необитаемым.
– Пришли, – сказал Баннерман. Они перебрались через сугроб возле ступенек и поднялись на крыльцо.
14
Миссис Генриетта Додд оказалась невероятно грузной женщиной, и Джонни удивил ее крайне нездоровый вид: серовато-желтая кожа, покрытые сыпью руки, похожие на конечности рептилии. Глаза, смотревшие из щелочек набухших век, имели то же выражение, что и у Веры Смит в те минуты, когда ее обуревало религиозное неистовство.
Баннерман барабанил в дверь не меньше пяти минут, прежде чем мать Фрэнка открыла. Джонни, едва держась на больных ногах, уже не верил, что эта ночь когда-нибудь закончится. Пурга будет наметать все новые и новые сугробы, пока совсем не погребет их под ними.
– Что тебе понадобилось посреди ночи, Джордж Баннерман? – с подозрением осведомилась она. Как у многих полных женщин, ее высокий голос дребезжал и походил на жужжание мухи или пчелы, залетевшей в бутылку.
– Надо поговорить с Фрэнком, Генриетта.
– Поговоришь утром! – отрезала она и хотела закрыть дверь у них перед носом.
Баннерман придержал дверь рукой.
– Прошу прощения, Генриетта. Дело срочное.
– Я не собираюсь будить его! – закричала она, загораживая проход. – Он спит без задних ног! И не важно, что ночами у меня бывают приступы! Я могу звонить в колокольчик хоть до второго пришествия: его все равно не добудиться! Ничего, как-нибудь он проснется и узнает, что я не варю ему эти чертовы яйца на завтрак, а уже умерла от сердечного приступа! А все потому, что на работе его загоняли!
На ее губах заиграла такая торжествующая и язвительная улыбка, будто ей наконец удалось вывести всех на чистую воду.
– Работа круглые сутки, ночные дежурства, погони за пьяными посреди ночи – а у любого из них может оказаться под
Ее дребезжащий нудный голос отдавался в висках Джонни мучительной болью. Хоть бы она замолчала! Наверное, из-за усталости, стресса и переживаний ему казалось, что перед ним стоит Вера, и она вот-вот переключится с Баннермана на него и снова заведет свою бесконечную песню о чудесном даре, которым наградил его Господь.
– Миссис Додд… Генриетта, – пытался остановить ее Баннерман.
Она вдруг повернулась к Джонни и смерила его взглядом поросячьих глазок – туповатых и вместе с тем проницательных.
– А это еще кто такой?
– Мой помощник по особым делам, – нашелся Баннерман. – Генриетта, Фрэнка нужно разбудить. Я беру на себя всю ответственность.
– Ах, ответственность! – саркастически передразнила миссис Додд, и Джонни вдруг сообразил, что она смертельно напугана. От нее буквально исходили удушливые волны страха, отчего так и разболелась у него голова. Интересно, Баннерман понял это? – От-вет-ствен-ность! Ах, какие мы все из себя важные! Я не позволю будить моего мальчика посреди ночи, Джордж Баннерман! Так что отправляйся со своим помощником перебирать свои чертовы бумажки!
Она снова попыталась захлопнуть дверь, но на этот раз Баннерман распахнул ее настежь. Его голос дрожал от бешенства, и он едва сдерживался.
– Пусти нас, Генриетта! Я не шучу!
– Ты не имеешь права! – закричала она. – У нас не полицейское государство! Ты дорого заплатишь за это! Покажи мне ордер!
– Я должен поговорить с Фрэнком! – Баннерман решительно шагнул внутрь, оттеснив ее.
Джонни последовал за ним. Генриетта Додд попыталась удержать его. Он перехватил ее запястье, и голову вдруг пронзила дикая боль, заглушив тупую ломоту в висках. И женщина тоже почувствовала это. Какое-то мгновение, показавшееся им вечностью, они смотрели друг на друга, ощущая, как два сознания вдруг слились в единое целое. Теперь они были полностью открыты друг для друга. Отпрянув, женщина схватилась за грудь.
– Сердце… сердце… – Судорожно пошарив в кармане, она достала пузырек с таблетками. Лицо ее мертвенно побледнело. Сняв крышку, Генриетта судорожно вытряхивала таблетки на ладонь. Они сыпались на пол, но одну она все-таки удержала и сунула под язык. Джонни смотрел на нее в немом ужасе. Голова раскалывалась от напряжения.
– Вы знали? – прошептал он.
Ее рот беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег.
– Все это время вы знали?
– Дьявол! – завизжала она. – Чудовище! Дьявол! Мое сердце… я умираю… вызовите врача. Джордж Баннерман, не смей будить моего мальчика!
Джонни отпустил ее запястье и, вытирая пальцы о куртку, будто очищал грязь, захромал по лестнице за Баннерманом. Ветер на улице жалобно всхлипывал. Добравшись до середины лестницы, Джонни обернулся. Генриетта Додд опустилась на плетеное кресло и хватала воздух открытым ртом, придерживая огромную грудь обеими руками. Голова у Джонни продолжала раскалываться, и он с надеждой подумал, что она сейчас лопнет и кончатся все его мучения. И слава Богу!