Мёртвая зона

Кинг Стивен

Глаза Четсворта заблестели. Джонни невольно затронул краеугольный камень его жизненной философии и, не исключено, кредо всех, кому удалось самостоятельно пробиться в жизни.

– Ничто так не способствует успеху, как успех, – заметил он.

– Можно и так выразиться.

– Сколько нужно времени, чтобы получить лицензию на преподавание в Нью-Хэмпшире?

– Для соблюдения всех формальностей нужно недели две.

– Значит, вы можете приступить к занятиям двадцатого?

Джонни растерялся:

– То есть вы берете меня?

– Если это место интересует вас, считайте, что оно ваше. Жить вы можете в гостевом

домике. Этим летом чертовы родственники и друзья Чака как-нибудь обойдутся, тем более что я намерен заставить его «пахать». Я буду платить вам шестьсот долларов в месяц. Это, конечно, не бешеные деньги, но если дела у Чака пойдут на лад, получите серьезные премиальные. Очень серьезные.

Четсворт снял очки и провел рукой по лицу.

– Мистер Смит, я люблю своего мальчика и желаю ему только добра. Помогите нам.

– Постараюсь.

Четсворт снова надел очки и взял резюме Джонни.

– Вы уже очень давно не преподавали. Разонравилось?

Начинается, подумал Джонни.

– Нет, просто я попал в аварию.

Четсворт бросил взгляд на шею Джонни, где остались шрамы от операций на сухожилиях.

– Автомобильная катастрофа?

– Да.

– Серьезная?

– Да.

– Сейчас, похоже, вы в полном порядке, – заметил Четсворт и убрал резюме в ящик стола. Как ни странно, вопросов у него больше не было.

Вот так после пятилетнего перерыва Джонни снова приступил к преподаванию, правда, на этот раз в его классе оказался всего один ученик.

2

– «И хотя я не… невольно оказался виновен в его смерти, он взял мою руку и, слабо сжав, улыбнулся, показывая, что не де… не держит зла. Это была тяжелая минута, и я ушел, чувствуя, что мне никогда не ис… не искупить того зла, что принес в этот мир».

Чак с треском захлопнул книгу.

– Все! Кто нырнет последним, тот слабак!

– Подожди, Чак!

– О-ох! – Чак тяжело опустился в шезлонг с тем страдальческим выражением, которое неизменно появлялось у него на лице при обсуждении прочитанного. Сквозь природный оптимизм и добродушие нет-нет да и проглядывали страх и растерянность. Причем страх был сильным, а растерянность – полной. Потому что в современном мире читают все, а неграмотный человек в Америке – это динозавр, неведомо как попавший в наше время. Отлично понимая это, Чак с ужасом ждал начала нового учебного года и вполне реальных неприятностей.

– Всего пара вопросов, Чак.

– А смысл? Ты же знаешь, что я на них все равно не отвечу.

– Ответишь! На этот раз ты точно на все ответишь.

– Я никогда не понимаю того, что читаю, и ты в этом давно убедился. – Чак насупился, и вид у него был несчастный. – И мне непонятно, зачем ты у нас остался, разве что из-за еды.

– Ты ответишь на мои вопросы, потому что они не про книгу.

Чак поднял голову.

– Не про книгу? Тогда зачем задавать их? Я думал…

– Доставь мне удовольствие ладно?

Сердце Джонни бешено колотилось, и он вдруг понял, что сам боится, правда, совсем не удивился этому. Он давно выжидал подходящего случая, и сейчас такая возможность наконец представилась. Миссис Четсворт не крутилась поблизости и не бросала на них озабоченные взгляды, отчего Чак только нервничал. В бассейне не плескались приятели

Чака – при них чтение вслух казалось ему унизительным занятием отстающего первоклашки. Но самое главное – сейчас здесь не было отца Чака, которого он боготворил. Роджер уехал в Бостон на заседание комиссии по охране окружающей среды, где обсуждалось загрязнение водоемов Новой Англии.

Из книги Эдварда Стэнни «Исследование необучаемости»:

Пациент Руперт Дж. сидел в третьем ряду кинотеатра. Он находился на шесть рядов ближе к экрану, чем остальные зрители, и был единственным, кто заметил, как загорелся мусор на полу. Руперт Дж. вскочил и закричал: «П-п-п-п…», но сзади на него зашикали и велели сесть.

– И что вы при этом почувствовали? – спросил я у Руперта Дж.

– Объяснить, что я почувствовал, невозможно, – ответил он. – Я испугался, но отчаяние, охватившее меня, было гораздо сильнее страха. Я ощущал свою неадекватность и полную никчемность. Из-за заикания я всегда комплексовал, а тут добавилось и чувство беспомощности!

– А что-нибудь еще вы чувствовали?

– Да. Я чувствовал зависть, потому что огонь заметит кто-то другой и…

– Станет героем, спасшим жизни?

– Да, именно так. Я – единственный, кто увидел, что начинается пожар. А ничего, кроме «П-п-п-п…», как заевшая пластинка, выдавить из себя не мог. Неполноценный член общества – иначе и не скажешь.

– И как же удалось преодолеть этот барьер?

– Накануне у моей матери был день рождения. Я купил ей букет роз. И вот со всех сторон на меня продолжают шикать, а я стою и думаю, что сейчас открою рот и закричу что есть силы: «Розы!» Я знал, что это слово мне удастся.

– И что было дальше?

– Я открыл рот и заорал что было сил: «Пожар!»

Джонни прочитал об этом случае восемь лет назад в предисловии к книге Стэнни, но помнил о нем до сих пор. Он всегда считал, что ключевым словом в воспоминаниях Руперта Дж. было «бессилие». Если мужчина считает, что в какой-то конкретный момент для него нет ничего важнее, чем проявить состоятельность в постели с женщиной, то риск импотенции увеличивается в десятки, если не в сотни раз. А если самым важным на свете становится чтение…

– А у тебя есть второе имя, Чак?

– Мэрфи, – ответил тот с ухмылкой. – Ужас, правда? Девичья фамилия матери. Но если проболтаешься об этом Джеку или Элу, то сильно пожалеешь: я не посмотрю, что ты такой худой.

– Не проболтаюсь. А когда у тебя день рождения?

– Восьмого сентября.

Джонни засыпал Чака вопросами, не давая времени на размышление, правда, ответы и не требовали раздумий.

– А как зовут твою девушку?

– Бет. Ты же с ней знаком, Джонни…

– А как ее второе имя?

– Альма, – ухмыльнулся Чак. – Ужасное, верно?

– А как зовут твоего деда по отцовской линии?

– Ричард.

– Кто тебе понравился больше всех в восточном дивизионе Американской бейсбольной лиги?