Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
Пора домой.
Надо рассказать матери про встречу с немцами. Только осторожно, чтобы она не волновалась. А о камушках – ни гу-гу. Пока ни гу-гу, а когда-нибудь… когда-нибудь он сделает ей шикарный сюрприз. А пока его трофей, и только его. Настоящий военный трофей. И никто, кроме него, про этот клад не знает.
Почти у самого дома Нильс натыкается на двоих рыбаков в тяжелых сапогах с большим вентерем. Сезон угря.
Они не здороваются, угрюмо смотрят в сторону. Лица знакомые, но как их зовут, Нильс не помнит. Да и черт
Нильс Кант – хозяин в альваре. Он важнее всех здесь, важнее, чем весь Стенвик, все его жители, вместе взятые. Сегодняшний бой в альваре еще раз это подтвердил.
Уже почти вечер. Он открывает калитку. Входит в по-вечернему притихший сад, крупным, уверенным шагом идет по усыпанной гравием дорожке, вдыхая запах свежескошенной травы – садовник постриг газон.
Все выглядит точно так же, как утром, когда он уходил в альвар поохотиться на зайцев. Ничто не изменилось.
Изменился только сам Нильс Кант.
С сегодняшнего дня он совершенно другой человек.
12
Леннарт Хенрикссон стоял у стола Герлофа и взвешивал в руке пакет с сандаликом, словно таким путем пытался определить его подлинность. По виду Леннарта было совершенно ясно, что находка его обеспокоила.
– О таких вещах надо сообщать в полицию, Герлоф.
– Я знаю.
– Причем немедленно.
– Знаю, знаю. Не получилось. И что ты думаешь?
– Об этом? Не знаю. Стараюсь не делать поспешных выводов. А у тебя какие соображения?
– У меня соображение одно… хорошо, хоть одно насоображал… Не в воде надо было искать.
– А мы что, не искали? Ты что, не помнишь? Всю каменоломню обыскали, весь поселок обошли, все сараи, все будки. Я лично по альвару рыскал на машине полдня. Ничего, как тебе известно, не нашли. Но если Юлия утверждает, что это сандалик Йенса, надо относиться к этому серьезно.
– Я думаю, что это сандалик Йенса, – отозвалась Юлия.
– И ты получил его по почте?
Герлоф кивнул. У него появилось неприятное ощущение, что его допрашивают.
– Когда?
– На той неделе. Я сразу позвонил Юлии и рассказал… поэтому она и приехала. Может, не только поэтому, но и поэтому тоже.
– А конверт сохранил?
– Нет. Дурак потому что. Выкинул. Не сообразил. Но там не было ничего – только сандалик Ни записки, ни адреса отправителя. «Капитану Герлофу Давидссону, Стенвик» – и все. А почта переслала пакет сюда. Понимаю, что сделал глупость… но что за важность в конверте?
– Ты не забыл, что есть такая штука – отпечатки пальцев? – тихо сказал Леннарт и вздохнул. – Есть волосы… и много чего есть. Ладно, я возьму сандалик с собой. На нем тоже может что-то найтись.
– Мне бы хотелось… – начал было Герлоф, но Юлия его перебила.
– Вы хотите отправить его в лабораторию?
– Да… в Линчёпинг. Там есть так называемая ЦЛК. Центральная
Герлоф промолчал.
– Очень хорошо, – решительно сказала Юлия. – Пусть занимаются.
– А расписку дашь?
Юлия раздраженно передернула плечами – ей стало неудобно за отца. Но Леннарт принял вопрос совершенно нормально, только улыбнулся слегка.
– Конечно, Герлоф. Напишу тебе расписку, так что в случае чего… если, например, неумехи в Линчёпинге потеряют твой сандалик, подашь в суд на боргхольмскую полицию. Но я бы на твоем месте не беспокоился.
Юлия проводила полицейского и вернулась. Герлоф мрачно смотрел в окно и вертел в руке написанную довольно скверным почерком расписку Леннарта Хенрикссона.
– Леннарт говорит, надо всем рассказывать про сандалик, – сказала Юлия ему в спину.
– Вот как он, значит, сказал… – не поворачивая головы, медленно произнес Герлоф, – всем, значит, рассказывать…
– О чем ты думаешь?
– Тебе не надо было ему говорить.
– Ты же сам сказал – говори каждому встречному.
– Я полицию не имел в виду. Разберемся сами.
– Разберемся сами? – ядовито протянула Юлия. – Что значит – разберемся сами? Думаешь, похититель Йенса… если его вообще кто-то похитил… сам явится сюда? Я, мол, тоже хочу поглядеть на сандалик? Неужели ты веришь, что это возможно? Чтобы этот таинственный похититель пришел и рассказал, что он сделал с Йенсом?
Герлоф по-прежнему смотрел в окно. Даже головы не повернул.
– А что ты сам делал в тот день? – сказала она с нарастающим раздражением.
– Ты знаешь.
– Я знаю… Мама плохо себя чувствовала. Кому-то же надо было присматривать за твоим внуком! А ты пошел, как ни в чем не бывало, штопать свои сети. Тебе, видите ли, порыбачить захотелось.
Герлоф медленно кивнул.
– И тут упал туман, – сказал он.
– Да… густой, как… как гороховый суп. И что же ты сделал? Забеспокоился – как там, дескать, малыш в таком тумане? Пошел поскорее домой? Куда там! Ты продолжал возиться со своими проклятыми сетями. Это, конечно, много занимательнее, чем нянчиться с маленьким ребенком. Что, не права я?
– Я все время прислушивался… Если бы Йенс… а я ничего не слышал.
– Да не об этом речь! Речь о том, что, когда ты был нужен, тебя никогда не было! Все в доме делалось, как ты того хочешь. Всегда, при любых условиях…
Герлоф не ответил. Ему показалось, что на улице стало темнее. Неужели уже начинаются сумерки? Он слушал дочь и думал – она права. Но что на это ответить?
– Я был вам плохим отцом, – грустно сказал Герлоф. – Ты права – меня часто не было с вами. Были другие дела… Но если бы я мог что-то сделать в тот день… если бы этого дня вообще не было.