Мертвое озеро
Шрифт:
– - А ружье-то славное!
– - заметил сын ложного мастера.-- Лепажевское!
– - Опалил, злодей, ей-богу, пыжом опалил! Ну да -- мир! кто старое помянет…
И, не договорив фразы, он с жадностью выпил залпом рюмку водки, которую подал ему гравер.
– - Кто старое помянет, тому глаз вон!
– - прохрипел потом незнакомец, откашливаясь и махая дружески рукой Гарелину, который в то время присоединился к компании.
– - Да уж если не удалось, так что ж делать: надо помириться!
– - сказал сын ложного мастера.-- А ружье-то славное!
– -
– - прибавил гравер.
– - Не смейтесь, дети, над стариком!
– - жалобно произнес незнакомец и попросил налить ему еще рюмочку, сняв фуражку, причем голова его представила несколько лысин, как будто они образовались вследствие потасовки, а не от влияния времени; в одной из лысин, повыше лба, виден был шрам.
Гарелин пристально начал всматриваться в незнакомца и, казалось, что-то припоминал, между тем как тот упрашивал:
– - Еще рюмочку, братцы!
– - Нет, ты скажи прежде, случалось ли тебе нападать здесь на такие ружья?
– - сказал сын ложного мастера, взяв ружье, из которого стрелял Гарелин.
– - Да где же нападать, братцы, я ведь совсем не того… И в Петербурге-то недавно, да и опять уеду скоро, в ВВ уеду, откуда и приехал… Только поджидаю вот одного человека…
– - Не его ли?
– - перебил сын ложного мастера, указывая на Генриха.-- Он тоже едет в ВВ, да еще сорок тысяч везет… Вот тебе и попутчик!
– - прибавил он, обратись к Генриху.
При словах "сорок тысяч" глаза незнакомца быстро окинули Генриха.
– - Именно!
– - заметил гравер.-- Чем ждать, пока явится попутчик по газетам.
– - Не смейтесь, дети!
– - снова проговорил жалобно незнакомец.-- Езжал и я с добрыми людьми!
– - Видим, видим, что человек бывалый,-- отвечал сын ложного мастера,-- рассказывай же, где бывал.
– - Да где я не бывал!
– - И в Сибири небось был.
– - Был, ей-богу, и в Сибири был, дети! То есть не думайте, как был: на золотых приисках, и место было хорошее… да вот года два как воротился…
– - Для того чтоб подсовываться здесь под выстрелы и обирать ружья!
– - перебил сын ложного мастера.
– - Да перестань ты попрекать его ружьем!
– - вступился вывескной живописец.-- Ружье да ружье! а старик, может, и не думал промышлять ружьями… ведь не думал?
– - спросил он у него.
– - Истинно и не думал!
– - отвечал тот, приложив руку к груди.
– - А! ну так ты думал, что по тебе здесь соскучились,-- заметил иронически сын ложного мастера.
– - Что ж, может быть, и было кому соскучиться,-- произнес незнакомец, качая головой в раздумье.-- Эх, братцы, горько вспоминать!
– - вдруг заговорил он с чувством, ударив себя в грудь.-- Ведь у меня дочь здесь была… ехал я к ней с деньгами, да не довез… и ее не отыскал; да и ладно, что не отыскал (он махнул рукой)… а всё-таки взглянул бы теперь на нее хоть издали!.. Налейте, родные, еще рюмочку.
– - Ты бы поискал ее хорошенько,-- сказал сын ложного мастера,-- да не здесь, не в кустах, а в городе.
Но ответа на
Генрих хотел было спросить незнакомца, как звали его дочь, вспомнив историю детства Саши, но удержался, как бы боясь открыть в нем ее отца.
Затем налили себе по рюмке вывескной живописец и сын ложного мастера, который воскликнул:
– - Да здравствует фабрикант Штукенберг и его сигары! Генрих! желаю всяких благ от его щедрот!
– - Желаю успеха в поездке!
– - прибавил вывескной живописец.
И, осушив рюмки, приятели принялись за яичницу, забыв о незнакомце, который, сверкая красными глазами, старался не проронить ни одного слова из разговора приятелей.
Гарелин продолжал всматриваться в лицо незнакомца и наконец спросил его:
– - А сколько лет тому как ты ехал на прииски?
– - Десять, ровно десять, благодетель мой!
– - отвечал он скороговоркой, видимо обрадовавшись возможности продолжать разговор.-- Много воды утекло!
– - прибавил он, настроиваясь на печальный тон.
– - И много водки выпито!
– - перебил сын ложного мастера.-- Оставь его, Гарелин: яичница простынет!
Но Гарелин продолжал:
– - А этот шрам, что у тебя на голове,-- ушибся, что ли?
– - Нет, родной, не ушибся…
И незнакомец начал рассказывать о жестоком поступке с ним какого-то буйного молодого человека, с которым он встретился в трактире, на пути к золотым приискам, между тем как сын ложного мастера поминутно прерывал рассказчика обращениями к Гарелину:
– - Охота же тебе слушать! наскажет он, пожалуй, с три короба! Ему, вишь, еще рюмочку хочется!
Несмотря на это, эффект трогательного рассказа, казалось, был несомненный: внимание Гарелина увеличивалось с каждым словом; голос рассказчика, размоченный водкой, уже не хрипел, а только дрожал приличным рассказу образом, как у опытного актера в роли благородного отца. Но вдруг, в самую чувствительную минуту, когда рассказчик указал пальцем на свой шрам, Гарелин яростно вскрикнул, стиснув зубы:
– - Пррочь! пошел прочь!
И оп искал глазами, чем бы швырнуть в рассказчика, который что-то бормотал, озадаченный таким странным действием своей истории на слушателя. Наконец Гарелин схватил стакан, и незнакомец скрылся в кустах.
Приятели не узнали своего всегда спокойного товарища, который в эту минуту был страшно зол и бледен.
– - Что с тобой, Гарелин?
– - спросили они в один голос.
– - Что он тебе сделал?
– - с упреком сказал Генрих, которому стало жаль старика.
– - Ничего не сделал! Он надоел мне -- вот и всё.
– - Ты бы хоть попробовал яичницы-то!
– - приглашал его сын ложного мастера.
Но Гарелин просил оставить его и пролежал всё время, не трогаясь с места.
На возвратном пути, однако ж, он первый заговорил о незнакомце.