Мертвое озеро
Шрифт:
Люба была тронута отчаянием Зины, которая с первого взгляда не очень-то ей понравилась; но быстрые глаза Зины в эту минуту были отуманены изобилием слез. Люба спросила ее с участием:
– - Что же я могу сделать?
– - Ах, ваше одно внимание ко мне -- и участь моя изменится. Если б вы знали, что за люди окружают добрую Наталью Кирилловну; они даже ссорят ее со всеми родственниками.-- Голос Зины понизился, и она, глядя на дверь, прибавила:-- Вот, смотрите, за мной уж подсматривают.
И точно, дверь скрыпнула и лягушечья физиономия Ольги Петровны показалась.
Зина, уходя, шепнула Любе:
– - Вот самая страшная женщина в доме;
Но любезная улыбка уже дрожала на ее губах, когда, удаляясь, она встретилась лицом к лицу с Ольгой Петровной, которая подошла к Любе и сказала:
– - Вы, я думаю, очень устали после дороги; всё ли вам хорошо? не хотите ли чего-нибудь -- чаю или кофею?
– - Нет, благодарю вас!
Ольга Петровна приблизилась к Любе и, глядя на дверь, таинственно и шепотом сказала:
– - Я пришла вас предуведомить, что лицо, сейчас бывшее у вас, вертит всем домом; берегитесь ее: она способна на всякое черное дело!
Люба с удивлением слушала.
– - Спокойной ночи! усните хорошенько!
– - громко сказала Ольга Петровна и вышла из комнаты.
Люба не успела вздохнуть от двух визитов, как дверь вновь скрыпнула: приживалка с мутными глазами, высунув одну головку и мотая ею, как алебастровый зайчик, с приторной улыбкой сказала:
– - Позвольте взглянуть на нашу красавицу?-- И, не дождавшись позволения, вошла в комнату, продолжая напевать сиповатым голосом:-- Можно сказать, будет парочка: оба красавцы, молоды, добродетельны, щедры… и… и… и…-- Приживалка приостановилась и через минуту поспешно продолжала:-- Я могу сказать, что любима всеми. Вот на днях я еще встретила Зюзиных: уж как меня просили погостить к себе! и барышни тоже, они такие милые, ласковые и в совершенстве, можно сказать, умные, все науки прошли -- и арифметику, и грамматику, даже такие худенькие чрез науки,-- и они уж как упрашивали меня! Но как же мне было оставить дом, когда такого счастья и, можно сказать, торжества мы ждали! Я признательна: мой батюшка и матушка были такие, зато их все любили и ласкали.-- И приживалка чмокнула в плечо Любу и сказала:-- Мы все вас покорно просим не оставить нас вашими милостями; мы и малым будем довольны. Извините, что обеспокоила вас, желая лично засвидетельствовать от всех нас глубочайшее почтение и пожелать вам спокойной ночи после такой дальней дороги.
И приживалка, кланяясь до самой двери, наконец скрылась.
Люба, усталая и удивленная, осталась одна в доме, где не только стены, но и все живущие были для нее совершенно новы.
Любу нисколько не изменило пребывание в Москве, куда привез ее отец, чтоб дать ей, по желанию Тавровского, светское образование. Она прожила там несколько месяцев, но провела их большею частию у постели больного отца, а остальное время с учителями, которые решительно не могли ей внушить никакой светскости. И Люба осталась, как она была. Разумеется, любовь, потеря отца, другая обстановка жизни -- всё это настолько на нее подействовало, что оригинальное ее воспитание не могло обнаружиться резко. Цыган был при ней; на него заметно легла печать пребывания в столице. Он принял все манеры самостоятельного человека, сосредоточенного в себе. Его туалет, гордая осанка вовсе не шли к роли лакея, каким его приняли в доме Натальи Кирилловны,-- и он, казалось, не желал изменить ее.
Глава LXII
Наталья
– - Мой племянник мог иметь невесту не только из первых красавиц знатного дома, но и богачку. Верно уже так было угодно богу!
– - вздохнув, замечала Наталья Кирилловна.
– - Да уж он такой красавчик, что все, кажется, из нашей сестры одного его мизинчика не стоим! Он в совершенстве, можно сказать, один из первых красавцев во всем свете,-- подхватывала приживалка с мутными главами.
Зина, как бы по наивности, рассказала множество проказ Павла Сергеича, и, между прочим, как от него сошла с ума дочь одного бедного чиновника, жившего в одной улице.
Для Любы были тягостны такого рода беседы. Она не произносила ни слова, с удивлением слушая эти толки и каждый раз рассматривая коллекцию зверообразных лиц приживалок с таким видом, как будто в первый раз она их видит.
– - И глупа даже! хоть бы одно слово!
– - с негодованием восклицала Наталья Кирилловна по уходе ее.
– - Ей говорят, что какую ей честь сделал Павел Сергеич, а она хоть бы приласкалась к вам!
– - с ужасом восклицала та же приживалка с мутными глазами.
– - Да она ни с кем, кроме как с цыганом, кажется, не говорит, и то всё на их языке!
– - заметила Зина.
– - Как угодно Павлу Сергеичу, а я удалю из своего дома цыгана,-- сказала Наталья Кирилловна.
– - Да они ведь все конокрады: надо конюшни крепче запирать!
– - подхватила приживалка с зобом и мутными глазами.
– - Даже совестно! придешь к ней в комнату, а он сидит перед ней и не встает!
– - опять сказала Зина, поглядывая на Наталью Кирилловну, которая, стукнув палкой, сказала:
– - Позвать его сюда!
В минуту приказание было исполнено, и цыган гордо вошел в комнату, где, приняв важную позу, сидела в креслах Наталья Кирилловна. Он поклонился только ей одной, и то без особенного почтения. Приживалки стали перешептываться; но голос Натальи Кирилловны заставил их замолчать. Она сказала презрительно:
– - Любезный, я узнала, что ты заведуешь делами Любови Алексеевны.
– - Да.
– - Я тебя устраняю, и ты должен передать теперь все бумаги и документы моему управляющему; она теперь будет под моим надзором.
– - Я не могу этого сделать и ни одной бумаги не дам!
– - отвечал цыган.
– - Как!
– - с горячностью воскликнула Наталья Кирилловна.-- Я? мне! ты не отдашь ее бумаг? Да я еще хочу знать, есть ли у Любови Алексеевны что-нибудь?
– - Деревня.
– - Как говорит! даже досадно слушать, точно не видит, что с барыней!
– - заметила Зина вполголоса.
Но Наталья Кирилловна услыхала и отвечала ей:
– - Деревенщина!
– - и, обратись к цыгану, повелительно продолжала:-- Любовь Алексеевна у меня в доме, и я требую, чтоб ее дела были сданы мне, слышишь: мне на руки!
– - И этого не могу!
– - Да ты с ума сошел!
– - стукнув палкой об пол, крикнула Наталья Кирилловна.-- Ты, кажется, вообразил, что Павел Сергеич имел виды на ее деревушку, сватаясь за Любовь Алексеевну! ха-ха-ха!
И хор приживалок подхватил смех Натальи Кирилловны.