Мёртвые душат. Мертвые пляшут

Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

– Но если я ещё раз тебя поймаю...

Бибз униженно закивал, заранее соглашаясь с любым тяжким исходом, который повлечёт эта вторичная поимка. Потом собеседники спустились во двор, причём - к великому облегчению для Лимна, не по той лестнице, у которой, тяжело дыша, скрывался он. Помощник коменданта, совершая вечерний обход замка, верно, предпочитал не возвращаться зря по уже пройденным коридорам.

Поскольку тёмный коридор опустел, Лимн поспешил подойти к тому месту, у которого был застигнут невезучий Бибз. Карлик хорошо расслышал беседу своих бдительных врагов. Где-то здесь, судя по сказанному помощником коменданта, должна находиться дверь в потайную кладовую.

К сожалению, Бибз, уходя, забрал свой факел, а в лишённом окон коридоре царила такая тьма, что карлик, при всём своём хорошем зрении, мог действовать лишь на ощупь. Мало того: при своём слишком уж невысоком росте он не мог качественно ощупать верхнюю часть стен; ему приходилось изо всех сил подпрыгивать, чтобы вообще туда достать.

Никакого следа потайной двери не обнаруживалось. Совершив около двадцати тщетных прыжков, Лимн уже

подумывал о том, чтобы вернуться к Чичеро (и посетить здешнюю тайную кладовую как-нибудь при свете дня), как вдруг пол под ним разверзся. Должно быть, ему таки удалось нажать на какую-то незаметную пружину, что привело к уходу из-под ног внушительных размеров каменной плиты.

Пролететь пришлось изрядное расстояние, обдирая лицо о шершавую каменную стену. Когда же Лимн достиг дна кладовой и, переводя дыхание, сел в кромешной тьме на груду чего-то хрустящего, это дно устилающего, то очередную неожиданность для него составило явно рукотворное ощущение прикосновения к горлу длинного холодного лезвия.

* * *

Глубокому синему морю Ксеркса в районе Адовадаи, неоднократно битому цепями и не раз публично опозоренному в прошлые эпохи, теперь навсегда присваивалось имя великой подвижницы Бокси из Шенка. Присвоение имени морю происходило посмертно, и все собравшиеся в портовом квартале бывалые моряки с удачливыми рыбаками говорили прочувствованные речи о безвременной и безвозвратной кончине пламенной патриотки, которую упорные вражеские козни не допустили к желанному посмертию. О том же говорила и сама Бокси, стоявшая здесь же, в толпе, с энергично печальной улыбкой. Неподалёку от толпы почитателей Бокси, на середине ближнего пирса, стоял и ноздреватый великан Плюст с пучком розог, вымачиваемых им в кадке с солевым раствором. Плюст посылал Бокси воздушные поцелуи, тут же отпечатывающиеся на её немолодой коже синеющими засосами, из которых лезли наружу вечные черви. Отпечатки червоточащих поцелуев щекотали хихикающую Бокси, от щекотки она, попутно молодея, надувалась до солидных размеров и соблазнительных форм чувственной госпожи Кэнэкты, но что-то мешало ей расти дальше, и она лопалась с характерным хлопком. В процедуре нарицания нового имени морю Ксеркса участвовало аж три некроманта: магистр Гру, ничтожный Флютрю и некромейстер Гны из Цанца, откуда всем было ясно: море не просто будет переименовано в вездесущую Бокси; оно в неё превратится. И карлица, надувающаяся уже и до размеров подлинной великанши, но всё же то и дело опадающая до своих привычных карличьих габаритов, шествовала к пирсам с улыбкой, не предвещавшей морю Ксеркса ничего доброго. А волны и стонали и плакали, и хлестали через бревенчатый пирс с самодовольным гением флагелляции Плюстом: хлест-плюст-плеск! Море обдавало великана брызгами, провоцируя его уже начинать работу заждавшихся розог, но Плюст знал, что ещё не время: море хитрит, оно ещё не превращено. И вот Бокси, подойдя к морю, стекла в него мутной лужицей. И море преобразилось. Поменялся его цвет и звук. Отныне это море будет жёлто-розовым, а волны, накатываясь на берег, будут производить шум, более характерный для толпы, собирающейся на площади. К такому морю плеть уже вполне применима. Три некроманта, оставшиеся среди толпы почитателей в портовом квартале, сдержанно принимали поздравления. Потрясённый Чичеро глядел на море, пытаясь узнать в нём старое доброе море Ксеркса, но из каждой волны ему в лицо хохотала наглая рожа Бокси. "Право первого удара принадлежит вам, посланник!" сказал ему Плюст, протягивая связку розог. Пирсы, усеянные рыбаками, моряками, контрабандистами и пиратами из Адовадаи, разразились бурными рукоплесканиями. Чичеро, надменно взглянув на подателя розог, ответил: "Я отказываюсь принимать участие в порке моря!". Пирсы вновь разразились бурными рукоплесканиями. "Посмотрим, как это у вас получится!" - захохотал ему в лицо Плюст, и пирсы снова отреагировали. Чичеро повернулся, чтобы уйти, но тут из него выскочили три деловитых карлика, подхватили протянутые великаном розги и, для начала, принялись охаживать саму собравшуюся на пирсах толпу. Пирсы разразились рукоплесканиями ещё более бурными и отныне неутихающими. Чичеро тщетно звал Лимна, Зунга и Дулдокравна назад, под сень своего плаща, преследуемый свистом морского ветра и хохотом Плюста. Великана смешило, что Чичеро забыл, что его больше нет. Но и Плюстом, кичливо разворачивающим свою дырчатую кожу в рыболовную сеть, зависающую над старающимися карликами, было предусмотрено не всё. Один карлик - Дулдокравн - у схитрившего Чичеро всё же остался. Он выпустил вместо себя на пирсы озорной призрак покойного Штонга. Пройдоха Штонг, чтобы внешне сойти за Дулдокравна, зажмурил один из своих янтарных глаз, в остальном же они были слаборазличимы. Когда флагелляция на пирсе была завершена, карлики в азарте прыгнули в открытое море, разомкнувшее пред ними свои розовые воды, сеть же продолжала висеть у них над головами. Когда воды выпоротого моря вновь сомкнутся, эта сеть помешает азартным экзекуторам вовремя всплыть на поверхность. Что ж, да будет им пухом старая Бокси! Но у Чичеро ещё оставалась одна неясная надежда. Движимый избегшим участи своих товарищей Дулдокравном из рода Краунов, посланник вышел из толпы и двинулся к утёсу, вздымающемуся над портовым кварталом Адовадаи. Сейчас этот утёс облюбовали - как наблюдательный пункт - три некроманта, и Чичеро пришлось согнать их с него властным движением руки. Гру, Гны и Флютрю, верно, подумали, что утёс сейчас полетит в море, и поспешно сошли с него, Чичеро же, подобрав забытую кем-то кирку, принялся высекать в чёрном камне какие-то пока одному ему ведомые линии. Флютрю, оставшийся за ним проследить, пытался прочитать высекаемые им знаки, но не преуспел в своей попытке. Тогда он позвал своего учителя Гру, но и вдвоём они не преуспели.

Чичеро высекал не знаки. Он высекал море - честное море, каким оно было до некромантского ритуала. Это стало ясно уже поздним вечером, когда синее море, высеченное в чёрном камне, снова ожило - пусть для одной лишь истории. Но Гру и Флютрю не разглядели моря, они всматривались в знаки. Разглядели море другие. Приходила к утёсу Бокси из Шенка, надувалась вся, пыталась море заслонить. Кричала: "Море - это я!". Ещё кричала: "Я - это вся Отшибина!". Ещё кричала, указывая на Чичеро: "Это он во всём виноват, он меня высек! Да не одну меня, он высек всю Отшибину в моём лице!". И взбегала Бокси на высокий утёс по соседству, и ломала свои прекрасные руки, и бросала их вниз с утёса. И наломала она тех рук добрую сотню, и ещё у неё осталось. Собиралась у утёса привлечённая её руками толпа, глядела на Чичеро осуждающе: "Он злодей, он Отшибину высек!". Море, высеченное на утёсе, плескалось как живое. Море, высеченное под утёсом старанием карликов, застыло, как мёртвое, и к его волнам усилиями специально нанятых мастеровых прибивалась табличка: "Данная степь принадлежит Отшибине во веки веков". Некромейстер Гны, большой ценитель живописи кисти Цилиндиана, сравнивая изображение на утёсе с оригиналом, сказал: "Знаете, Чичеро, совсем непохоже. Ваше море какое-то живое и слишком жидкое, к нему даже не прибьёшь таблички". В ответ живое море, высеченное на утёсе, так окатило водой Гны, что забрызгало решительно всех. Испуганные мертвецы закричали: "Какой ужас! Здесь живая вода!" - и поспешили сушиться под испепеляющим солнцем новоявленной отшибинской степи. Тут-то к посланнику и подскочило ничтожное Флютрю и, брызгая солёной морской слюной, завопило ему на ухо: "Чичеро, будь проклято ваше имя, да вы, похоже, и есть Живой Император!".

Глава 15. Россыпи скудоумия

Посланник Смерти Дрю из Дрона уже в который раз путешествовал по этому злополучному участку Большой тропы мёртвых, и, уж верно, не впервые запрашивал у смотрителей на дозорных башнях журналы наблюдения за проезжающими, но его внимание впервые выделило эту необычную запись.

Смотритель писал: "В пятом часу пополудни из Отшибины проехал господин посланник Смерти (мёртвый) в чёрном плаще на вороном крылатом коне (также мёртвом). Удалился в сторону Цанца". Вернее всего, эта запись была сделана кем-то другим. Почерк-то принадлежал одному из смотрителей башни, а вот слова слова были не его.

– Кто писал?
– ткнул посланник длинным пальцем в запись.

– Мой почерк, - быстро ответил один из проверяемых, который был малость помоложе.

Дрю из Дрона посмотрел на него одним из самых суровых своих взглядов - со сдвинутыими бровями, превращающими его мёртвое лицо в маску волка.

– Ладно, почерк твой, но кто писал?
– нарочито медленно произнёс посланник, чтобы угроза, щедро вложенная в его тон, основательно пропекла этих пока ещё живых человечишек.

– Я и писал, - быстро сказал смотритель.
– А что?
– на лице его читалось лишь простодушное удивление.

– Это написано под диктовку!
– строго объяснил Дрю.
– Кто диктовал?

– Под диктовку?
– переспросил дурачок-смотритель, видимо, предполагая какое-то магическое вмешательство, открывшее посланнику Смерти всю правду (лицо, во всяком случае, это выразило).

– Здесь написано: "господин посланник Смерти (мёртвый)..." и далее "на вороном крылатом коне (также мёртвом)...". Отчего вы так написали?

– Но... господин посланник Смерти был мёртвым, а его конь - также мёртвым, вороным и крылатым, - не понимая всей тонкости наблюдений Дрю, взялся объяснить смотритель постарше.
– Я помню этого проезжавшего. Всё точно так и было.

– Но зачем было писать, да ещё брать в скобки, что господин посланник Смерти - мёртвый? Вы где-то видели живых посланников Смерти?
– гаркнул на него посланник.

– Пожалуй, того... глупость написали.
– согласился смотритель. Теперь он будет свою глупость выставлять как оправдание для всего.

– Ни об одном другом посланнике Смерти вы этой глупости не писали!
– змеиным посланничьим шёпотом продолжал Дрю, грохнув об стол увесистый том "Журнала наблюдений за проезжающими". Нет, не вывернуться жалким живым людишкам!

Не раз горделивому Дрю из Дрона случилось возблагодарить отличное образование, полученное им в самом Призе - бывшем центре Западно-Человеческой империи, первой присягнувшей на верность Мёртвому престолу, в городе, сейчас расположенном глубоко за Порогами Смерти. Словно наяву слышал Дрю наставления магистра Алкана (славнейшего некрософа, которому и сам Цилиндиан должен бы подмётки лизать). Наставник Алкан часто замечал, отпечатлевая свои слова золотыми буквами в уме Дрю: "Главный вопрос любого дознавания: Кто говорит?".

* * *

Конечно же, долго отпираться двум живым человечишкам на дозорной башне не пришлось. Правда, неопровержимой логики многоумного Дрю им оказалось мало, и посланник поневоле перешёл от рационального убеждения к прямому давлению, подкреплённому силой. А тут ещё этот молодой недоумок схватил свой лёгонький арбалет и взвёл тетиву: на кого? На посланника Смерти! Ясное дело, великолепный Дрю из Дрона не имел право такого стерпеть. Должен же кто-то защищать честь Ордена, пусть и была она попрана кое-кем из недавних знакомцев.

Теперь-то на эту башню понадобится один новый смотритель - взамен юнца, сброшенного им оттуда вниз. Старший из смотрителей - тот куда сговорчивей отказался. Так и сказал: "Пожалуй, вам надо потолковать со стариком Стрё, вот он-то вам всё и объяснит!". Что ж, пусть объяснит!

Теперь Дрю из Дрона ехал на встречу со старейшим дозорным Стрё. Он хорошо знал, чем ему прижать старика, но на душе его стало неладно. Не могли текущие успехи в профессиональном общении закрыть некоторой зияющей пустоты: Чичеро! А ведь был момент, когда Дрю ему доверял.