Мертвые сраму не имут
Шрифт:
пел солдат. Это был Андрей Лагода.
Поняв, что он мешает зрителям смотреть и слушать, Врангель неожиданно для Кутепова, пригибаясь, стал обратно пробираться к своему месту. Кутепов, не очень понимая такого маневра командующего, двинулся следом.
– Хочу дослушать эту песню, – усаживаясь на свое прежнее место, шепотом объяснил он Кутепову.
…А наутро встал я спозаранку, Стал коня буланого поить. Вижу, загрустила хуторянка И– Вы не знаете этого солдата? – спросил Врангель.
– Слишком много их у меня, – ответил Кутепов.
– Да-да, конечно, – согласился Врангель и добавил: – Голос редкий. Ему бы в консерваторию.
А Андрей продолжал:
Руку подала, и ни словечка Мне не хочет вымолвить она. Снял тогда с буланого уздечку, Расседлал буланого коня.Краем глаза Андрей заметил, что Врангель, глядя на него, о чем-то разговаривает с Кутеповым. Его прошибло холодным потом: неужели до чего-то докопались? А ведь все, казалось, продумал, нигде не наследил.
Так и не доехал я до дома, Где-то затерялся в камыше. Что же делать парню молодому, Коль пришлась казачка по душе?Закончив петь, Андрей торопливо раскланялся и ушел за кулисы. Подумал: «Если сейчас схватят, значит, все, что-то не до конца продумал, не так сделал. Он еще тогда предупреждал Красильникова, что такая жизнь не по нему. Не годится он для чекистской работы. Если все обойдется, надо бежать! Но куда? Для начала в Новую Некрасовку. Там есть Никита Колесник, он знает, где можно его спрятать». Все это промелькнуло в голове мгновенно.
И тут к нему подошел Акатьев.
– Я тебя ищу! Спустишься в зал и подойдешь к генералу Врангелю, – он придирчиво оглядел Андрея. – Гимнастерку одерни, причешись. И не забудь представиться!
– Может, потом? После концерта? – с надеждой оттянуть время спросил Андрей.
– Делай, что сказано!
Но от сердца у Андрея все же немного отлегло: если бы хотели арестовать, не послали бы к самому Врангелю. Что-то тут другое! Но что?
Он проскользнул со сцены в зал и, пригибаясь, направился к сидящим в первом ряду генералам. Увидев его, Врангель встал, за ним подхватились и остальные его сопровождающие.
– Дозвольте доложить, ваше… – приглушив голос, но все же довольно громко начал Андрей.
– Ти-хо! – остановил его Кутепов. – Не шуми, солдат. Выйдем отсюда.
Они покинули палатку-театр, отошли чуть в сторону от любопытных. Кутепов сказал:
– Вот теперь доложись. Только, пожалуйста, не кричи, не расходуй понапрасну голос.
– Солдат Лагода, дроздовской пехотной дивизии. Начальник дивизии генерал-майор Туркул.
– Хорошо поешь! Благодарю за песню, – сказал Андрею Врангель. – Сам песню сочинил?
– Никак нет, ваше превосходительство! От донских казаков слыхал. Запомнил.
– Пению учился?
– Дома.
– Украинец?
– Так точно.
– Откуда? Где такие соловьи рождаются?
– С Таврии, ваше превосходительство. С Голой Пристани. Небольшое такое село в самом устье Днепра. Корсунский монастырь неподалеку.
– Знаю, – сказал Врангель. – Рыбой ваше село славится. И еще у вас там молоко отменное.
– Выпасы хорошие. Плавни. Трава сочная, – объяснил Андрей.
– Я у вас там бывал. Помню, там есть знаменитое соленое озеро. Говорят, от всех болезней лечит. Меня после контузии два раза туда возили. Попустило руку, – и без перехода Врангель спросил: – Домой-то, поди, тянет?
– Если скажу, шо не тянет, сбрешу. А токо нельзя мне туда. Навечно дорога заказана.
– «Навечно»? – не понравился ответ Лагоды Кутепову. – Ты что же, не веришь в нашу победу?
– Я в том смысле, что, пока там большевики, расстреляют они меня. Один раз уже расстреливали. Да, видно, еще не пришло мое время. Промазали. До ночи среди мертвяков пролежал, насилу выбрался. И – назад, к своим.
– Большевики амнистию объявили. Всем обещают прощение, независимо от вины.
– Брешут. Если тогда не добили, счас добьют.
«Ишь ты, как издалека заходят, – подумал Лагода. – Выпытать хотите? Или что-то знаете? А я буду вам так отвечать, чтобы вам нравилось».
И Лагода добавил:
– Конечно, если гуртом до дому в Россию вернемся, я согласен. А поодиночке – не. У меня с большевиками разные путя!
– Правильно рассуждаешь, солдат! – сказал Врангель. – Вместе вернемся! – он взглянул на Кутепова: – Вот вам, Александр Павлович, истинный голос народа. Побольше бы нам таких солдат!
Врангель и Кутепов распрощались с Лагодой. Направляясь к автомобилю, чтобы уехать в город, и затем в автомобиле они продолжили разговор.
– Вы типографию наладили? – спросил Врангель.
– Как и обещали. Даже газету выпускаем, пока один номер в неделю. С бумагой беда.
– Вернемся к нашему разговору об опыте Климовича. Расскажите об этих листовках. Их ведь все равно уже все, кто хотел, прочитали. Объясните, чего добиваются большевики, развенчайте их ложь, приведите убедительные примеры. Возьмите того же солдата Лагоду. Чем не герой для вашей газеты? Однажды уже расстрелянный большевиками, чудом спасшийся, он снова вернулся в наши ряды. Поучительный пример.
Когда Лагода вернулся к театру, где все еще не расходились солдаты, его обступили.
– Ну, что тебе сказали генералы?
– Спросили: листовки читал? Говорю: читал.
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Я и сказал: думаю.
– Брешешь! Не сказав.
– Хотел сказать, да раздумав. Но я не брешу. Я и вправду думаю.
– Об чем?
– Да об этих листовках. Поверить – не поверить, хочется поверить. Сильно до дому тянет.
Наутро Врангель на «Лукулле» отправился обратно в Константинополь. Поездкой в Галлиполи он остался доволен. Армия жила и крепла. Только бы ничего не случилось непредвиденного, и тогда если не летом, то осенью можно будет выступать в новый поход.