Мессия очищает диск
Шрифт:
Но такие, как я, не уходят из неубранного дома.
Ты, незнакомец с никаким лицом и чужим голосом, наверняка слышал, как бэйцзинцы пели мне хвалу. «Слава! – надрывались они. – Слава тому, кто подсказал государю истребить проклятых монахов!» Завтра наступит похмелье, они увидят, что головы монахов-кознодеев протухли на колах, а налоги остались прежними, «Безумие Будды» и не подумало отступить, небо выглядит небом, а грязь – грязью. Что они закричат тогда? Кому воздадут по заслугам?! Не тому ли, кто подскажет распилить бездарного советника бамбуковой пилой или сварить в кипящем масле?!
Знаешь ли ты, как я дал государю
Я поспешил в присутственную залу, что называется, «между вдохом и выдохом».
Еще от дверей меня поразила тишина. Сын Неба стоял на возвышении, рядом с ним находились трое телохранителей из Крылатых Тигров, а почетные наставники, потупившись, кусали губы и дергали себя за бороды.
– Итак, я жду! – гневно вопросил государь, сдвинув брови. – Неужели я не получу нужного совета?
Тишина царила в зале.
Тут император обратил внимание на меня.
– Тогда ответь хоть ты! – крикнул он, ткнув в мою сторону пальцем. – Только не тяни и не мямли, как эти мудрецы! Ответствуй, явившийся невовремя: как должно поступить государю, только что поднявшемуся по красным ступеням?! [61]
61
Красные ступени вели к трону.
– Государь должен поступать так, как подсказывает ему его собственный разум, – не найдя ничего лучшего, ответил я. – Ибо сказано древними: тело правителя – тело государства, душа правителя – дух народа, помыслы правителя – чаяния подданных.
– Вот! – возопил радостно Сын Неба, а я поймал на себе несколько косых взглядов коллег. – Вот те слова, которые я хотел услышать; вот он, нужный совет! Я был не прав – ты явился вовремя, муж достойный и величественный, и именно ты, как никто другой, достоин титула Государева Советника!
Через минуту в зале никого не было – государь выбежал прочь, а следом, грохоча сапогами, пронеслись телохранители.
Позже мне объяснили: император Хун Ци, открывший Эпоху Обширного Благоденствия, спрашивал у наставников Училища Сынов Отечества:
«Стоит ли мне без промедления уничтожить тайную канцелярию наставника Чжана и поставить на место зарвавшуюся братию Шаолиньской обители?!»
Вскоре я был приближен к трону.
Мне вручили почетную дщицу из слоновой кости, цвет придворной знати склонился передо мной – а я видел бамбуковый частокол и бритые головы на нем.
Поверь мне – я отнюдь не щепетилен и не робок. Если по зрелом размышлении я пришел бы к необходимости уничтожения сановников-монахов, я сказал бы об этом кому угодно: государю, Будде, Князю Темного Приказа! Но знать, что цена твоему опрометчивому слову, вовремя подвернувшейся на язык цитате, сдобренной лестью, – несколько десятков отрубленных голов…
Выслушав
Когда ты будешь рассказывать об этом моему другу Бао, передай: я не прошу о снисхождении, я даже не молю о понимании – я лишь хочу, чтобы меня не презирал единственный человек, которого я безоговорочно уважаю.
Потому что в течение недели я подготовлю дела для своего преемника и выпью яд на пороге присутственной залы Училища, на том самом месте, где мой язык стал палачом.
Толстый студент Бао много лет назад говаривал:
«Невелика месть, невелика заслуга – повеситься на воротах дома обидчика».
Может, и так – но я не вижу иного выхода.
Я просил тебя слушать и молчать! Слушать и молчать! Ты сейчас не человек! Ты мой посмертный голос и крылья моих почтовых соколов. Уговаривая меня жить дальше, ты оскорбляешь все поколения моих предков! Поэтому сиди и запоминай.
Или ты полагаешь, что я не читал трактата великого Сунь-цзы, главу о пяти видах лазутчиков? Там ни слова не говорится о лазутчиках, дающих непрошеные советы…
Напоследок добавлю: закончив церемонию возведения в ранг, государь помолчал, повертел в руках диск из белой яшмы, исписанный иероглифами «цзин» и «жань»… Ты вздрогнул, мой участливый гость? Бэйцзинцы еще не успели рассказать тебе о причуде нового Сына Неба? О том, что он всегда носит с собой этот диск и время от времени пишет на нем иероглифы, всегда одни и те же?! Он пишет их черной тушью, какой пишутся указы о призыве войск на помощь. Впрочем, я отвлекся, и не в диске дело – даже если ты полагаешь, что я не прав.
Так вот, государь повертел диск в руках и сказал внятно, с явной угрозой, не стесняясь присутствия множества людей:
– Шаолинь должен быть разрушен!
После чего… недостойно судить правителя, но мне показалось, что он смешался. Оглянулся по сторонам, будто государю показалось, что он уже когда-то произносил подобные слова – пусть не точно эти, пусть при других обстоятельствах или в других жизнях, но вкус их был знаком государю, вне сомнений, знаком!
– Шаолинь должен быть разрушен! – еще раз повторил Хун Ци и показал мне, что аудиенция и церемония возведения в ранг закончены.
Когда он удалялся, я смотрел ему в спину и думал: вот идет судьба.
Но тогда я не понимал, чья именно: только моя или всей империи.
Я и сейчас этого не понимаю.
3
…А мухи все бились о флер окна, все жужжали наперебой, трепеща крылышками.
Лето, раздолье для мух.
Змееныш смотрел в пол, на паркетину с рожицей Маленького Архата, и думал: «Пожалуй, Будда прав. Наша жизнь действительно переполнена страданием. И есть выход. Только Будда предложил выход для всех или хотя бы для многих, а этот несчастный воробей – для одного себя. Я не осуждаю его. Нет. Не осуждаю».