Мессия. Том 2
Шрифт:
Вы настолько привыкли к беспрерывному разговору внутри своего ума. Что же еще такое ваш ум? — большее время говорящая машина, граммофон, у которого иголка соскакивает в определенной точке, так что вы продолжаете снова и снова: каждый день тот же ритуал, ту же мысль, тот же страх — и каждый раз с одной и той же точки.
Он говорит, что вы разговариваете только тогда, когда ваши мысли не подвластны вам. Когда ваши мысли не играют в футбол в вашем уме, то вы начинаете играть в футбол с кем-то другим. Что такое ваш разговор? — просто футбольный матч, швыряние слов друг другу. Никто не слушает. Разве вы слушали кого-нибудь? Вы только подхватываете
Альмустафа прав, что молчаливый человек будет наслаждаться своим молчанием. Но вы не можете помолчать даже несколько минут; вы должны заниматься чем-то. Раньше я жил у друга, который ни на миг не мог успокоиться ни умом, ни телом; он ерзал, метался и вертелся. Я спросил: «Какой это йоге ты научился? Я проходил Патанджали и все другие йогические писания, и никогда не сталкивался с упражнением, которое выполняешь ты».
Он всегда искал кого-то, чтобы начать разговор. Люди, которые заходили ко мне, начали спрашивать: «Это хозяин дома? Тогда мы не придем больше; он ловит нас прямо в воротах. Он хватает нас за руки, так чтобы мы не убежали — это выглядит очень странно, — и принимается говорить обо всякой всячине. Мы все время повторяем: «Мы пришли встретиться с вашим гостем». — А он в ответ: «Сначала встретьтесь с хозяином. Это цена, которую вы должны уплатить». Так что сообщите нам, когда его не будет дома, тогда мы придем; в противном случае встречайте нас в саду поблизости, а он пусть поджидает в воротах».
Я не раз спрашивал его: «Ты не был американцем в своем прошлом рождении?»
Он говорил: «Почему ты говоришь так?» — Потому что курение сигарет заменяет разговор, когда у вас нет никого другого; жевательная резинка заменяет болтовню, когда у вас нет никого другого. По крайней мере, жевательная резинка дает предлог открывать рот и закрывать рот, открывать рот и закрывать рот... Без жевательной резинки тоже можно это делать, но выглядеть будет очень нелепо...
И когда вы не можете долее обитать в одиночестве своего сердца, вы переселяетесь на уста, и звук становится отвлечением и забавой.
Когда вы неспособны, жить молча, вся ваша жизнь концентрируется у вас на устах. Это отвлечение и забава, ничего больше. Вы убиваете свое время и вы убиваете время других; это самообман, которого вы даже не осознаете.
Во многих ваших речах мысль наполовину убита.
Мышлению необходимо уединение, одиночество, чтобы вы могли понять все здраво. Но вы беспрерывно убиваете свое мышление, потому что вся ваша энергия тратится в разговоре. И люди разговаривают не думая — о чем они могут говорить? Они повторяют газету, которую прочитали, они повторяют слова о драке, которая была в их жилище. Все это чепуха.
Альмустафа говорит, что мышление должно исходить из созерцания; но для созерцания нужно, чтобы вы постарались замолчать. Созерцание — не самая великая вещь в вашей жизни. Медитация выше, чем созерцание.
Так что есть три слоя внутри вас: разговор, которым наполовину убито ваше мышление; созерцание, которое может давать вам новые прозрения, но и они тоже, раньше или позже, будут обращены в мысли; медитация, которая ведет вас за пределы, в самый центр безмолвия и уединения. Мышление не рождается из нее.
Человек
Обычно ситуация прямо противоположна: ум становится вашим господином и заполняет все ваше внутреннее пространство мыслями. Даже созерцание трудно, а о медитации вы и не слыхали.
Ибо мысль — птица в пространстве, которая хотя и может раскинуть крылья в клетке из слов, но не может взлететь.
Ибо мысль — птица в пространстве... Это огромное прозрение: только сейчас наука начинает понимать, что мысли — лишь определенные вибрации, движущиеся в пространстве. Если у вас есть подходящий инструмент, чтобы схватить их, вы можете схватить их. Но слова становятся клетками... которая хотя и может раскинуть крылья в клетке из слов, но не может взлететь... Вы, должно быть, видели клетки из слов.
Я навещал одного из великих борцов за свободу. Он путешествовал по всему свету много раз; это был очень уважаемый человек, очень богатый. Он стал единственным, после Уинстона Черчилля, постоянным членом Парламента шестьдесят лет без перерыва. Из каждой страны он обычно привозил птиц — он любил их, а поскольку он был богат, то клетки были самыми замечательными. Но я сказал ему: «Вы обманываете себя, будто любите этих птиц. Если вы любите их, откройте двери, пусть они летят, потому что любовь всегда дает свободу. Какая угодно любовь, которая становится тюремным заключением, это не любовь, а ненависть». Он был ошеломлен.
На следующее утро он пришел ко мне и сказал: «Наверное вы правы. Я не люблю птиц, я просто люблю украшать свой сад и свой дворец». Его дом назывался дворцом, его отец служил Британскому правительству, и Британское правительство пожаловало ему титул Раджи, короля. Потому и его дом — он был величественным — прозвали с той поры «Дворцом Раджи Гокулдаса» — так звали его отца.
Я сказал: «Вы просто любите свое эго».
Он сказал: «Пойдемте со мной... помогите мне освободить всех тех птиц». И было такой радостью видеть, как те птицы снова раскрывали на просторе свои крылья и исчезали в небе.
Я сказал: «Это даст вам какое-то понятие о любви: она никогда не посадит никого в клетку, она дает только свободу».
Есть среди вас такие, что ищут многоречивого из страха перед одиночеством.
Вы продолжаете болтать с друзьями по простой причине: вы боитесь оставаться сами. Я видел людей, разговаривающих даже с самими собой. В моей деревне, совсем рядом с моим домом, была темная улица, и я сумел пустить слух по всему городу, что там полно привидений, — просто чтобы в моем доме была полная тишина, чтобы, по крайней мере, ночью никто не ходил мимо. Почти девяносто девять процентов людей таки не ходили.
Там проживало несколько священников, они не верили слухам. Не то чтобы совсем не верили — кто знает, быть может, привидения есть... Но они уже долго жили там до того, как этот мальчик распустил по городу слух... Им не пристало верить детским слухам; и вот они стали декламировать мантры: «Харе Кришна! Харе Рама!» — и пробегать быстрее. Я был изумлен: «Вот странно. Почему они выкрикивают свои мантры? Днем они не выкрикивают их».
Говорение создает чувство, что есть кто-то другой рядом с вами, потому что вы всегда говорите кому-то другому; это глубокая ассоциация.