Месть Бела
Шрифт:
— А словом у вас не пользуются? Свистом, щелчком пальцами или криком «Эй, приятель!»...
Лучница надолго задумалась — похоже, Конан задал ей задачку...
— ...К некоторым вещам привыкаешь с детства, — заметил Симур. — Они выглядят естественными, правильными и единственно возможными. Но вот оказываешься в чужеземии, или же чужеземцев прибивает к нашему берегу, знакомишься с их нравами и обычаями — и с удивлением обнаруживаешь, что носить в жару обувь под названием сандалии гораздо приятней, чем сапоги, что брать горячую еду с помощью серебряного двузубца удобней, чем руками. Или что можно воспользоваться словом вместо стрельбы из лука.
—
Лучница вышла из задумчивости неожиданной фразой:
— Со спины ты очень похож на брата. Но я обозналась.
«Брат, — промелькнуло в голове у Конана. — Не он ли мне нужен?»
— Ты поджидала здесь своего брата? Ты ждешь его возвращения?
— Мой брат ушел в Нижний дом, — произнесла она с торжественной печалью.
— И когда он вернется?
— Ты что, издеваешься надо мной, перекормыш! — Красивое лицо лесной девушки исказила злая гримаса, поднялся лук, деревянный наконечник нацелился в киммерийца, натянулась тетива.
— Нет, Апрея, — серьезно сказал киммериец. — Я просто не понял, о чем ты говоришь. И, кстати, перестань называть меня перекормышем. Я назвал тебе свое имя. Конан.
— Дурацкое имя, — фыркнула Апрея и отпустила тетиву. — Как у бумерков.
— Так, давай по порядку, — варвар поменял онемевшую руку, ухватился за лиану (без этого лишь лесная женщина может не падать с ветвей) другой рукой. — К бумеркам мы обязательно придем и вместе посмеемся над их дурацкими именами, а сейчас...
— Варрах!
— Чего? — не понял Конан.
— Варрах! — в ее выкрике смешались предупреждение и испуг. Она сняла стрелу с тетивы и показала ею за спину Конану. Киммериец оглянулся...
...Северянин допил вино, дотянулся до кувшина, потряс его над опустевшей чашей, но вытряс лишь несколько капель.
— Быстрее всего на этом свете заканчивается вино и женская благодарность, — изрек сотрапезник варвара. — Первое вернуть не слишком сложно. Но, быть может, потому и не стоит торопиться. Ибо, как сказано у Ахада-ибн-Караиба в «Хрониках откровений»: «Кто без отдыха поднимается на гору, никогда не увидит мир с ее вершины». Посему, не продолжить ли нашу беседу, прогуливаясь по тенистому саду? Где бьют фонтаны, даря прохладу, где растут цветы, в которых я совершенно не разбираюсь. А после прогулки, чуть подзабыв винный вкус, мы заново ощутим всю прелесть сего... ик... божественного напитка.
— Хорошо. Проветримся, как это называют у нас в Киммерии.
— Я вот тут подумал о значении стрелы в их обществе, — сказал Симур, когда они, слегка покачиваясь, ступили на песчаную дорожку, ведущую к саду. — Ты говоришь, она сняла стрелу с тетивы. Вот-вот. А до этого, вместо того, чтобы просто окликнуть тебя, выстрелила из лука... У некоторых народов возлагается дополнительная смысловая и обрядовая нагрузка на предметы, особенно на те, с которыми люди не расстаются. Понимаешь? Показать рукой не значит показать, показать на что-то можно только стрелой. И обратить внимание человека можно тоже только стрелой, а голос служит для других целей.
— А я вот подумал, — ухмыльнувшись, покосился на собеседника киммериец, — что правильно мы решили отдохнуть от стола. Проветриться, подостудить перегретые головы.
— М-да, — пробормотал Симур, теребя мочку уха. — Ладно... Так кем оказался этот Варрах?
— Кем, спрашиваешь...
...Конан
— Ты собираешься дождаться Варраха? Тогда прощай!
И лучница тут же доказала, что ждать никого не намеревается, хоть и располагается выше Конана и вроде бы ничего ей грозить не должно. Она проворно перескочила на верхнюю ветвь и скрылась в ветвях.
В иное время Конан глянул бы в глаза этому Варраху, если у того, конечно, имеются глаза. Но проклятье Бела, — опять проклятье Бела...
И киммериец выбрал: последовал за лесной женщиной. Догнать ее на деревьях, где она чувствовала себя уверенно, как крот под землей, было бы делом непростым. Но Конан не догонял, а лишь следовал ее путем. Лучница поджидала его, выглядывая сверху из ветвей. Иногда подгоняя:
— Как ты медлителен!
Или укоряя:
— Как же ты шумишь!
В ответ ей можно было бы бросить: «Рожденный в горах и скитавшийся по равнинам, по деревьям ползать не умелец», — да знает ли она что такое горы и равнина?
Когда они забрались достаточно высоко и, по мнению киммерийца, никакой Варрах их бы теперь не достанет, каким бы прыгучим' тот не был, он крикнул лесной девице:
— Эй, Апрея, подожди! Послушай, может, мы сначала поговорим, а потом поскачем вместе... или порознь. Я тебе честно признаюсь, что не всю свою жизнь провел на деревьях, а потому надо бы привыкнуть...
— Где же ты жил? — раздалось сверху, и лучница показалась в вилообразном разветвлении сучьев. — Ты неуклюж и сочиняешь всякие враки, чтобы оправдать свою неуклюжесть.
Она захохотала, и хохот ее стал удаляться. Проклиная Бела, Варрахов вместе с лесными лучницами и через слово поминая Нергала с родней, Конан последовал за своей новой знакомой. Лазанье по сучкам порядком ему поднадоело: постоянно думай, за чтобы ухватиться, думай, куда поставить ногу, чтобы не соскользнула с наклонной ветки, да еще меч цепляется за все подряд. Но девицу варвар отпускать не хотел. Не только потому она была ему нужна, что хотелось поскорее и побольше разузнать о странном крае великанских деревьев: очень уж заинтересовал Конана ее брат, похожий на него и куда-то там ушедший. Да к тому же — Кром его знает, не с самой ли красивой девушкой в здешних местах свел его случай? А если с самой, то зачем же отпускать ее от себя? А то вдруг вообще она — единственная женщина этой страны?.. Вот и приходилось трудиться, чтобы не отстать...
Вряд ли она бы от тебя убежала, что бы ты ни говорил, что бы ты ни выкинул, ну, разве набросился бы на нее с мечом.
— Почему? — спросил Конан. В саду было и вправду хорошо. Широкие листья ветвистых деревьев не пускали солнечный свет на песчаные дорожки, по краям выложенные шлифованным белым камнем. Не один, не два, а целых шесть фонтанов в разных частях сада подбрасывали вверх прозрачные струи, обрушивающиеся в широкие мраморные чаши. Пребыванию в мире тени и влаги громче всех радовались птицы, то и дело подлетающие к чашам с водой. По дорожкам важно прогуливались откормленные павлины, с неохотой уступающие людям проход. Клумбы пестротой и замысловатостью узоров из цветов соперничали с коврами кутхемесских мастеров. Чтобы позволить себе такой сад, владельцу просто-напросто необходим весьма приличный доход. Выходит, любовь в Шадизаре — пока еще ходовой товар... «А ты сколько раз, — напомнил Конан сам себе, — опустошал кошелек до последнего медяка во всяких "Веселых потаскушках", "Шаловливых кошечках" и "Розовых льдинках"?»