Месть еврея

Крыжановская-Рочестер Вера Ивановна

Самуил вынул часы.

— Десять часов,— сказал он, всматриваясь.— Сейчас приедут за нами. За них не бойтесь, они держались бе­рега и не подвергались опасности, но вы бледны, Вале­рия. Вы очень испугались?

Валерия отрицательно покачала головой.

— Я ничего не боюсь под вашей защитой,— сказала она, устремив на него блестящий взгляд.— Я убедилась на опыте, что в вас довольно мужества и силы, чтобы защитить от бури житейской ту, которая доверилась вам. И теперь я могу ответить вам, Самуил, на ваш вопрос, предложенный мне в лодке; конечно, я желаю, чтобы вы приняли крещение, которое должно даровать вам но­вую жизнь. Но уже теперь я люблю вас, вы мало-по­малу овладели моим сердцем, победили отвращение и предрассудок.

А эти минуты разъяснили мне мои чувст­ва, и я добровольно отдаюсь вам.

Не помня себя от счастья, Самуил привлек ее к себе на грудь и в первый раз его страстный поцелуй кос­нулся ее губ.

— Этот миг искупает все мои страдания и вынесен­ное презрение,— прошептал он.— Сегодня наша настоя­щая помолвка, и я надеюсь, Валерия, вы не откажете в моей просьбе.

— Конечно, если это зависит от меня.

— Давно я ношу с собой наши обручальные кольца, которым приписываю магическую силу. После моего крещения отец фон-Роте освятит их, но я буду спокой­нее, когда вы будете носить мое кольцо. Завтра вы уез­жаете на три недели, это целая вечность; злое пред­чувствие меня мучает и заставляет меня бояться, что это путешествие будет роковым, и мы больше не уви­димся.

— Вот вам моя рука, Самуил, и я отдаю ее вам не по необходимости, а по свободному влечению сердца. Я с радостью буду носить ваше кольцо как видимый знак данного слова.

Самуил поспешно вынул из кармана бумажник, до­стал из него кольца и, поцеловав, надел одно из них на палец Валерии.

— Этим кольцом, символом вечности, ты соединя­ешься со мной на всю жизнь,— сказал он глухим голо­сом, и глаза его сверкнули мрачным огнем.— Ты дела­ешь это добровольно; горе тебе, если когда-либо ты из­менишь мне и нарушишь свою клятву!

— Самуил, вы меня оскорбляете таким подозрением. В свою очередь, я требую от вас такой же клятвы.

— Насчет моей верности,— ответил он, улыбаясь,— будьте спокойны, Валерия. Моя любовь не умрет, пока я жив.

— Отчего же вы сомневаетесь в моей? Вы сегодня в воинственном настроении, Самуил. Сначала вы про­изнесли не особенно лестную для невесты речь, а теперь усомнились в моем слове.

— Вы правы, я неблагодарен и схожу с ума. Брани­те меня, фея, я это заслужил. Но вот уже два дня я на­хожусь в нервном, тревожном достоянии и меня мучают печальные предчувствия, а все это следствие сна, не имеющего здравого смысла, но который, тем не менее, произвел на меня необычайное впечатление.

— Расскажите мне его, Самуил.

— Это было в среду вечером,— начал он.— Я вер­нулся от вас в самом хорошем настроении духа, лег в постель и, любуясь вашим портретом и мечтая о буду­щем счастье, заснул. Во сне я увидел себя с вами на прекрасном лугу, усыпанном цветами; мы шли спокойные и счастливые, направляясь к видневшейся вдали церкви.

Подойдя к храму, дверь которого была настежь от­крыта, я отпустил вашу руку и сказал: «До свидания, Валерия. Я пойду окрещусь в купели, что стоит среди церкви; подождите меня у дверей». Вы согласились, и я вошел; но приближаясь к купели, я с удивлением уви­дел, что в ней не было воды и что возле меня, вместо священника, стоял молодой офицер замечательной кра­соты, блондин, как и вы, а его черные глаза с презрением были устремлены на меня. Небрежно сыпал он в купель целый дождь золотых и, указывая на них, говорил мне: «Крестись вот в этом».

Вне себя и ничего не понимая, я выбежал из церк­ви, чтобы спросить у вас, что это значит, но все изме­нилось. Я увидел перед собой улицу, переполненную на­родом и примыкающую к арене,, где тоже теснилась толпа. Я не знал, как я очутился на золотой колеснице рядом с тем же офицером. Теперь он был одет в тогу и на голове его был лавровый венок, как у римских героев; на мне был такой же костюм, а в руках широкий меч, и я кричал изо всей силы: «Смерть христианам!» Произошло смятение, во время которого я убил несколь­ко мужчин, женщин и детей. Среди них я вдруг наткнул­ся на вас, Валерия. На коленях, с распущенными воло­сами и помутившимся взглядом вы поднимали ко мне руки, сжимавшие крест; но упоенный бешенством и кровью, я крикнул: — «Умри!» и занес над вами оружие. В ту же минуту офицер бросился и схватил вас, а меня оттолкнул так сильно, что я упал навзничь. Когда я встал, совсем ошеломленный, то увидел, что я в саду моей загородной виллы в Пеште, возле довольно боль­шого пруда. Я чувствовал себя дурно; в боку у меня была рана, из которой сочилась кровь, и она жгла ме­ня как огонь. Вы стояли передо мной, Валерия, в под­венечном платье, но я знал, что вы выходите замуж не за меня, а за блондина в военной форме. Вы мне что-то говорили с выражением страдания на лице, но я ничего не слыхал; безумное бешенство кипело во мне и чей-то насмешливый голос напевал ту арию из Лучии, кото­рую я спел вам сегодня. Я чувствовал такую сильную боль в ране, что, казалось, с ума сойду и, схватив вас, кинулся с вами в пруд... В эту минуту раздался голос Рудольфа: «О, негодный убийца!» И я проснулся. Все тело мое было облито ледяным потом, а впечатление сна было так живо, что все еще, казалось, звучал голос Рудольфа, и я невольно дотронулся до бока, где про­должал чувствовать сильную боль. Минуту спустя я совершенно пришел в себя и понял, что это был сон, но всю ночь затем не мог сомкнуть глаз.

Валерия с глубоким вниманием слушала этот рассказ.

— Это был кошмар,— проговорила она после ми­нуты молчания.— Не надо быть суеверным. Бог хра­нит нас.

В эту минуту по озеру пронесся призывный, крик не­скольких голосов, и вдали показалась лодка.

— За нами едут,— сказал Самуил, вздрагивая.— Прощайте, Валерия. Дайте мне проститься с вами те­перь, а завтра, под ледяным взглядом вашего отца, мы опять будем чужими.

— Нет, нет, мы еще должны увидеться. Приходите завтра, Самуил, между одиннадцатью и двенадцатью часами, я буду ждать вас в роще Флоры, возле калит­ки, которая ведет в поле, там мы можем спокойно про­ститься без свидетелей.

Сияющий и признательный, он прижал ее к груди и затем ответил громко на зов. Спустя несколько минут, лодка, в которой был Рудольф, причалила к остров­ку, и они направились к дому. На пристани граф, ба­рон и Антуанетта ожидали их в сильной тревоге.

— Успокойтесь,— крикнул весело Рудольф,— я везу вам потерпевших крушение, они здравы и невредимы.

Валерия выпрыгнула из лодки и кинулась в объятия отца.

— Милый папа, если ты видишь меня живой, то этим ты обязан мужеству и присутствию духа Самуила,— сказала она.

Поглощенный своей радостью, старый граф не обра­тил внимания на восторженный взгляд дочери и на то, что она просто, по имени назвала человека, которого, как он полагал, она едва выносит; но Рудольф, покру­чивая усы, подозрительно взглянул на сестру.

На другой день Валерия проснулась радостная. Дав­но не ощущала она такой полноты жизни; будущее улы­балось ей и не было страшно, как прежде. Она гляде­ла на кольцо, надетое на ее палец Самуилом, и, крас­нея, спрашивала себя, как мог глупый предрассудок внушать ей отвращение к этому красивому, богато ода­ренному природой человеку. Вспомнилось ей, какие тя­желые минуты пережила она в его саду, прося возвра­тить ей свободу. К счастью, он тогда отказал, и теперь

блаженная улыбка скользнула на ее губах. Много дру­гих счастливых минут ожидает ее в том же саду, там она будет гулять с ним в тенистых аллеях и его звуч­ный, страстный голос, который заставляет дрожать все струны ее сердца, будет нашептывать ей слова любви, подобные тем, которые слышала она от него вчера.

И как некстати на голову свалилась скучная эта поездка. Как длинны покажутся три недели, проведен­ные вдали от него. Слава богу, что она назначила на утро ему свидание, им о стольком еще надо поговорить.