Месть Фантомаса
Шрифт:
— И он его отпустил?
— Нет, это-то меня и беспокоит. Он сказал мне, что хотя бы временно оставит слугу под арестом. Что нужно сделать, чтобы его освободили?
— Но, мадам… Его, несомненно, завтра освободят.
— Скорее всего… Однако все в моем доме перевернуто вверх дном, и сегодня вечером он бы мне очень понадобился. Бедный Жюль! По правде говоря, я не понимаю, почему его подозревают!..
— Правосудие иногда настолько глупо, госпожа Бурра. Кстати, хотите хороший совет? Позвоните господам Барбе — Нантей, я знаю, что они, как и все банкиры,
Госпоже Бурра понравилась эта идея, и Жером Фандор позвал секретаря…
— Проводите мадам к телефону.
Оставшись один, Жером Фандор не мог сдержаться, чтобы не потереть руки.
— Мне необходимо избавиться от этой замечательной женщины — самого глупого существа, которое я когда-либо видел… Черт возьми! Этот слуга под замком, и дело на верном пути… Но все складывается не совсем хорошо для меня… Если он признается завтра утром на допросе, то полиция получит информацию раньше меня… И потом эти ребята наделают столько глупостей, они ведь могут и выпустить эту личность на свободу… Что же, черт возьми, мне сделать, чтобы помешать его освобождению и допросу?.. Ах! Трудно быть репортером!
Тем временем вернулась госпожа Бурра.
— Господина Нантея нет, и я только что разговаривала с господином Барбе… Он советует мне подождать до завтра, поскольку сегодня уже слишком поздно что-нибудь предпринимать.
— А завтра он вмешается? — уточнил Жером Фандор.
— Я не знаю. По правде говоря, мне кажется, что господин Барбе посчитал, что не очень вежливо беспокоить его по делу, которое его совсем не интересует.
— Действительно, — ответил журналист, — господа Барбе — Нантей совершенно не имеют к этому отношения, и мой совет был абсурдным…
Жером Фандор встал, чтобы дать понять посетительнице, что разговор закончен, и добавил:
— Во всяком случае, рассчитывайте на меня, дорогая мадам, завтра утром. Я буду у вас около одиннадцати часов. Если появятся какие-нибудь новости, мы вам сообщим…
— Лицей Жансон-де-Сайи! О! Школьные воспоминания! О! Ненавистные воспоминания! Но не будем поддаваться грустным тирадам… Смелее, нужно исполнять роль нашего персонажа…
Произносивший такую речь водопроводчик быстро оглянулся вокруг себя и, убедившись, что никто из находившихся рядом прохожих не следит за ним, спустился на проезжую часть улицы и начал выписывать зигзаги, опасные для своего равновесия.
— Это должно быть примерно так! Оп! Немного правее!.. А! Ну, еще и песню, пока я здесь!..
Пересекая проспект Анри-Мартен и направляясь прямо к мэрии, расположенной на углу улицы Помп, славный сантехник, который не имел решительно никакого понятия о способе сохранения правил равновесия, принялся лепетать неповоротливым языком:
— Это есть наш последний!..
Несколько прохожих обернулись.
— Теперь, значит, на улице Интернационал поют? — суровым голосом заметил очень приличный господин…
Водопроводчик обернулся:
— Что-о-о? Ты считаешь, что это некрасиво?
И важно продолжил:
— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…
Господин очень корректно заметил снова:
— Друг мой, вы бы лучше замолчали… Вы забываете, что поблизости полицейский участок…
Но неисправимый, как все пьяницы, водопроводчик резко ответил:
— Ты уже второй раз хочешь запугать меня! Чертов старикашка!
И схватив господина за отворот редингота, добавил:
— Ну и что, если я пою Интернационал? Я свободный человек, не так ли? И потом, когда ты свободен, ты что, не имеешь права петь? А ты чегой-то не поешь?..
Стараясь вести себя корректно, прохожий отталкивал водопроводчика.
Дело принимало плохой оборот. Человек находился на такой стадии опьянения, когда все более пустые дискуссии длятся бесконечно.
Джентельмен отстранил пьяницу:
— Хорошо, хорошо! Оставьте меня… Но тот размашистыми жестами привлекал внимание прохожих:
— Вы можете себе представить? Этот тип не хочет, чтобы я пел!.. Нет, еще чего?!
И, напрягая голос, он снова начал с видом победителя:
— Это есть наш последний и решительный бой…
В это время из полицейского участка показался представитель власти.
Положив руку на плечо пьяницы, он по-отечески посоветовал:
— Ну же, друг мой!.. Давайте, проходите!..
Но водопроводчика совершенно невозможно было уговорить следовать дальше, не дав ему закончить куплет, как невозможно было тут же научить его двигаться прямо.
Отпустив отворот редингота господина, он ухватился за руку сержанта городской полиции, доверительно признаваясь ему:
— Ты знаешь, ты для меня, как брат… Не потому, что ты лягавый и что все лягавые сволочи и поэтому ты мне не брат… Я тоже образованный… Я же знаю, что ты тоже пролетарий всех стран!
Сержант городской полиции отталкивал его, стараясь заставить следовать дальше, пьяный же сопротивлялся, фамильярно обхватывая его за талию:
— Ну нет! Покажи, что ты пролетарий всех стран… Давай споем… Это есть наш последний…
Избежать скандала не было возможности.
Собирались зеваки. Прохожие смеялись над удивленной физиономией сержанта городской полиции. Если немедленно не принять суровые меры, престиж власти будет подорван.
И страж порядка принял решение:
— Послушайте, друг мой, пойдете вы домой или нет?.. А?.. Или я вас отведу в участок…
— Ты меня отведешь?.. Ты меня отведешь в участок?.. Да таких, как ты, нужно четверо, чтобы меня отвести…
О! Это не заставило себя долго ждать.
Тщеславие слуги закона было задето, и он больше не колебался.
— Хорошо, — сказал он.
И, взяв водопроводчика, кстати, ничуть не сопротивлявшегося, за шиворот, сержант отвел его в мэрию, где находился полицейский участок.
— Еще дичь для следственного изолятора, — сказал он, проходя возле охранника. — Никак не мог избавиться от этого пьяницы. А кутузка уже заполнена?