Месть Крестного отца
Шрифт:
Момо, leccaculoДжерачи, произнес это с явным сарказмом.
— Спасибо, друг. Отличная работа.
Они упаковали удочки, Момо завел мотор и направился к берегу.
— Еще один вопрос, — прокричал он. — Майкл Корлеоне убил твоего отца, пытался убить тебя, и ты не собираешься получить удовольствие от расплаты? Позволишь ему просто уйти?
Джерачи положил руку на плечо Момо Бароне.
— Я обещал: еслиМайкл уйдет с миром, я не стану трогать его.
— Верно, так и было.
Ник
— Нереальное условие. И это только начало.
Таракан все понял.
— В мире много людей, которые работают не на тебя.
— И по статистике, — подчеркнул Джерачи, — некоторые из них вечно попадают в автокатастрофы. Они опасны для себя и для окружающих.
Момо взорвался писклявым смехом, почти девичьим, какого Ник раньше от него не слышал.
— В это время завтра? — спросил Таракан.
— Не беспокойся.
Уже четверть века житель Нью-Йорка Ник Джерачи не ступал ногой на Стейтен-Айленд. Было бы слишком мучительно переправляться на проклятом дешевом пароме вместе с мужланами и грузом, однако другой путь лежал через Нью-Джерси в объезд. Новый двухъярусный мост — самый большой подвесной мост в мире — связывал Бэй-Ридж в Бруклине со Стейтен-Айлендом. Его совсем-недавно построили и не планировали открывать движение до следующего месяца. Поэтому Ник позволил себе взять Катер Момо Бароне. Если что пойдет не так, будет проще смотаться, чем по легко блокируемому мосту в Нью-Джерси или на черепашьем, легко обыскиваемом пароме.
Добраться на катере оказалось не так уж просто: с воды Нью-Йорк значительно отличался от того, что Ник привык видеть, гуляя пешком или катаясь на машине. Джерачи держал курс вдоль берега и следил за солнцем, мысленно представляя карту Нью-Йорка, и вскоре увидел башни подвесного моста. Ник проплыл под Верразано-Нэрроуз, как его изначально планировали назвать в честь итальянского исследователя, первого белого человека, вошедшего в нью-йоркскую гавань (после просьбы мэра его, вероятно, теперь назовут в честь погибшего президента). Ник Джерачи чувствовал себя путешественником, впервые увидевшим гавань. От красоты захватывало дух: приближалась статуя Свободы, какой ее видели мать с отцом, проплывая здесь к острову Эллис.
Ник Джерачи пришвартовал катер на пирсе рядом со Стэплтоном. Смеркалось. Ресторан находится недалеко от северо-восточного побережья. Ник, остановил стройную миловидную женщину со светло-каштановыми волосами, но явно итальянку, около тридцати лет и спросил, как пройти.
— Откуда вы? — спросила она.
— Из Кливленда, — неожиданно для себя ответил Ник.
— Зачем вы приехали сюда из Кливленда? — У нее были маленькие глаза. От жителей Стейтен-Айленда у Ника уже шли мурашки по коже. Неподалеку должна быть свалка, видная из космоса, прямо как Китайская стена. Великая Свалка Стейтен-Айленда.
— В США сейчас неделя открытых границ, — сказал Ник. — Во всех газетах пишут, мэм.
— Правда? — усомнилась она.
— Нет. Так вы знаете, где заведение, или нет?
— Какая разница? По понедельникам оно закрыто, Кливленд. Эй, у вас что-то с рукой?
Джерачи не заметил, что рука дрожит.
— Послушайте, — сказал он. — У меня там встреча с женой. — Ложь, но упоминание о жене должно положить конец всякому намеку на флирт. — Она написала мне, как добраться, а я потерял бумажку. Я вежливо прошу вас помочь, но…
— Туш, Кливленд, — прервала женщина.
Вероятно, она имела в виду touche.
Затем рассказала, как пройти, и Ник, к собственному удивлению, попал, куда надо. Прибыл за час, слишком рано даже по его стандартам.
Дверь в забегаловку «Джерри» была заперта. Понедельник. Ник приехал рано.
Джерачи не хотел привлекать к себе внимание, разгуливая по кварталу или маяча перед входом в заведение, которое весьма смахивает на место, где постоянно проводят облавы, сажают людей в обезьянник и предъявляют им абсурдные обвинения. Напротив был бар, оттуда Ник не сможет увидеть, приехал ли Фрэнк Греко или телохранитель-сицилиец. Неподалеку находился книжный магазин, но Джерачи терял в книжных лавках чувство времени и даже пространства. Разлука с семьей длилась так долго, что в привычку вошло иметь в кармане кучу мелочи, которая умещалась в кожаном кошельке ручной работы, купленном в Такско.
Шарлотта подняла трубку.
— Прости меня, — сказал Ник.
— Что случилось?
— Я сожалею. Обо всем, что случилось. Об уроне, нанесенном нашей семье.
— Что-то произошло?
На заднем фоне работал телевизор. Передавали новости, а может, боулинг. Он не был там, дома, с… страшно подумать. Еще страшней представить, как скоро он окажется там снова.
— Ничего. — Джерачи боялся спугнуть удачу излишним оптимизмом. Никогда он еще не подбирался так близко к свободе. Ник прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза. — Все хорошо.
— Я горжусь тобой, — заявила Шарлотта. — Я люблю тебя.
— Я не хочу нарваться на комплимент, но «горжусь» — это уж слишком.
Повисла длинная пауза, тишину нарушала приглушенная музыка из телевизора. Реклама сигарет.
— Дело не в конкретных словах, — наконец произнесла Шарлотта.
То же самое она сказала, когда Ник дал ей почитать первоначальный вариант «Выгодной сделки Фаусто», и была права.
— Не жалей ни о чем, ладно? Делай свое дело и возвращайся домой. Если что будет не так, мы поправим. Я в порядке. Девочки тоже. Мы с тобой. Со всеми случаются неудачи. Не зря ведь говорят: назвался груздем — полезай в кузов.
— Только говорят, — возразил Ник, — но в большинстве сложных жизненных ситуаций так никто не делает.
— Зачем перечить. Мы такие, какие есть.
— Верно, — прошептал Джерачи.
— Что?
— Я тоже люблю тебя. Надо идти, согрей мою сторону кровати, ладно?
Он повесил трубку и уставился на телефон-автомат. Больше звонить не хотелось. Хорошо бы пойти в спортзал и отмутузить кого-нибудь, например выскочку, посмеявшегося над трясущимся стариком.