Месть Нофрет. Смерть приходит в конце
Шрифт:
Единственное, что сделала Кайт, размышляла Ренисенб, это воспользовалась неожиданной кротостью Сатипи, чтобы захватить себе и своим детям лучшие куски нового льняного полотна – этого ей никогда бы не позволили, останься Сатипи сама собой. Дом гудел бы от яростных споров! Теперь же Сатипи уступила практически молча, и это потрясло Ренисенб больше, чем все остальное.
– Ты говорил с Исой? – спросила Ренисенб. – Бабушка разбирается в женщинах.
– Иса, – с легким раздражением ответил Яхмос, – просто предлагает мне радоваться перемене. Не стоит
– А Хенет ты расспрашивал? – Голос Ренисенб звучал неуверенно.
– Хенет? – Яхмос нахмурился: – Нет, конечно. Я не собираюсь обсуждать такие вещи с Хенет. Она и так слишком много о себе мнит. А отец потакает ей.
– Да, знаю. Она очень назойлива. Но все равно… понимаешь… – Ренисенб колебалась. – От Хенет обычно ничего не скроешь.
– Ты поговоришь с нею, Ренисенб? А потом расскажешь мне?
– Если хочешь.
Ренисенб приступила к расспросам, как только осталась с Хенет наедине. Они шли по тропинке к навесам, под которыми расположились ткачихи. К ее удивлению, вопрос явно встревожил Хенет. Куда девалась ее обычная готовность посплетничать?
Она коснулась висевшего на шее амулета и испуганно оглянулась.
– Я тут ни при чем, это уж точно… Не мое это дело – следить, кто из вас не в себе. У меня своих забот хватает. Если у кого неприятности, я не хочу быть в этом замешана.
– Неприятности? Какие неприятности?
Хенет покосилась на нее.
– Никакие… я надеюсь. По крайней мере, те, которые должны нас волновать. Нас с тобою, Ренисенб, не в чем упрекнуть. Это меня очень утешает.
– Ты хочешь сказать, что Сатипи… На что ты намекаешь?
– Ни на что я не намекаю, Ренисенб… и сделай милость, перестань меня расспрашивать. В этом доме мое положение немногим выше, чем у слуги, и не пристало рассуждать о том, что меня совсем не касается. Если хочешь знать, перемена эта – к лучшему, и, если на том все закончится, мы все только выиграем. Пожалуйста, Ренисенб, мне нужно проследить, чтобы на полотне поставили правильную метку. Эти женщины такие невнимательные – болтают и смеются вместо того, чтобы работать…
Хенет нырнула под навес, и Ренисенб проводила ее недовольным взглядом. Потом медленно двинулась назад к дому. Она беззвучно вошла в комнату Сатипи и тронула ее за плечо, так что та с криком вскочила.
– Ты меня напугала! Я подумала…
– Сатипи, – обратилась к ней Ренисенб, – что случилось? Скажи мне. Яхмос беспокоится о тебе, и…
Сатипи прикрыла ладонью рот.
– Яхмос? Что… что он сказал? – Она нервно заикалась, глаза ее широко раскрылись от страха.
– Он волнуется. Ты кричала во сне…
– Ренисенб! – Сатипи схватила его за руку. – Он говорил… что я кричала?
В ее глазах плескался ужас.
– Яхмос думает… Что он тебе сказал?
– Мы оба думаем, что ты больна… Или несчастна.
– Несчастна? – шепотом повторила Сатипи с какой-то странной интонацией.
– Ты несчастна, Сатипи?
– Может быть… Не знаю. Нет.
– Нет. Ты боишься, правда?
Взгляд невестки стал враждебным.
– Почему ты так говоришь? Чего мне бояться? Что меня может напугать?
– Не знаю, – ответила Ренисенб. – Но это правда, так?
Сатипи не без труда обрела свое былое высокомерие и тряхнула головой:
– Я ничего – и никого – не боюсь! Как ты смеешь так думать обо мне, Ренисенб? И я не желаю, чтобы ты обсуждала меня с Яхмосом. Мы с ним понимаем друг друга. – Она умолкла, потом со злостью прибавила: – Нофрет мертва. И поделом ей, вот что я тебе скажу. Так и передай любому, кто спросит тебя, что я об этом думаю.
– Нофрет? – недоуменно повторила Ренисенб.
Сатипи пришла в ярость, стала похожа на себя прежнюю:
– Нофрет – Нофрет – Нофрет! Меня уже тошнит от этого имени. Слава богам, оно больше не будет звучать в этом доме.
Ее голос, поднявшийся до пронзительного визга, внезапно пресекся – в комнату вошел Яхмос.
– Умолкни, Сатипи, – с необычной строгостью приказал он. – Если тебя услышит отец, беды не миновать. Разве можно так глупо себя вести?
Покорность Сатипи выглядела не менее необычной, чем суровый и недовольный тон Яхмоса.
– Прости, Яхмос, – пробормотала она. – Я не подумала…
– Советую впредь быть осторожнее! Все неприятности в доме от тебя и Кайт. У вас, женщин, нет мозгов!
– Прости… – снова пробормотала Сатипи.
Яхмос вышел, гордо расправив плечи. Его походка была более уверенной, чем всегда, словно тот факт, что он доказал свою власть над своей женщиной, пошла ему на пользу.
Ренисенб направилась в комнату старой Исы. Ей казалось, что бабушка может дать полезный совет. Однако Иса, лакомившаяся виноградом, отказалась воспринимать слова Ренисенб всерьез.
– Сатипи, Сатипи… Что вы все носитесь с этой Сатипи? Неужели вам так нравится, когда она вас третирует и помыкает вами, что поднимаете шум из-за того, что она в кои-то веки ведет себя прилично?
Выплюнув виноградные косточки, она прибавила:
– В любом случае это слишком хорошо, чтобы так могло продолжаться, – разве что Яхмос об этом позаботится.
– Яхмос?
– Да. Я надеюсь, что он наконец образумился и задал Сатипи хорошую трепку. Вот чего ей не хватало – она из тех женщин, которым такое обращение должно нравиться. Скорее всего, кроткий и покладистый Яхмос был для нее суровым испытанием.
– Яхмос очень милый, – возмутилась Ренисенб. – Он добр ко всем… нежен, как женщина… если, конечно, женщины нежные, – с сомнением прибавила она.
Иса усмехнулась:
– Верное замечание, внучка. Нет, в женщинах нет ни капли нежности… а если есть – да поможет им Исида! Немного найдется женщин, которые хотят доброго, мягкого мужа. Им больше по душе красивый и буйный грубиян вроде Себека – именно о таком они мечтают. Или умный парень наподобие Камени, так, Ренисенб? Ему палец в рот не клади! И он недурно поет любовные песни. Так? Ха, ха, ха…