Месть в коричневой бумаге
Шрифт:
– Был хоть какой-нибудь шанс?
– Ни малейшего. Билл объяснил это Тому и мне. Мне пришлось дать разрешение. Он сказал, по его мнению, вторая операция может продлить ее жизнь.., ненадолго. Удалят еще часть кишечника, несколько нервных узлов, облегчат боль. Он меня не обманывал. Знаю, он не смог ее спасти. Но.., ему нравилась мама. Он надеялся, что она проживет еще пару месяцев, даже дольше, пока болезнь не убьет ее.
Я попытался отвлечь Бидди от тяжелых воспоминаний, немного поболтал о пустяках, наблюдая ее за работой. Она пригласила меня на прием во вторник вечером. Я обещал прийти, если до этого не уеду
Дом номер 90 на Роуз-стрит я нашел без труда, но, когда поднялся по ступенькам веранды и позвонил, заметил, что уже двадцать минут пятого. Жалюзи были опущены от дневной жары. Из полумрака появилась полная, сдобная женщина, взглянула на меня через сетку. На ней было хлопчатобумажное платье с крупным цветочным рисунком. Медно-золотистые волосы извивались в хитрой прическе и казались отлитыми из одного куска металла.
– Слушаю.
– Меня зовут Макги, миссис Баумер. Я звонил насчет беседы с вашей дочерью по страховым вопросам.
– Для делового человека вы не слишком точны. И по-моему, не похожи на делового человека. У вас есть какие-нибудь документы?
Прежде чем вылезти из машины, я нашел три старые карточки, сунул их в переднее отделение бумажника. Искусно изготовленные, гравированные, шоколадного цвета с темно-желтым оттенком. Д-р Тревис Макги. Директор отделения. “Ассошиэйтед аджастерс инкорпорейтед”. Длинный адрес в Майами, два телефонных номера, телеграфный адрес. Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы я смог просунуть карточку, изучила, водя пальцем по строчкам, распахнула дверь:
– Прошу, мистер Макги. Можете сесть в вертящееся кресло. Очень удобное. Мой покойный муж называл его самым лучшим из всех, в каких ему доводилось сидеть. Пойду узнаю, как себя чувствует дочь.
И она ушла. Мебели и барахла в маленькой комнатке хватило бы на две большие. Над головой с гулом и шорохом медленно вращались широкие лопасти вентилятора. Я сосчитал лампы. Девять – четыре напольных и пять настольных. Столов семь – два больших, четыре маленьких, один совсем крошечный.
Она вернулась строевым шагом, распрямив плечи, как вымуштрованный сержант. За ней следовала женщина помоложе. Я поднялся и был представлен Элен Баумер. Должно быть, года тридцать три. Высокая, с плохой осанкой. В шелковой зеленой блузке, вычурной, с оборками, в светлой плиссированной юбке. Болезненно желтоватая кожа. Очень худые руки и ноги при необычной фигуре, широкой, но плоской. Широкие плечи, широкий таз. Грудь совсем незаметна, а задницу словно спрямили, приколотив планку пятнадцать на сорок. Острый нос. Мышиные волосы, до того тонкие, что шевелятся под вентилятором. Очки в металлической позолоченной оправе, глаза искажены линзами. Нервно-манерные руки и губы. Сплошное самоуничижение. Она робко присела на диван лицом ко мне. Мамаша устроилась на другом конце дивана.
– Мисс Баумер, извините, пришлось вас побеспокоить, когда вы не совсем здоровы. Но речь идет об окончательном решении по некоторым страховкам доктора Стюарта Шермана.
– По какому полису? Я знаю все его полисы. Я с ним работала больше пяти лет. Занималась всеми платежами.
– Я не располагаю такими
– Она была в отпуске, – объявила мамаша.
– Ну, ведь я провела его здесь.
– Разве плохо отдыхать в своем собственном благоустроенном доме, Элен? Хорошо, – сообщила она мне, – не потратила заработанные трудом деньги, клюнув на кучу туристических приманок, потому что не работала ни единого дня после смерти своего драгоценного доктора. Похоже, и не желает искать работу. Я, могу вам сказать, искренне верю в страховку. Мы не жили бы так, как сейчас, если б не предусмотрительность Роберта, обеспечившего семью на случай его смерти.
– Просто не знаю, о какой страховке идет речь, – вставила Элен. – Крупные полисы он обратил в наличные, хотел вкладывать деньги с помощью мистера Пайка. А оставшиеся такие старые, что, по-моему, срок их обжалования в связи с самоубийством истек, разве нет?
Пришлось действовать вслепую.
– Не уверен, мисс Баумер, но кажется, будто дело касается некоей коллективной страховки.
– А! Наверняка общеврачебной. Это временный полис и деньги на нем не накапливаются, поэтому доктор его сохранил. Думаю, там есть условие насчет самоубийства на весь срок действия полиса. Как по-вашему?
– Возможно, – улыбнулся я. – Должен быть полис, по которому возникли вопросы, иначе я бы сюда не приехал.
– Вероятно, – сказала регистраторша-делопроизводитель.
– Покойный не оставил записки, не имел явных поводов для самоубийства. Компания, безусловно, не заинтересована в формальных придирках, если придется выплачивать сумму наследникам. Вы считаете, что он покончил с собой, мисс Баумер?
– Да!
До этого голос ее был таким слабым, что неожиданный выкрик меня испугал.
– Почему вы так думаете?
– Я уже говорила об этом в полиции. Он был в депрессии, в дурном настроении и, по-моему, совершил самоубийство. Меня расспрашивали, записывали, я подписала свои показания.
– Я беседовал с мистером Ричардом Холтоном, а также с мисс Верц до ее трагической гибели в прошлую субботу. Оба самым энергичным образом утверждают, что он не мог покончить с собой.
– Сначала и ты утверждала то же самое, – вставила мать, – рыдала, бесилась, кричала, шумела, чего не наблюдалось даже после кончины твоего несчастного отца. Постоянно твердила мне, что твой замечательный доктор никогда не пошел бы на самоубийство. Намеревалась выяснить, что с ним стряслось, даже если на это уйдет весь остаток жизни, забыла? А двух дней не , прошло, как решила, что он все-таки с собой покончил.
Элен сидела, стиснув на коленях руки, переплетя окостеневшие пальцы, опустив голову, как ребенок на молитве в воскресной школе.
– Подумав как следует, я изменила мнение, – проговорила она, и мне пришлось потянуться к ней, чтобы расслышать.
– Но мисс Верц своего мнения не изменила.
– Меня это не касается.
– Вы считали мисс Верц уравновешенной и разумной личностью, мисс Баумер?
Элен быстро подняла на меня глаза и опять опустила.
– Она была очень милой. Мне жаль, что она умерла.