Местный обычай
Шрифт:
— Твоя мать сделала перестановку… перестроила эти апартаменты только для того, чтобы в течение нескольких недель мне было удобно?
— Конечно, — спокойно подтвердил он. — А почему бы ей этого не делать?
Он повел рукой, отвлекая ее от этой темы.
— Госпожа Интасси приходила с тобой поговорить? — спросил он, хотя сам только что беседовал с этой дамой. — Ты видела детскую и нашла ее приемлемой?
Энн рассмеялась, грациозно откинув голову назад.
— Твои понятия о… приемлемом, — проговорила она, но он расслышал в ее смехе беспокойство. А потом она тряхнула
— Не так уж далеко, — мягко ответил он. — Ты можешь навещать его всякий раз, как пожелаешь. Дверь имеет твой код.
Он чуть было не потянулся, чтобы взять ее за руку. Осмотрительность подавила этот порыв, не дав ему пойти дальше подергивания пальцев.
— Шан — наш сын, — повторил он те же слова утешения, что и днем, и увидел, как крошечные морщинки тревоги вокруг ее глаз разглаживаются.
Позволив себе улыбнуться, он поклонился и подал ей руку.
— Можно мне провести тебя в Первую Гостиную, друг? Моя мать очень хочет с тобой познакомиться. — Он бросил на нее озорной взгляд, ощущая непонятное веселье. — Не бойся, — шутливо сказал он ей. — Под рукой там будет вино.
Тут она засмеялась и приняла его приглашение, легко положив руку поверх его и переплетя их пальцы так, как он научил ее.
У самой двери она остановилась и заглянула ему в глаза. Ее взгляд потемнел от тревоги, так что его собственная жизнерадостность поблекла.
— Не дай мне сделать ошибки, — попросила она, и ее пальцы стиснули его руку.
На секунду его охватило изумление, сменившееся взрывом радости. Наконец-то он увидел знак ее намерений, который он надеялся увидеть с тех пор, как она отвернулась от брачного контракта.
«Не дай мне сделать ошибки». Она передала ему на хранение меланти, словно они — родня. Или спутники жизни.
— Эр Том?
Ее взгляд оставался встревоженным, и на ее лице начало проявляться сомнение.
Словно она могла бы думать, что то, о чем она попросила, не является его собственным горячим желанием… Он остановил себя, вспомнив, что она землянка и плохо знает обычаи. Мягко и очень осторожно он поднял руку, едва коснувшись ее губ кончиками пальцев.
— Конечно, — ответил он, оставаясь серьезным, несмотря на расцветающую радость. — Я не дам тебе сделать ошибки, Энн.
И несмотря на все его усилия, с его губ сорвался смешок.
— Но если мы опоздаем на Час Встречи с моей матерью, — предсказал он, — ничто не спасет нас обоих!
Ее сын и гостья опаздывали — о, всего на несколько минут, как признала Петрелла, удобнее устраиваясь в кресле, — однако опаздывали.
В их задержке она почти смогла усмотреть собственную победу. Мысль о том, что его земная шлюха окажется здесь, в его родном доме, в окружении всего, что только есть элегантного, пристойного и лиадийского, заставила Эр Тома опомниться.
Она уже почти начала взвешивать, насколько разумно было бы принять этого ребенка — этого Шана — в число йос-Галанов. Естественно,
Ее рука приподнялась и почти дотронулась до кнопки, которая вызвала бы господина пак-Ору, — и замерла.
В коридоре звучали голоса.
Первым до ее слуха долетел негромкий говор Эр Тома. Она не уловила слов, но интонации были не высокими лиадийскими и не низкими.
Ответивший ему голос прозвучал даже слишком ясно: он оказался звучным, но не пронзительным, с отзвуками такой власти, которая звучит в речи обученных пренама.
— Я отправила сообщение Друсил тел-Бана, — объявил звучный голос на совершенно понятном земном, — где говорилось, что я уже на планете и надеюсь на скорую встречу. Конечно, мне надо будет поехать к ней, а это значит — арендовать машину. Если ты назовешь мне…
— Дом, — теперь и слова Эр Тома уже стали ясно различимыми, — предоставит тебе машину, друг. И водителя, если ты пожелаешь.
«Ох, да неужели?» — подумала Петрелла, напрягаясь среди своих подушек. Однако это была просто досада, потому что, конечно же, самому Эр Тому принадлежало такое количество всяких транспортных средств, что земной ученой можно вообще никогда в жизни больше не ходить пешком.
«Почет гостье», — напомнила она себе и надела маску вежливого спокойствия, с каким подобает иметь дело с теми, кто не принадлежит к вашему клану.
Она не смогла бы ответить на вопрос о том, какой портрет Энн Дэвис ее воображение нарисовало заранее. Однако достаточно верным было бы утверждение, что женщина, которая пересекла порог, держась за руку Эр Тома, удивила. Полностью.
Конечно, она оказалась великаншей и возвышалась над своим высоким и хорошо сложенным спутником, но двигалась она неплохо. По правде говоря, в ее походке было нечто очень пилотское, а плечи она держала ровно и прямо, как подобает любому человеку, имеющему гордость.
И хотя вся она была крупная, Петрелла признала, что все у нее пропорционально ее росту и что фигура ее обладает приятной — хотя и не поражающей — симметрией.
Платье ее подходило к ее фигуре и не было — на взгляд опытной купчихи — слишком дорогим. Ее простые цепочка и серьги и отсутствие показухи в отношении колец — все говорило о том, что это человек, знающий себе цену, не стыдящийся своего положения и не стремящийся представиться кем-то более значимым.
Лицо, на которое перевела затем взгляд Петрелла, имело крупные черты. Для настоящей красоты нос был слишком длинным, губы — слишком полными, глаза посажены чуть близковато, упрямые скулы излишне резки, лоб — высок и гладок. Это лицо было не красивым, а скорее интересным: умным и веселым. Его оживляли сверкающие карие глаза, а в складке губ ощущалась доброта, которая в немалой степени компенсировала упрямый подбородок. Если бы Энн Дэвис была лиадийкой, в этот момент Петрелла могла бы признать, что испытывает к ней немалый интерес.